Уна поёжилась.
– Не так уж смешно.
– А я и не шучу.
Индрис подхватила свой узелок и с полупоклоном открыла перед Уной дверь.
– Прошу на выход, миледи.
Едва Уна сделала несколько шагов по коридору и ступила на витую лестницу, как в глаза ей ударил свет факела. За ним маячило бледное остроносое лицо. Уна была так напряжена и раздосадована мыслями о матери, ежевике и нетопырях в усыпальнице, что нелюбезно вскрикнула, – а уже потом сообразила, кто перед ней.
– Господин Нитлот… Простите. Я не узнала Вас. – (Уна прижала сумку к груди, как щит, а волшебник смущённо попятился и, кажется, чуть не полетел с полутёмных ступеней). – Не думала, что Вы зайдёте в мою башню. Просто мы уже уходим.
– Знаю, миледи. Это Вы извините меня. – (Бесцветные губы мастера Нитлота растянулись в улыбке. Он опять пожирал Уну глазами – будто увидел привидение; Индрис многозначительно кашлянула, и эхо гулко отпрыгнуло от каменных стен). – Не хотел напугать. Не позволите ли к Вам присоединиться? Я варил са’атхэ около семидесяти раз и мог бы подсказать, какие ветви лучше подходят… Советую нижние, а ещё – те, на которые больше попадает лунный свет.
– Са’атхэ?
– Зелье, укрепляющее воинские силы. У нас его ещё зовут «Глоток храбрости». – (Волшебник улыбнулся ещё шире – с нотками заискивания). – Надеюсь своей помощью исправить утреннюю грубость. Всё-таки я приехал, чтобы понаблюдать за Вашим обучением, а не чтобы… ставить Вас в неловкое положение. Простите ещё раз.
– Зануда, да ты говоришь как придворный! Ох уж мне этот Энтор, – пробормотала Индрис себе под нос. Мастер Нитлот не удостоил её ответом. Уна видела своё отражение у него в зрачках, под редкими ресницами.
«Глоток храбрости». Это зелье уже сейчас не помешало бы ей – как его ни назови.
– Разумеется, господин Нитлот. Пойдёмте с нами.
– Благодарю, миледи.
Маг прижался к стене, вежливо пропуская её вперёд.
– Готовить зелье Вы тоже мне поможете?
– Если Вы не будете возражать.
– Если я не буду возражать, – невозмутимо поправила Индрис. – Я всё ещё наставница леди Уны. Но это так, к слову.
Уна была уверена, что всё происходящее, включая «соперничество» за неё, – лишь искусно подготовленный спектакль. Выпрямив спину, она шла по знакомому пути: лестница, коридор, ещё одна лестница, переход в центральную башню… Факел мастера Нитлота чадил, тускло освещая гобелены, картины и гербы с пучком осиновых прутьев. Над проржавелыми доспехами её прапрадедушки – лорда Тилмуда, редкого среди Тоури силача, – образовалась паутина, и жирный паук копошился в ней, нисколько не боясь шагов и света. Сколько мух за это лето окончили тут свои дни?
– Для меня помогать Вам – это честь. И всё же я знал человека, который был бы лучшим наставником для Вас в искусстве изготовления зелий и снадобий, нежели я, леди Уна.
Слишком неуклюже. Индрис могла бы помочь своему «другу» придумать что-нибудь поизобретательнее.
Уна не обернулась и не замедлила шаг, крепче прижимая к груди сумку.
– Кого, мастер Нитлот?
– Вашего дядю.
Ну что ж – можно хотя бы не прикидываться дурочкой, делая вид, что она не понимает, о каком именно дяде речь.
– Вы знали лорда Альена?
– О да, довольно близко. И…
– Я не знала его, – перебила Уна, почти бегом пролетая очередной коридор. Страх гнал её, как лань на охоте; добраться бы уже до матери и до этих проклятых зарослей ежевики, не хочу обсуждать это, не хочу знать, не надо… Дар, наоборот, тянул совсем в другую сторону. От присутствия бледного волшебника зеркало нагревалось, сыто впитывая силу. Пожалуйста, только не сейчас. – И не могу судить о его талантах.
– Но, миледи, я хотел бы…
– Чуть позже, господин Нитлот, лучше завтра, прошу Вас, – протараторила Уна, мысленно считая шаги до обеденного зала, где ждала мать. Ещё примерно двадцать… пятнадцать… десять… а вот и двери, чудесно. – Я устала, и мне нужно сосредоточиться. С удовольствием выслушаю всё, что Вы собирались мне рассказать о лорде Альене, но завтра, завтра.
«С удовольствием»? Это вряд ли.
Тётя Алисия говорила о Ривэне, лорде Заэру – его ближайшем друге. О том, кто знает его судьбу. Он тоже в Дорелии. Знакомы ли они с этим бледным, так метко прозванным Индрис Занудой? И если да – стоит ли…
Мастер Нитлот издал невнятный звук за её спиной, однако было поздно. Уна перешагнула порог; мать поднялась ей навстречу.
