К шестнадцати-семнадцати годам Уна всё же докопалась до того, как звали истинного наследника, старшего из сыновей дедушки. Позже она выяснила, что лорд Альен в юности отказался от титула, уехал в странствия и где-то пропал. Всё. И эти крупицы ей удалось собрать с большим трудом: отец молча улыбался и качал головой, слуги пожимали плечами или отделывались туманными намёками, соседи делились дикими слухами об изгнании из Ти’арга, об убийствах, о какой-то похищенной рабыне-миншийке… Если бы Уну не закалило чтение местных хроник и философских трудов, она бы, поверив во всю эту чушь, убедилась, что лорд Альен был отъявленным злодеем и все попросту стыдятся о нём говорить. Но поведение дяди Горо и тёти Алисии (да и отца, в общем-то) свидетельствовало совсем о другом.

О любви, которой зажали рот. Которую едва ли не задушили. «Не знаю я, где он, – нахмурившись, бросил однажды дядя Горо в ответ на очередные допытывания. – Брат Альен может быть где угодно, только не здесь… Или умер давно. Ох, Уна! – почти простонал он. – Тошно мне и говорить, и молчать об этом… Не спрашивай меня, ради всех богов. Хочешь, сходим проведать лошадей?»

Кем же был лорд Альен? Возможно, волшебником. Тогда он, скорее всего, уехал в Долину Отражений, но потом… Что потом? Его не пожелали видеть дома – или он сам решил не возвращаться? Мог ли дедушка порвать с ним из-за магии; точнее, только из-за неё?

А если были и другие причины… Они могут быть очень страшными – или очень значительными, раз до сих пор в секрете. Бесчисленные вопросы дразнили Уну; дразнила её и странная, немного пугающая связь с памятью лорда Альена, которую она ощущала. Так много всего упиралось в память о нём – и вот теперь тётя Алисия дала его имя ребёнку… Уне резко захотелось в Рориглан.

– Да… – рассеянно сказала она. – Верно. Мне пора к отцу, Бри. Увидимся.

***

Несмотря на погожий летний день, камин в покоях отца был жарко натоплен – как всегда. Едва переступив порог, Уна покрылась испариной. Когда Дар не получал выхода (как сегодня – из-за неудавшегося заклятия), она с утомительной остротой чувствовала перепады жары и холода, обычные в Кинбралане.

– Доброго дня, дорогая.

Отец тускло улыбнулся. Он был уже не просто худым – походил на скелет, обтянутый кожей. Лекари в недоумении качали головами: все подтверждали, что лорд Дарет сохраняет здравый рассудок и не отказывается от пищи, но она почему-то не идёт ему впрок.

Уна через силу улыбнулась в ответ и села на постель у него в ногах; взгляд потерялся в серо-рыжих ворсинках меха на одеяле. Лисьи шкурки. Отец вечно мёрзнет, даже сейчас. Уне снова захотелось уйти отсюда: тоскливая, до отчаяния, жалость мешалась с непонятным отчуждением от бледного, почти облысевшего человека перед ней.

Почему её Дар не способен дать силу для его исцеления?

Неспособен – или она просто недостаточно упорно ищет?.. И кто знает – принял ли бы исцеление магией сам отец, который за всю жизнь ни разу не осмелился возразить дедушке?

– Доброго дня, отец. Я пришла повидаться… – Уна помолчала. Отец ждал продолжения. В руке он сжимал недоеденное яблоко с ножиком – отрезал им крошечные ломтики и клал в рот. Яблоки и другие фрукты мама закупает на фермах в предместьях Меертона или ещё южнее: скудная земля Кинбралана не приносит таких краснобоких, налитых жизнью плодов.

За закрытым окном серел бок Синего Зуба, пестрящий мхом и кустиками травы. Дальше, за ним, в дымке поднимались Старые горы. Те, что виднелись отсюда, были ещё довольно пологими, поросли сосняком и осиной; но Уна знала, что за ними скрываются бесплодные серые скалы, вершины которых разрезают облака. За этим хребтом лежит Альсунг. Одолеешь перевал – и откроется извилистая дорога по холмам и ущельям. По ней, говорят, нужно с дюжину дней скакать вдоль хребта на северо-запад, чтобы достичь Ледяного Чертога… Их нежеланной столицы.

Нежеланной – или уже принятой? Той, с которой смирились?

