В одном из гнёзд Гаудрун чистила свои роскошные чёрные перья. Заинтересованные взгляды других больных (их было, впрочем, немного: двое стариков со сточившимися клювами да разведчик, подвернувший лапу), по-видимому, не могли отвлечь её от этого занятия. Тааль невольно залюбовалась тем, с какой величественной грацией чужеземка выгибает шею, дотягиваясь до нижних слоёв пуха. Сама она предпочитала совершать чистку в одиночестве, потому что до безумия стеснялась своего нелепого вида. Майтэ во всём ценят красоту – и жалеют тех, кто лишён её…

Сообразив, что неприлично пялиться на чужой утренний туалет, Тааль издала негромкий предупреждающий клёкот. Гаудрун выпрямилась, и её зелёные глазищи раскрылись ещё шире, заняв чуть ли не половину лица.

– Тааль, верно? Я всё ждала, когда увижу хоть кого-то знакомого, – это звучало хоть и радушно, но немного грубовато; Тааль уже поняла, что это обычный для Гаудрун тон. – Удачных тебе полётов.

– И тебе попутного ветра, – пожелала Тааль в ответ и кивнула на её крыло: – Надеюсь, он скоро понадобится?

– Да уж, я тоже надеюсь, – Гаудрун приподняла крыло, и Тааль мимоходом оценила прекрасную длину её маховых перьев – именно то, что нужно, чтобы развивать большую скорость. – По-моему, всё уже в порядке, но ваши целители всё ещё не дают мне взлетать – уж слишком они здесь строгие… Но, – она заговорщически понизила голос, – клянусь, через пару дней я сбегу – с их разрешения или без… Не могу сейчас тратить время, тем более тут можно околеть от тоски.

Тааль сдержала улыбку, дивясь такой внезапной словоохотливости.

– Неужели здесь так плохо?.. Мы всегда рады гостям, тем более попавшим в беду. Я могу показать тебе Лестницу, когда ты поправишься…

Тонкие, вразлёт, брови Гаудрун взметнулись вверх.

– А с чего ты взяла, что я попала в беду? Схлопотать стрелу от кентавров – что в этом необыкновенного?

Тааль, поразившись, некоторое время просто молчала. Мохнатый шмель, тяжело пролетая мимо, задел её за щёку и вывел из задумчивости.

– Но… То есть… Как же это – ничего необыкновенного? Тебя ведь ранили… Могли и убить!

Гаудрун невозмутимо кивнула.

– Ясное дело, могли. А чего ждать от врагов на войне, любезничанья?

– От врагов на войне… – Тааль, вздрогнув, вспомнила знак на черепке. – Но майтэ не вмешиваются в войны!

– Кто тебе это сказал?

– Наставники… Родители… Я не знаю, кто, – это знание просто вошло в неё вместе с первыми вдохами; Тааль казалось дикостью сомневаться в таких очевидных вещах. – Все, всё вокруг. Майтэ созданы летать и оберегать жизнь, а не участвовать в кровопролитии.

В яблочно-травяной глубине глаз Гаудрун мелькнуло что-то, похожее на сочувствие.

– К сожалению, это не всегда возможно. Несколько циклов назад кентавры пришли к Алмазным водопадам с подожжёнными стрелами. Нам осталось только защищаться.

От этих слов, сказанных так ровно, Тааль пронзило физической болью. Уже несколько циклов назад, к тому же так недалеко – и всё это время её мир оставался прежним, она смела жить и даже прекрасно себя чувствовать!.. Больше того, никто на Лестнице не знает об этом!

А может, знают, но молчат?.. Эта мысль обдавала грозовым холодом, и Тааль поспешно отогнала её. Нет, Ведающий не стал бы лгать им.

– Но почему? Чем вы им помешали?

Взгляд Гаудрун стал жёстче, а черты заострились от гнева. С вновь накатившей робостью Тааль подумала, что не хотела бы столкнуться с ней в воздухе в качестве врага – наверное, ох как опасны могут быть эти безукоризненной формы когти…

– Они просто-напросто хотят согнать нас с нашей земли. Я только воин и мало знаю; они пытались договориться о чём-то с нашими старейшинами, и ничего не вышло… Старейшин после этого сменили дважды, но битвы не кончились, – она вздохнула. – Это всё те, на юге. Кентавры с ними в союзе – по крайней мере, та часть, что превратилась в жестоких зверей.

