– Когда мы сможем встретиться? – спросил он, во второй раз переходя на язык Лиса. Ниль-Шайх недовольно нахмурился от чужих звуков. Шун-Ди знал, что обходиться там с хозяином дома – верх невоспитанности, и… Виновато позволил себе об этом забыть. – Я хочу поговорить. Наедине.
Лис соорудил сложный аккорд и слегка улыбнулся. Блеснули хищные белые зубы – и на секунду Шун-Ди отчаянно пожелал, чтобы Ниль-Шайха здесь не было, а над ними в самом деле шумел лес.
– Через две ночи, полнолуние. Твой сад, – обронил он. Шун-Ди кивнул с облегчением и тревогой одновременно: значит, Лису уже известно, где его дом? Конечно, Рюй – маленький остров, и это нетрудно узнать, но… Всё-таки Лис искал его? Он здесь не просто так, из своей вечной тяги к странствиям? Лис помолчал и вдруг добавил: – Нам надо обсудить Вещь.
У Шун-Ди опять пересохло в горле. Лис ещё не знает, что он отдал с таким трудом добытую Вещь Светлейшему Совету… И будет очень зол, когда узнает.
– Вещь? – переспросил Шун-Ди. Ему надо было убедиться, что они говорят об одном и том же.
Жёлтые глаза Лиса блеснули, а зрачки хищно расширились. Он чуть подался вперёд – и на мгновение похолодевшему Шун-Ди показалось, что он сейчас прямо при Ниль-Шайхе и слугах примет другой облик… Тот, в котором ему обычно было удобнее.
Тот, который так ему шёл.
Но Лис разумно не стал этого делать.
– Вещь, которую ты привёз от нас, – негромко уточнил он. – Драконье яйцо.
ГЛАВА IV
Альсунг, наместничество Ти’арг. Замок Рориглан
– Посмотри-ка… Разве он не чудо?
Тётя Алисия говорила шёпотом, чтобы не разбудить ребёнка. Вместе с ней Уна склонилась над колыбелью и улыбнулась, увидев мирно сопящего малыша. Он казался самым безмятежным существом в мире – со своими сжатыми кулачками и приоткрытым беззубым ртом.
– Точно, – сказала Уна и осторожно сняла руку с резного конька на колыбели. Всю поверхность из отполированного ясеня украшала резьба: в браке тётя не утратила страсти ко всему красивому и чуть странному. – И такой крошечный. По-моему, Горди был больше.
По какому-то негласному соглашению, все в семье звали старшего сына тёти Горди, а не Горо; особенно на этом настаивала мама. При этом она не озвучивала своих мыслей, но на лице у неё было написано: «Не приведите боги, чтобы невинное дитя постигла судьба пьяницы, хама и неудачника».
Тётя вздохнула и опустила полупрозрачный полог. В последнее время она располнела, а по числу морщинок почти догнала отца – но глаза по-прежнему сверкали юной синевой, и чёрные кудри остались чёрными. Рядом с ней Уне было спокойно и безопасно, будто зимним вечером у очага – даже если стоит тёплое лето.
Они приехали в Рориглан вчера вечером; дядя Колмар лично вышел на мост через ров, чтобы их встретить. Росинка под Уной совсем утомилась и к тому же прихрамывала: подъездная дорога к замку шла через густой ельник, была слишком узкой и ухабистой для избалованной лошади. Уна поглаживала её по гриве, утешая, пока дядя Горо обкладывал мужа сестры дружелюбными ругательствами: мол, когда уже займёшься своими дорогами, толстощёкий папаша-лорд?..
Рориглан был раза в два меньше Кинбралана и во много раз уютнее. Уне отвели её постоянную гостевую спальню – с бархатной обивкой на стенах и окном, выходящим на поле и деревушку, жавшуюся к крепостной стене. Судя по тому, что несколько домов были сложены из побелённых камней, а прикрывали их черепичные крыши, крестьянам дяди Колмара жилось отнюдь не плохо. Или, может, дела пошли на лад с заботливой руки тёти Алисии? Она всегда знала, как обойтись с простым людом.
В отличие от матери. И – тем более – от самой Уны…
Уне нравилось, что вокруг так тепло и тихо, что слуги сияют от счастья не меньше дяди Колмара, а на знамёнах замка вышита толстая рыжая белка – герб лордов Рордери. Тётя Алисия не признавала кормилиц, поэтому ей приходилось целыми днями пропадать в детской (где Уна пропала заодно с нею), а ещё недосыпать по ночам. Она радовалась этому, как безумная. Ей ежеминутно казалось, что малыш снова голоден или что ему срочно надо сменить пелёнки – так что служанкам можно было посочувствовать. Мальчик, однако, выглядел спокойным, тянул молоко за троих и редко плакал.