Уна прекрасно знала, что ни один из лордов Ти’арга – в том числе из тех, кто скреплял союз с северянами браками или отправлялся в Чертог для придворной службы Двуру Двуров, королю Хавальду, – ни за что не скажет и не подумает: «Я из Альсунга». «Я из наместничества Ти’арг», – говорят все в этой стране, столько лет подавляя боль от унизительного слова «наместничество».

Лишь человеку, который лежит тут, под лисьим одеялом, это слово, похоже, не кажется унизительным. Вряд ли хоть что-то в Обетованном расстраивает его, кроме собственной немощи, – и это вполне справедливо.

– Завтра мы уезжаем в Рориглан, – напомнила Уна, заглядывая отцу в глаза. – Тётя Алисия устраивает праздник в честь сына. Я хотела попрощаться – на случай, если не успею позже из-за вещей…

Отец отложил ножик и протянул к Уне руки, похожие на серые осиновые веточки; она поспешно подалась навстречу. Сухой поцелуй в лоб обдал её кислым запахом яблока и лечебных снадобий.

– Я знаю, Уна. Счастливого вам пути. Жаль, не увижу ни одного из своих племянников – но что поделать… – (Отец закашлялся; Уна завела руку ему за спину, чтобы помочь приподняться на подушках. Он кашлял долго и надсадно; что-то беспомощно булькало у него в груди. Потом выдохнул и покачал головой). – Ну вот, опять. Прости, дорогая. Проклятые лёгкие – мне трудно говорить.

– Воды? – спросила Уна, и собственный голос показался ей донельзя жалким. Наверное, поэтому она так не любит приходить сюда – потому что чувствует себя бесполезной, свою магию – бессмысленной насмешкой… Любая деревенская знахарка в этой душной комнате была бы сильнее её.

– Не надо. Горо поедет с вами? Он говорил мне, что ещё не решил.

– С нами. Он не хочет оставлять нас без защиты. С тобой останутся Вилла и слуги, отец. – (Показать ли, что она чувствует себя виноватой, или это обидит его?). – Мы пробудем там не больше двух дней и вернёмся. Не волнуйся.

– И по пять-шесть дней в пути, да-да, я помню… Останьтесь подольше. – (Чем более рьяно отец стремился показать, что рад их отъезду, тем отчётливее Уна видела его ложь. Горе и страх сквозили в каждой из его ранних морщинок). – В Рориглане, наверное, хорошо, да и Алисия по тебе соскучилась… Расскажи мне потом, похож младенец на неё или на Колмара.

– Да, конечно.

– И скажи Алисии… Что я очень люблю её.

– Да.

И снова они оба молчали, не зная, как завершить разговор, – и пора ли уже завершать?.. Уна несмело погладила отца по выбритой щеке; он по-детски прижался к её ладони.

– Не знаю, сообщила ли тебе мама, – начала Уна, притворившись, что это не так уж важно для неё. Семья Тоури – лордов-лицемеров. Её воспитали достойно. – Тётя назвала сына Альеном. В честь вашего брата… Того брата.

Отец смотрел на неё вопросительно. Ждал.

– Сообщила. И что же?

О, пожалуйста, пусть у неё получится – хотя бы раз…

– Они были в хороших отношениях? Тётя Алисия и Альен? Она любила его?

Отец пожевал губами и на мгновение прикрыл глаза; Уна боялась пошевелиться. Он молчал так долго, что она подумала: не ответит. Но, в конце концов, тихо сказал:

– Очень любила. Больше всех нас. Больше всех вообще. Альен ни с кем в замке не был близок, кроме сестры.

– И с тобой тоже?

Отец смотрел куда-то сквозь Уну – на гобелен со сценами поединков, скрывавший каменную кладку стены. Прямо за её спиной двое вышитых рыцарей бились на турнире в честь королевы Интерии Ти’аргской – прабабушки Тоальва. Уна предпочла бы оказаться между их копий, а не под этим невидящим взглядом.

– Я не могу говорить об этом, Уна. Просто не могу. Прости. – (Что-то вроде судороги дёрнуло его губы – не улыбка). – Есть вещи, о которых не говорят. Я понимаю, что ты хочешь побольше узнать о нём, но…

– Не побольше. – (Уна встала, скрестив руки на груди). – Я хочу узнать всё. Узнать правду, отец. Это ведь наша семья, и я уже не ребёнок… Мне кажется, я имею на неё право. Мама, естественно, думает иначе, потому я и спрашиваю тебя.

Отец затравленно дёрнул плечом. Он всё ещё смотрел куда-то в сторону, и это было невыносимо.