Мы хотели растянуть вечность в паре секунд, не желая отрываться друг от друга. А когда всё-таки оторвались, то поняли, что поцелуй был недолгим, обрывочным. Первым и последним. Мне стало грустно и в то же время хорошо.
— Пора, — сказала Королева, — Превращение будет долгим, ребята. Наберитесь мужества.
====== Безмолвная ======
— Ты не боишься? — спросила она меня еще раз, когда мы сидели на скамейке в саду.
С ней не пошутишь и не посмеёшься. И если её послать за водой — она пойдет. А если рассказать ей о себе — не поймет. Она и себя-то не понимает, что говорить о других?
— Можно сказать, это единственная вещь, которой я не боюсь. Потому что если я поступлю иначе — всё пропадет и двое превратятся в одного. И этот один больше никогда не сможет улыбаться. А если испугаюсь — стану пустым чудовищем, а это чуждо моей натуре. Вот ты представляешь меня с пеной у рта, бросающейся на других и рычащей, словно тигр?
Сандра задумалась.
— Абсолютно не похоже. Из тебя такой же монстр, какое из меня возрождение.
Мы держали в руке по баночке с алкогольным напитком, которые для нас достала Зои.
— Выпьем за последний закат?
Мы чокнулись баночками и отпили немного. Я поморщилась от гадкого вкуса, а она нет.
— Забавно, он никогда не любил алкоголь, но поглощал его литрами, — сказала она, — Такой странный.
На горизонте тлел закат, окрасивший край неба в кроваво-красный свет с переливами. Облака спешили туда, намереваясь сгореть в последних лучах.
— Как будто взрыв, — сказала я, — Мы пьем за конец света. Пьем на руинах этого мира.
— Если он случится, я хоть что-нибудь замечу? Нет, я не почувствую разницы.
Недолго тебе мучиться осталось, Кошка. Ты самый потерянный ребенок в этом доме, и в Ночь, Когда Все Двери Открыты, Королева придет за тобой.
На мир я смотрела словно через мутное стекло. Как будто его нарисовал акварелью какой-то художник. Природа красиво умирала: танцующие золотые и красные листья, обнаженные деревья, нежно поющий холодный ветер и запах увядания и снов. Я сидела в короне из листьев, надо мной склонилось ярко-красное яблоко, явно перезревшее. Природа умирала, чтобы возродиться. А Сандра умирала некрасиво.
Закат прошел так же быстро, как и появился, и вскоре первые сумерки опустились на город. И только вдали небо было светлее — туда тьма не добралась.
Сандра смотрела на меня с едва скрытой грустью Она не хотела меня отпускать, я это видела. И в то же время она знала, что я должна уходить — в этом она была мудрее меня.
Я оглянулась по сторонам, стараясь запомнить каждую черту, каждый листик, каждую травинку, жадно поглощала все запахи, цвета и звуки.
Вот крыльцо со скрипучими ступенями, на которых мы сидели. А сбоку мы плескались водой. Вот клумба, с которой мы срывали цветы, чтобы сплести венки. Вот окно, ведущее на чердак. Вот задний двор, на котором мы играли в мяч или салочки. А в тех кустах мы прятались, когда играли в прятки. Точнее, они прятались там, а я чаще всего залезала на дерево.
В груди стало больно.
Нельзя, напомнила я себе, Тогда он уйдет без меня.
Так непривычно. Нет, не для меня — для других. Но потому непривычно и мне.
Меня называли солнышком. Почему им? Я была согревающими лучами и ароматом цветов, я была весенней оттепелью и веселой капелью. Мертвые рядом со мной чувствовали себя живыми, заблудшие находили свои тропинки. Я утирала слезы и склеивала разбитые сердца. Потому что повиновалась неведомому инстинкту Музы. О да, так про меня говорили.
Но знали ли меня как живую девушку? Думал ли кто-нибудь обо мне как о плачущей по ночам в подушку? Представлял ли кто-нибудь меня как боящуюся? Мог ли кто-нибудь допустить саму мысль о том, что я могу ошибиться и устать спасать?
Забавно! Я окружена людьми, которые меня обожают и готовы носить на руках. Они готовы следовать за мной, словно свита за королевой. Они готовы драться за меня, словно рыцари за прекрасную даму. Подле меня всегда поклонники, но друзей нет. В глазах других я всегда веселая, никогда не унывающая болтушка — кто из нас еще мертвее, я или Сандра?