Надолго и громко расплакался он единственный раз – когда Уна взяла его на руки.
Никто не догадался, почему это так заметно расстроило её. Тётя поспешила забрать свою драгоценность и свести всё в шутку, а мама… Мама посмотрела как-то странно. Уна предпочла не предполагать, о чём она подумала в тот момент. Что дочь станет плохой матерью – или что она всё чаще отпугивает детей и животных?..
К подаркам, которыми детская уже и так была завалена, прибавились погремушка с медными колокольчиками (от дяди Горо) и оберег – статуэтка длинноволосой богини Льер (от матери). Погремушка, разумеется, имела больший успех.
Сегодня Уна вернулась в детскую сразу после завтрака – пока мама отправилась проведать четырёхлетнего Горди, на время обделённого родительским вниманием. Как-то нечаянно (или не совсем?..) вышло, что Уна осталась с тётей наедине. И тихо мучилась, размышляя, подходящее ли сейчас время и место, чтобы начать тягостный разговор.
– Альен Рордери, – с любовью выдохнула тётя, поудобнее устраиваясь в кресле возле колыбели. – По-моему, потрясающе звучит.
Уна прикусила губу. Ей чудилось, что кто-то подталкивает в спину между лопаток, скребёт острыми коготками: ну, давай же, сейчас!..
– Да… Красивое имя. – (Тётя смотрела на неё – молча и внимательно. Шаль из тонкой шерсти, наброшенная поверх светлого домашнего платья, делала её похожей на большую приветливую кошку). – Мама удивилась, когда узнала о нём. И отец тоже.
– Не сомневаюсь, – тётя грустно улыбнулась. Уна сжалась, ожидая продолжения, но она ничего не добавила.
Хочет, чтобы она сказала сама?
– Мама… Мне показалось, что это её разозлило.
– О да. И снова ничего удивительного.
– Он ей тоже не нравился, да? – (Уна опустилась на пятки, утопая в мягком ковре. И смотрела на тётю снизу вверх, убеждая себя, что ей совершенно не страшно). – Как и дедушке?.. Каким он был? Я хочу знать.
– Был? – тётя скрестила руки на груди. – Кто сказал тебе, что он мёртв? Лично я не хочу в это верить. Ни за что не поверю, пока не получу доказательств.
– Не отвечай вопросом на вопрос! – взмолилась Уна. От того, что она говорила шёпотом, мольба звучала довольно смешно; ну и пусть. Лучше быть смешной, чем с серьёзным видом барахтаться во вранье. – Пожалуйста. Я хочу знать правду.
Теперь в глазах тёти проступило сочувствие. И ещё – проницательность, которая всегда немного пугала Уну. Почти магическая проницательность. Тёте Алисии не нужен был Дар, чтобы догадаться о чём угодно.
– Ты говорила о нём с Даретом, да? – (Уна кивнула). – Недавно?
– Перед отъездом.
– Понятно. – (Тётя рассеянно потянула себя за локон, выбившийся из тугого пучка на затылке; тот змейкой скользнул ей на плечо). – И брат послал тебя ко мне. Не очень-то великодушно, – она хмыкнула, – но, наверное, правильно… Знаешь, Уна, мне столько лет приказывали молчать об этом, что сейчас непривычно открывать рот. Мне словно язык вырезали. Тебе знакомо это чувство, ведь так?..
Уне сдавило горло. Она провела рукой по голубой ткани платья. В вышине над замком резво перекрикивались стрижи. Слишком нормальный и светлый день, чтобы ворошить столько темноты сразу.
– Так расскажи мне. Нас никто не слышит… кроме Альена. – (Прозвучало двусмысленно; Уна встряхнула головой, чтобы прогнать наваждение. Всякий раз, когда она произносила это имя, её охватывал нездешний холодок). – По-моему, я должна знать – а если он жив, и подавно. Всё-таки он мой дядя. Отец только сбил меня с толку своими недомолвками.
– Нет, давай-ка сначала ты, – со смешком предложила тётя – так, будто Уна снова была ребёнком и они играли в замысловатую игру. Иногда Уне казалось, что ни одна из игр на самом деле не осталась в прошлом. – Прежде чем просить откровенности у других, изволь сама быть честной, Уна. Так тебе знакомо это чувство или нет?
