Шёлк платья натянулся на пышной груди леди Моры: она гневно вдохнула, глядя, как Индрис ломает печать на своём письме. Зал от пола до потолка залило напряжённое молчание – лишь Гэрхо, облизывая кончики пальцев, поглядывал на второе пирожное.
Мать, всё больше бледнея, пробежала глазами своё письмо. Неужели не спросит?..
Бри на цыпочках двинулся к двери, но окрик леди Моры остановил его. На её щеках – вместо недавних дружелюбных ямочек – выступили розовые пятна.
– Бри, возьми это, отнеси на кухню и брось в печь! – (Унизанные кольцами пальцы безжалостно скомкали лист; Уна нервно сглотнула, глядя, как в белом кулаке исчезают мелкие завитушки чьего-то почерка). – Или просто в очаг – как сочтёшь нужным. Сожги так, чтобы ни клочка не осталось. Ты понял?
– Да, миледи, – Бри подскочил и с поклоном забрал комок. Уна видела, что он слегка напуган.
– Я запрещаю кому бы то ни было разворачивать и читать это, – нараспев продолжила мать. Уна давно не видела у неё таких тёмных свирепых глаз – даже на тракте страха в них было больше, чем ненависти. – Ты слышал меня? Кому угодно. Могу и порвать, но хочу, чтобы ты понял, как я доверяю тебе. Сожги это лично, своими руками, Бри. Это ясно?
– Ясно, миледи.
Пот выступил над верхней губой у Бри, вокруг пореза от бритвы (Уна раздражённо подумала, что он, похоже, никогда не научится бриться, как подобает мужчине); капельки отчётливо сверкали при свете канделябров и настенных факелов.
Он снова поклонился и вышел – чуть более торопливо, чем всегда.
Уна прикусила щёку изнутри, старательно не глядя на кипящую от злости мать.
Нужно всё-таки попытаться.
– Это было письмо на твоё имя?
– На имя семьи Тоури. – (Мать откинулась на спинку стула и в несколько глотков осушила бокал с вином. Потом выдохнула, силясь успокоиться. Всё её мягко-округлое, располневшее тело было перекручено, будто от боли). – На твоё и моё.
– От кого?
– От лорда Элготи и его сына.
– Что там было, матушка? Я имею право знать.
Леди Мора улыбнулась, отломив от пирожного крошечный кусочек. Она всегда любила сладкое, а мёд был её отчаянной страстью.
– Нет, Уна. Не имеешь. Ничего важного – просто оскорбительная глупость. – (Она встряхнула головой). – И мы не будем обсуждать это при посторонних… Доченька.
Доченька. Уна опустила глаза; сейчас это слово почему-то звучало хуже ругательства.
Интересно, есть ли заклятия, чтобы восстановить бумагу из пепла? И под силу ли ей будет такое?
Или, может, просто встать и выбежать следом за Бри?.. Он отдаст ей письмо, если она попросит.
Нет, это тоже не выход. Уна вдруг вспомнила, что молодой Нивгорт Элготи был другом Риарта. Или, по крайней мере, приятелем. Они часто охотились вместе, рыбачили на озере Кирло… Что такого могло быть в том письме?
– И к тому же, – прибавила мать, доедая пирожное, – мне кажется, что кое-кто ещё тоже не желает посвящать нас в свои дела. – (Она с улыбкой посмотрела на Индрис, которая уже спокойно свернула и отложила своё письмо). – Так почему бы и мне не сохранить свой секрет? Разве у каждой женщины нет своих тайн?
– Возможно. Но мне нечего скрывать, леди Мора, – сказала Индрис, невозмутимо встретив карий взгляд. – Это письмо от моего друга из Долины, и доставил его один из его учеников. Я сообщила своему другу о Даре леди Уны, и он уже на пути сюда, чтобы помочь в её обучении… Он не задержится надолго, – пообещала она с не менее очаровательной улыбкой. – И не разгласит вашу семейную тайну. Он опытный и талантливый маг – такие, поверьте, умеют хранить секреты. Иногда лучше прочих. Контроль с его стороны пойдёт на пользу.
– Как вы посмели? – прошипела мать, комкая скатерть, как только что – свиток. Она определённо имела в виду и Индрис, и Гэрхо – будто бы паренёк что-то смыслил в играх матери. – Без спроса? Без моего разрешения? Звать в мой дом – и в такое время?!