Леди Мора устроилась у камина и грела ноги, поставив их на обитую бархатом скамеечку. Как только она встала, скамеечку услужливо отодвинула Савия. Мать с прищуром взглянула сначала на Уну, потом – на обоих волшебников, но ни с кем не поздоровалась.
– Опаздывать – дурной тон, господа. Особенно ночью. Особенно в чужом доме. – (Она демонстративно зевнула, прикрыв ладонью рот). – Ну что, мы идём наконец? За земляникой – или что там вам нужно?..
***
Ночь была тихой и влажной: отяжелевший за день воздух отдыхал от дождя. Над башнями Кинбралана и чёрной громадой Синего Зуба мерцали мелкие, до обидного далёкие звёзды. Они разбрелись по небу, будто непослушные козы или овцы, а пастух – рожок месяца, – казалось, отчаялся их согнать.
Пройдя по подъёмному мосту, Уна зачем-то оглянулась. Кинбралан коряво возвышался над зубцами стены, в темноте почти срастаясь со скалой позади себя. Уне впервые подумалось, что в его стремлении приникнуть к Синему Зубу есть что-то трогательное – как если бы чудовище, позабыв ненадолго о своей чудовищной сути, льнуло к хозяину. Дракон или, например, оборотень – к человеку.
Уна вздохнула и снова посмотрела вперёд. Тропинки сетью сбегали вниз по каменистым холмам, сливаясь в подъездную дорогу; сейчас она еле проглядывала из мрака и была совершенно пуста. Дальше по ней, на юго-востоке, чернел небольшой лес Тоури. Охотничьи угодья дяди Горо, теперь – ничьи. Оттуда, как и предсказывала Индрис, донеслось надсадное уханье совы; почему-то это заставило Уну улыбнуться. Часто ли совы тревожат по ночам крестьян Делга и Роуви? Их деревушки – с другой стороны от леса, в низине ещё восточнее; наверное, крики лесных птиц дотуда не долетают. Как, впрочем, и возня нетопырей в усыпальнице и заброшенных башнях.
Всё-таки есть свои – странные – преимущества в том, чтобы быть леди Кинбралана.
Крестьяне рано ложатся. Сейчас они, должно быть, уже спят в своих хижинах, закончив работу на полях; спят и видят мирные сны. Им не нужно собирать серебряным ножом листья ежевики, чтобы потом высушить их и растолочь пестиком. Не нужно учиться варить зелья (похлёбки на семью ведь вполне достаточно), с ужасом ждать людей наместника Велдакира и отворачиваться от правды в молочном тумане зеркал… Точнее – собственного зеркала. Зеркала на поясе, дарованного магией и огнём.
Идти нужно было в другую сторону – на запад. Уна свернула на тропу и пошла первой, ни у кого не спрашивая разрешения; Индрис молча подала ей масляную лампу. Мастер Нитлот нёс факел; никто из них почему-то не стал прибегать к заклятию, чтобы сделать свет ярче. Наверное, из-за присутствия матери. Или просто – из-за ночного покоя и всеохватной тишины, которую страшно нарушить.
Довольно долго никто ни с кем не разговаривал. Индрис и мастер Нитлот чуть отстали, так что уже на полпути к усыпальнице вдруг оказалось, что Уна и леди Мора идут рядом. Через плечо Уна бросила на Индрис злобный взгляд, но та так увлечённо шепталась о чём-то с волшебником, что не соизволила хотя бы прикинуться виноватой.
– Мокрая трава, – процедила мать, приподнимая подол. – Платье испорчено.
Уна не знала, что ответить, и сочувственно вздохнула.
Они уже почти добрались: за очередным невысоким холмом показались светло-серые стены и сводчатая крыша усыпальницы Тоури. На дверях висел медный замок (ключ теперь хранится у матери), а у ступеней входа врастал в землю замшелый валун с высеченным фамильным гербом. Уне говорили, что когда-то валун был статуей богини Дарекры – очень древней, – но время так исказило её, что от черт старой ткачихи в итоге совершенно ничего не осталось. Бесформенный валун – и странный круг из плоских отшлифованных камней на земле неподалёку от него. Уна думала, что раньше здесь располагался жертвенник Дарекры (по крайней мере, это было бы логично – в те века, когда в честь четвёрки богов ти’аргцы, подобно альсунгцам и кочевникам Шайальдэ, ещё не гнушались резать петухов и козлят), но вот тётя Алисия считала иначе. «Боуги собирались здесь в лунные ночи, чтобы плясать и пить дикий мёд!» – твердила она Уне в детстве, и её тёмно-голубые глаза восторженно сияли. Уна уже тогда сомневалась в существовании боуги – по крайней мере, в том, что они когда-то жили в этой части Обетованного, – но предпочитала не спорить.