Когда я думаю о тех, кто любит меня, перед моим взором всегда всплывает лицо Ворона. Он не любил во мне музу, не любил пустоголовую болтушку. Он любил во мне Элли — как он выразился однажды, «импульсивную, пугливую и доверчивую девчушку». Он любил во мне человека — и потому я готова идти за ним куда угодно. Он не требовал от меня ни одного лучика — и потому я готова ему отдать весь свой свет. Он был тем, кто не позволил мне сгореть, освещая другим путь.
— Как твоё самочувствие? — тоном заботливой матери спросила Королева.
— Ну, я потихоньку исчезаю, и если почувствую хотя бы малейший намек на страх — стану бездушным монстром, — пожала я плечами, — О, да я просто отлично себя чувствую, каждый день превращаюсь в Тень.
— И когда ты научилась так острить? — приподняла брови Королева, — В любом случае, грядет Ночь, Когда Все Двери Открыты. Этой ночью вы уйдете, и воспоминания о вас у всех исчезнут. Днем тебе нельзя ни с кем разговаривать. И другим нельзя даже обращаться к тебе. Не забудь перед рассветом всех предупредить об этом.
— И как ты себе это представляешь?! — воскликнула я, — А как же Халаты? Да и Элис не поверит… Да ладно! Целый день не разговаривать! Вечный не врал о твоей жестокости, Королева! Как такая балаболка, как я, это выдержит?!
— Это еще нормальная цена, — нахмурилась Королева, — Чего раскапризничалась? Я тебе предлагаю уйти с возлюбленным вместе, не умереть, а именно уйти, спасаю его от кататонии, а тебя от самоубийства. О какой уж тут болтовне может идти речь?
— Окей, хорошо, хорошо, не наседай ты так, — я выставила ладони вперед в знак того, что сдаюсь, — А уходить когда? И куда? Нужен специальный ритуал? Кровь ягненка, пентаграмма, черная ряса и песнопения на древнем языке? Ритуальное самоубийство тоже нужно? А может, нужна кровь девственницы? Или девственника… Я так понимаю, мне придется подходить ко всем и допрашивать их на такую деликатную тему! Да уж, представляю их лица! Хотя, мальчишки животы надорвут со смеху, уж я-то их знаю!
— Хватит уже издеваться, — с мольбой в голосе перебила меня Королева, — Или ты прячешь за шутками страх? Остроумно, нечего сказать… Но не забывай, что тебе бояться нельзя. Нет, никаких ритуалов не нужно. Просто выйди в окно.
— Ритуальное самоубийство? — осклабилась я.
— Чтобы убиться с вашего окна, нужно постараться, — проворчала Королева, — Там высоты едва на человеческий рост хватает. И травой все устлано с клумбами. Так что даже не надейся убежать от нас, муза.
— Это что у неё, челлендж «не достань никого своей болтовней в течении суток»? — хмыкнула Элис, — Ну-ну. Для неё это будет целым подвигом. Если она заткнется на сутки, я спляшу у дерева в саду в одних трусах.
— Я запомнила! — захлопала в ладоши Габриэль, — Жду твой танец, Элис.
— «Челлендж»… — пробормотала Сандра, — Что это вообще такое…
— Ой, да ну тебя, — махнула рукой Элис, — Стоп, ей вообще нельзя ни слова не говорить?
— Да, — приподняла бровь Сандра.
— Девчонки! — всплеснула руками Элис, — Элли сказала, что подарит нам свою любимую игрушку. Ну, этого слоника.
Она взяла моего слоника и принялась вертеть его в руках.
— Что, правда? — засверкала глазами Габриэль, — Хочу, хочу, хочу!
— А я его уже себе присмотрела, — прижала игрушку к себе Элис, — Я одену его в платье. Да, я знаю, что она говорит, что он мальчик, но мне так хочется его нарядить в платье! Попрошу маму привезти то розовое, с моей куклы.
— Ты смешная, Элис, — заржала Габриэль.
Они принялись делить мои вещи, громко шутить, ржать, как угорелые, потом принесли с кухни какао и пили его, листая журналы с голыми мужиками.
Я знаю, что мне нельзя было обращать на них внимания. Этот день я должна провести в одиночестве, лицом к лицу с собой. Я сидела на холодном подоконнике, рассеянно глядя, как белые хлопья снега опускались на пожухлую траву и островки черной земли. Деревья были совсем голыми и скрюченными, а небо серым и унылым. Пейзаж соответствовал настроению Сандры — не зря я приняла её за вестницу несчастья.