– Его зовут Нитлот, – прощебетала Индрис, заботливо пододвигая к сыну третье пирожное. – Нитлот – боевой маг и один из лучших наших Мастеров. И нет, миледи, Ваша дочь ничего об этом не знала. Просто мне очень важно познакомить их… Не сердитесь, ему можно доверять. И кстати, миледи… – (Новая улыбка оказалась ещё шире – а зеркало Уны задрожало, почуяв очередную волну магии. Привлекающие и успокаивающие чары распространились над столом, как невидимое облако; оно благоухало не то мятой, не то лавандой). – Через два дня Вы будете сильно заняты? Леди Уна хотела пригласить Вас на вечернюю прогулку… В осинник у фамильного склепа. За ежевикой.
ГЛАВА XII
Северное море, корабль «Русалка» – наместничество Ти’арг, гавань Хаэдрана
– Как бы нам его назвать? – задумчиво спросил Лис. Он сидел на башенке из ящиков, в которых позвякивали от качки флаконы с лекарствами и маслами. Лис болтал ногами и казался беспечным, как никогда, – хотя приближался берег Ти’арга, а с ним сотни новых вопросов.
Шун-Ди сидел у подножья «башенки», скрестив ноги, а дракончик вился вокруг него, подобно игривому щенку. Или, скорее, котёнку – если учесть нежно-сладкую грацию его движений. Эта сладость, впрочем, не отменяла чувства опасности, которое всё ещё не покинуло Шун-Ди – и возвращалось каждый раз, когда он смотрел на серебристую чешую, крылья, как у нетопыря, и мелкие острые зубы.
Надо сказать – не по возрасту острые… Шун-Ди мельком глянул на свои искусанные пальцы и вздохнул. Сар-Ту и гребцы, наверное, думают, что в трюме он тайком везёт любимого кота, с которым не смог расстаться. Или кусачего попугая – вроде того, что держал один из магов в их экспедиции на запад.
Держал до одного печального случая. Лисица-Двуликая, приятельница Лиса с синим, как сумерки, мехом (если Шун-Ди не путал, её звали Аратха) не устояла перед искушением, и магу пришлось распрощаться с попугаем навсегда. По крайней мере – до света, покоя и забвения, которые обещаны всем в чертогах Прародителя.
Маг, мягко говоря, разозлился. Он в самом прямом смысле метал громы и молнии.
А Лису было смешно. Ему всегда было смешно – и после он хохотал даже над тем укусом в ладонь, которому Шун-Ди (по глупости) придал столь большое значение. Это случилось, когда Лис впервые принял звериный облик в его присутствии; во внезапном укусе опьянённый Шун-Ди увидел знак признания, доверия, посвящения в дружбу… Что угодно – только не простую шутку, которой этот укус оказался на самом деле2.
Ранки от зубов Лиса быстро затянулись, а через несколько лун и шрамы сошли. Шун-Ди редко признавался себе (но всё-таки признавался), что не хотел этого.
А вот следы от укусов дракона, возможно, заживают быстрее, чем от шуток оборотня… О Прародитель, ну что за бред лезет в голову?
Дракончик, устав резвиться, распахнул кожистые крылья и снова тяпнул Шун-Ди за палец – тот, что уже и так болел. Он поморщился и взял из миски, стоящей рядом, очередную полоску сушёного мяса. Аппетит у дракончика был просто тигриный; Шун-Ди с каждым днём всё больше недоумевал, как в такое крошечное, изящное тело помещается столько еды.
– Назвать? – переспросил он, пока полоска мяса с чавканьем исчезала в розовом горле; чешуйки на длинной шее (толщиной в два пальца Шун-Ди) переливались оттенками серебра – горели то цветом утреннего тумана, то дорогой серебряной посуды, то бликов света на каплях росы… Было видно, как слишком большие куски пищи выгибают плоть изнутри. Дракончик жевал с радостью ребёнка, поглощающего сласти, – широко раскрывая рот. – По-моему, пока достаточно просто «дракончика». Вряд ли у нас есть право давать ему имя без ведома матери.
Лис презрительно фыркнул.
– Звать дракона драконом? Ну уж нет! Идиотски и унизительно.
Шун-Ди подул на укушенный палец и поднял глаза; прямо напротив красовались узкие смуглые ступни, пятками бьющие по ящикам, и застиранные льняные штаны.
