— Скорее, это я  тебя нашла, — хихикнула я.

— Ты ещё пока не умеешь проникать в сны. Это я тебя сюда пригласил.

Он чуть приподнялся на локтях  и посмотрел на меня. Сколько могли рассказать эти серые глаза, окаймленные темными кругами? Казалось, тысячи вселенных зарождается и умирает в них.

— Но пора нам прощаться. Скоро рассвет. Тебе пора к Халатам, а мне — в свою Клетку.

— Мы ещё встретимся? — с надеждой спросила я.

— Конечно, — сказал он, чуть улыбаясь, — Мои двери всегда открыты для тебя.

Все начало таять и кружиться. Перед тем, как всё исчезло, я успела закричать:

— Меня зовут Элли! Запомнишь, Ворон?

— Ну ты и соня, конечно, с ума сойти, — услышала я над ухом.

В лицо мне медсестра бесцеремонном тыкала градусником, мрачная, как грозовая туча. Вся в карандашах и блокнотах — видимо, новенькая, сразу после университета.

— Она ещё и храпела, — пожаловалась Мариам, — Тоже мне, нежная леди.

— Да, я такая, — довольно произнесла я, сунув градусник подмышку, — Женственная, нежная и прекрасная. А если есть какие-то претензии — поговори с моим ботинком, летящим тебе прямо в рожу.

Мариам и Габриэль захрюкали от смеха, а медсестра нахмурилась.

— Будьте серьезней, мисс. У вас довольно серьезные проблемы с ментальным здоровьем, чреватые осложнениями и многочисленными реабилитационными центрами.

— Я сама серьёзность, — я села в позу лотоса и попыталась сделать максимально серьезную мину, на которую только была способна.

— Перестаньте издеваться, — жалобно попросила медсестра.

— Вы тоже, — фыркнула я.

— Ты похожа на хомячка, Элли, — пискнула Габриэль.

— А по мне, так на крокодила, — проворчала Элис.

Затем мы ели в столовой. Были панкейки с мизерным количеством сиропа и мутный кофе со сливками. Опять мы дрались едой, и опять нас разнимали санитары.

После завтрака мы бесились в общем зале. Кто-то вышивал, кто-то лежал прямо на пушистом ковре, мальчишки играли в солдатиков, группа самых старших на вид подростков сидела за круглым столиком и рисовала. Девочки рисовали расчлененные трупы, а Блейн с каким-то долговязым парнем рисовали срамные части. Точнее, рисовал Блейн, а парень ему помогал.

А затем произошло кое-что знаменательное, по словам пациентов: нам  включили телевизор. Телевизор был крохотным, установленным чуть ли не под потолком, всего с двумя каналами, да и показывал он с перебоями, но посетители столпились вокруг него и уставились, как заколдованные. Просмотр телевизора всегда был праздником, потому что это редко удавалась. Я пожала плечами и втиснулась между Блейном и его другом. Как раз шел «Шаман кинг». Когда шла начальная песня, все нестройным хором подпевали.

— Делать-то всё равно нечего, — шепнул мне Блейн, — Больничная жизнь небогата событиями. Поэтому тут радуются мелочам. Да и многие тут из бедных многодетных семей, которые не могут себе позволить новейшие технологии. У Ромео, например, 3 пары ботинок на всю семью. И живут они в трейлере.

— Ты сама деликатность, Блейн, — прошипел, по всей видимости, Ромео.

— Ромео? В честь шекпировского, что ли? — фыркнула я.

— Он самый, — кивнул Ромео, — Мои родители тащатся от подобного. Какого было их разочарование, когда они узнали, что их сын без чести и романтики!

— Какого было разочарование моих родителей, когда они узнали, что их дочь — гиперактивная, маниакальная, легкомысленная и неусидчивая девчонка! — в тон ему ответила я.

— Эй, я одна тут лажу с родителями? — спросила одна из девочек, рисовавших трупы.

— Не одна, — прошептала вышивающая девочка.

Худеньких очкарик согласно кивнул.

Но на нас тут же зашикали.

— Перестаньте, вы мешаете смотреть!

— Ты тут вопишь громче всех!

— Че сказал?!

У меня на глазах чуть не завязалась драка, но Блейн прикрикнул на защинщиков, и те сконфуженно втянули голову в плечи.

Мы мирно досмотрели серию, а потом санитары выключили и мы снова разошлись по своим уголкам.

