В далеком и прекрасном мире жили-были несколько друзей. По земным меркам они были бесплотными духами, поскольку состояли из тончайшей материи еще не открытого на Земле вещества. Вероятно, это был газ, потому что только в нем молекулы располагаются хаотично, на больших расстояниях друг от друга. А может быть и нет. Мы еще не знаем этого. Здесь, дома, души наслаждались заслуженным отдыхом и готовились к очередному уроку. Что изучить, испытать? В какой стране родиться, каких родителей выбрать, какой профессии посвятить свою жизнь, чтобы максимально прочувствовать и прожить поставленные задачи? Наши друзья понемногу начали задумываться о предстоящем воплощении.

– Я хочу в этой жизни изучить многоликую любовь, – поделилась планами одна из Душ.

– Всю сразу? Это очень сложный урок. Что можно сделать за 70-80 лет? Двадцать из которых ты будешь только взрослеть, и еще пять – десять тихо стареть? – возразила ей другая Душа.

– И все же я хочу попробовать. Помоги мне, пожалуйста. Ведь мы частички одной Высшей Души.

– Безусловно, я помогу тебе. Но сначала мы должны посоветоваться с Наставником. Таковы правила. Если Он одобрит наш выбор, я с радостью последую за тобой. Тогда мне тоже нужно будет запрограммировать урок, адекватный твоему. И вместе мы постараемся достичь общей цели.

И Души обратились за советом к Наставнику.

– Да, вы можете попробовать. Это будет трудный урок. Любовь всегда идет в ногу с прощением. Поэтому нужно будет научиться искренне прощать и отпускать. Любя, отпускать, наступая на горло своим чувствам, желаниям и сиюминутным потребностям. Любовь невозможна без слез, ревности, отчаяния. Порой безысходного, безнадежного, беспросветного отчаяния. Вы должны это понимать. В особенность ты – Та, кто идет навстречу любви. Помните, родившись на Земле, вы забудете зачем пришли. Я буду мягко направлять вас обоих и давать советы время от времени. Только советы. Еще раз повторяю, помните – это ваши уроки, вы сами их выбрали и сами должны изучить и сдать экзамен. Пройдите испытания до конца. Я желаю вам удачи и жду домой в назначенное время.

– Ты опять плачешь! Ты мама двоих детей, один из которых вот-вот пойдет в школу. Ты должна думать о тетрадях, белых бантах, торжественной линейке и огромном букете гладиолусов, – громогласно рассуждала Марина, глядя на вздрагивающую от рыданий Олесю.

Прислонившись к столешнице, держа в руке чашку с горячим чаем, Марина в который раз пыталась вразумить подругу. Олеся примостилась на краешке стула за обеденным столом, поджав ноги, и напоминала нахохлившегося воробья. Ее волосы были растрепаны, заколка, державшая пучок, давно съехала на бок, но она этого не замечала. Ссутулившись, сгорбившись, она сосредоточенно смотрела в чашку, как будто пыталась по ней разгадать будущее.

– Не шуми, пожалуйста… Диме еще час спать нужно, – прошептала Олеся и подняла на Марину зареванные глаза, – а гладиолусы уже не в моде.

– Одумайся! Твои мысли заняты только одним: сможешь ли ты увидеть его 1 сентября. Опомнись, подруга! Давай! Ты же всегда была сильной. Хотя бы ради детей, им нужна счастливая мама! – продолжала Марина, активно жестикулируя и рискуя вылить на себя еще не остывший чай.

– Я… я не могу… – сквозь поток слез, с полным отчаянием в голосе пролепетала Олеся, – понимаешь, не могу! Я люблю его, люблю! Как тебе объяснить, что такое любовь, если ты никогда ее не испытывала?

– Знаешь, я ведь и обидеться могу на такие слова. Могу, но не обижусь.

– Извини… Я немного не в себе.

– Ты много не в себе. Олесь, все любят и очень многие страдают. Ты не одна такая на свете и случай твой не уникальный. Сколько песен о любви написано, заметь, в основном о несчастной. Когда все хорошо, не тянет стихи писать, драйв на другие вещи уходит. Вдохновение страдальцев обычно посещает. А я, да, я не страдала от любви, и это не значит, что я не любила. Просто я умею не оглядываться назад. Закончились отношения, значит закончились. Значит, так нужно. Помнишь, ты сама мне читала стихи Андрея Дементьева?