— У вас весело, — сказала смуглая девушка с каре, — Жаль, я только дневной станционар. Так бы была частью вашего коллектива.

— Не жаль, — строго сказала одна из девушек-художниц, — Тут режим похуже, чем в армии. Нечего тебе тут делать, лучше выздоравливай поскорее и сваливай из этой дыры.

Позже ко мне пришел Пепе.

Пепе — лет 12-ти, весь худенький, с легким пушком усиков, одежда в заплатках, всегда одет не по погоде. В его семье 5 детей. Мама толстенькая и любит кричать и острую пищу, у папы золотой зуб и тяжелая рука.

— Йоу, че, как? Голоса в голове убивать не приказывают? Отражение не пытается тебя убить? Какашками в медсестер не кидаешься? Гигантские осьминоги под кроватью не живут?

— Как они могут жить под кроватью, если они гигантские?

— Ага, значит, остальное тебя не смутило? Ну всё ясно с тобой, псих.

— Ыыыы! — я высунула язык и состроила безумную рожицу, и Пепе покатился со смеху.

— По тебе психушка плачет.

— Она сказала, что я ненормальная и чтобы я забирала все деньги и уходила.

— Смешно. Ты такая веселая, что я  тебе не верю.

— Ой, да всё хорошо. Ну что за стереотипы такие о психически больным? Че ваще за дискриминация такая?

— Надо же, какие слова ты выучила, — присвистнул Пепе.

— А то!

— Напоминаю, что тебя нашли, когда ты пыталась суициднуться.

— Да ладно!

— Че «да ладно»? Только попробуй не выйти, я сам тебя убью. Ты непременно должна затусить с нами. Тусовки без тебя тухлые какие-то. Тони, как обычно, накидается, и начнет приставать к Жасмин, а та его колошматит, как рестлер.

— Да прям уж! А Тони сам нарывается. Если знаешь, что башню сносит, когда напиваешься, зачем напиваться? Вообще не люблю пьяных людей, пугают они меня. Лора говорит, что они смешные. Ну, они иногда бред несут и смешно качаются, но в обычно они невыносимо противные! А Луччи говорит, что они привлекательные. Вот как привлекательным может быть блюющий человек со стеклянным взглядом? А Жасмин пора перестать водиться с такими. Все время говорит, что они её бесят, но все равно продолжает с ними ходить.

— Да вот и я о том же.

— А ты придешь через неделю? Не забудь прихватить моего любимого слоника! А Ларри когда придет? И Джена? Ой, а Джена закончила мне мишку вязать? Это так мило было бы с её стороны. Пусть тоже придет и принесет. Я тогда надену свой любимый свитер с ромбиками. Правда, девчонки его отобрали, но ничего, я тихонько утащу. Или упрошу. Ты же знаешь, как я умею упрашивать. Ой, а ты помнишь, как я Усатого упрашивала? Как я  его достала тогда!

— Я не знаю, смогу ли я придти на следущей неделе.

— А когда сможешь?

— Не знаю. У меня проблемы пока. Занят сильно, ты же понимаешь, тесты, все дела.

— Ох уж эти тесты! У меня история не идет вообще, а психологию я понимаю! Может, мне на психолога пойти учиться? А вот с языками проблема. Ну зачем мне испанский, если я не собираюсь жить в Испании? И я всегда так долго к ним готовлюсь! Ну почему надо так много учить?!

— Мне пора. Надо матери помочь.

Не дав мне ответить, он встал и ушел, а я смотрела ему в след с застрявшими в гортани словами. Он левую ногу чуть скашивал влево. На нем были клетчатые шортики и синяя футболка-«летучая мышь».

Скрипели качели, лениво раскачиваясь посреди выгоревшей травы. Облупилась краска, покосились столбы. На них сидел худенький мальчишка, одетый пальто, будто прямиком из зимы. Его светлые волосы были взлохмачены.

Я подошла к качелям. Казалось, парень даже не заметил меня.

— Тут занято, — тихо сказал он.

— Кем?

— Ей.

— Но тут никого нет…

— Ты просто её не видишь. Вечно ты не тех видишь.

— А кого я вижу?

— Пустота чуть правее.

— Хочешь сказать, ты — пустота?

— Что ещё за «ты»? Здесь никого нет.

— Тогда с кем я разговариваю?

— С тульпой, походу. Рехнулась тут совсем от скуки и одиночества.

— Но я не одинока…