– Да, помню, там даже закладка лежит на этом стихотворении. Читаю как аффирмации.

Марина взяла томик стихов, лежащих здесь же, на комоде, и зачитала первые два четверостишия.

Никогда ни о чем не жалейте вдогонку,

Если то, что случилось, нельзя изменить.

Как записку из прошлого, грусть свою скомкав,

С этим прошлым порвите непрочную нить.

Никогда не жалейте о том, что случилось.

Иль о том, что случиться не может уже.

Лишь бы озеро вашей души не мутилось

Да надежды, как птицы, парили в душе.

– Не нужно, Олесь, не нужно мучиться из-за того, что невозможно, – закончила мысль Марина.

– Я не могу…

– Я знаю, что можешь. Тебе никто не запрещает его любить. Только терзать себя и рыдать прекращай. Больше, чем есть, не будет, ты же сама знаешь… А, Олесь?

– Угу…знаю… я знаю, что опять ему поверила, а он опять испугался своих чувств. Или моих. Уже не важно, – задумчиво и грустно ответила Олеся.

– Просто забудь, – Олеся села за стол, рядом с Мариной, – как ты Саше объяснишь причину своих слез?

– Он поздно сегодня придет, к тому времени я успокоюсь и буду в норме, – пообещала Олеся.

– Пойми, этот твой директор – эфемерная личность: сегодня здесь, завтра там. Сегодня приголубит, завтра оттолкнет. Он не то, что слез, он мыслей твоих не достоен. Хочешь любить – люби, но не во вред своей семье, – Марина, как всегда, была непреклонна в своих суждениях, а сейчас еще и абсолютно права.

Олеся встала и подошла к открытому окну. «Лето. Все люди любят лето, почему опять все это случилось летом, почему? Почему я не могу прийти в себя, почему все время плачу, ну лето же, должно быть весело…всем весело, а мне нет. Нужно, наверное, уже что-то пить от нервов», – мысли Олеси текли беспорядочно и неспешно.

На детской площадке, радуясь последним дням свободы, резвились дети, видимо, младшие школьники или старшие детсадовцы. Они с криками носились в детском городке-горке, играя в салки, а родители хватались за сердце при каждом их вираже. Особенно мамы. Папы почему-то никогда не думают о плохом. Упал и упал, подумаешь, с кем не бывает. Лавочки оккупировали пенсионеры и мамочки с колясками. Казалось, все вокруг дышало любовью, покоем и счастьем.

– Устала я от этой любви, устала. И выгнать из сердца никак не получается. И понимаю все, и мужа люблю, – Олеся уже не всхлипывала, повернулась к Марине и еле уловимо улыбнулась.

– Вот и прекращай себя истязать. Ну, Олесь, правда. У тебе все хорошо, зачем он тебе?

– Люблю я его. Думала, после откровенного разговора мне станет легче, все устаканится. А он не захотел выслушать, а потом и вовсе исчез.

– Кто его поймет… Вообще странно как-то, – Марина задумалась.

– Самое неприятное, что вообще ничего не объясняет, пропадает и все. Я не хочу близких отношений, я хочу дружбы, как бы странно это не звучало, – пыталась объяснить Олеся, – может, он поэтому перестал писать?

– А почему тогда не захотел с тобой встретиться, когда ты предлагала? Нелогично. Олесь, ты все время под него подстраиваешься, а он вертит тобой как хочет. Не думала, что он может быть таким.

– Я сама не знаю, что хочу. Но быть его любовницей… пожалуй, нет. Не для меня эти треугольные страсти. Четырехугольные. У него жена есть.

– Да, понимаю. Ты и раньше больше к нему душой тянулась… а не …чем-то там еще. Но Олесь, он же явно дал понять: встречаться с тобой не намерен: ни для разговоров, ни для чего-то еще, – напомнила Марина.

Эти слова отозвались болью в душе Олеси. Она физически почувствовала, как внутри, из живота, нарастает волна непонятного страха. Руки вспотели, пульс участился, в ушах появилась вата. «О нет, только не сейчас». Она быстро подошла к столу, одним махом выпила уже практически холодный чай, заев чем-то сладким, что попалось под руку. Поняв, что приступ в этот раз отступил, нашла в себе силы продолжать разговор.