– Те? – тихо повторила Тааль. – О ком это ты?

– Не знаю, как называют их у вас… У нас зовут тэверли. Говорят, раньше они правили миром, – Гаудрун недобро усмехнулась. – Говорят, сейчас хотят вернуть упущенное. Понятия не имею и вникать не хочу. Знаю только, что их чары травят всё живое, а сами они – изнеженные подлые твари… А вы ещё живёте на их развалинах, – она с отвращением покосилась на плиты Лестницы.

– Тааль, дорогуша, ты волнуешь нашу гостью, – прокряхтела круглобокая старая Лорта, которая уже давно бродила поблизости и подозрительно вертела головой. – Ей нужен полный покой.

– А, не обращай внимания, – раздражённо прошептала Гаудрун, придвинувшись ближе. – Я не отвечаю на её ворчание – ей спокойно, только если я ем или сплю…

– А ты видела хоть кого-то из них? – выпалила Тааль, восстановив зашедшееся дыхание; из предыдущей фразы она не расслышала ни ноты.

– Из целителей? – удивилась Гаудрун.

– Да нет же! Из Неназ… Из тэверли.

– Смеёшься? Их вообще никто не видел. Говорю же, Пустыня отделяет их от нас. Ты вряд ли представляешь, как это далеко, – она помолчала. – Да и я не представляю, хотя много где бывала.

Тааль смятенно пыталась собраться с мыслями. Внутри неё сжался тугой узел – так, будто с кем-нибудь из близких случилось что-то дурное. Она вдруг поняла, что ей просто необходимо лететь – именно сейчас и как можно выше, чтобы ветер свистел в лицо и сносил в сторону, чтобы Лес остался внизу плоской зелёной плитой, испещрённой прожилками речек и троп, чтобы холмы и долины тянулись до самого горизонта… Лететь, загоняя себя до усталости, и как можно меньше думать о том, что, возможно, ждёт их всех.

Небо над Лестницей сияло той же ровной синевой – облака, набежавшие было на рассвете, уже расплылись. Тепло грозило сорваться в жару, и неподалёку завела свою песню разморённая цикада.

– Расскажи мне о них, – попросила наконец Тааль. – Расскажи всё, что знаешь. Пожалуйста.

Гаудрун переступила с ноги на ногу, чуть исподлобья оглядываясь вокруг – всё-таки она явно не хотела, чтобы их слышали.

– Собственно, я и так сказала почти всё, что знаю… Наши старики говорят, что раньше, сотни, тысячи циклов назад, когда песня мира только начиналась, тэверли жили повсюду. Любимые дети Неведомых Создателей – так иногда их зовут… Они были совершенны – прекрасны, мудры и почти всемогущи. Ветра и море, леса и горы, духи всего живого… и наши предки были в их власти. Все создания, каких только можно вспомнить, – Гаудрун на мгновение умолкла, подбирая слова; Тааль показалось, что её, такую прямодушную, смущает обязанность говорить высокопарно. – Но потом они возгордились так сильно, что захотели владеть и другими мирами тоже. Где-то за гранями нашего – не спрашивай, я сама тут ничего не понимаю… И судьба, как водится, покарала их. Другие существа, слабые и недолговечные, зато многочисленные и поэтому живучие, постепенно вытеснили их и взяли господство себе. Это те бескрылые, что сейчас живут за морем на востоке…

– В той земле, что зовут Обетованной? – припомнились Тааль детские уроки. Ей это слово всегда казалось красивым, но бессмысленным. Гаудрун кивнула, решительно тряхнув блестящими кудрями.

– Точно. Вроде бы и зовут её так потому, что она была желанна для тэверли, они снова и снова пытались туда вернуться… Не знаю, что мешало им и что теперь мешает, – не верю, что они настолько слабы, раз сумели настроить против нас кентавров и издали отравить нашу землю… А если так, то всё это просто легенды. Но тогда здесь явно что-то не сходится: до Алмазных водопадов доходили вести с юга, и там майтэ страдают от чёрных вихрей, которые слепят и не дают летать, и от других напастей – таких мерзких, что их и не описать толком. Добрая воля не могла сотворить такое, и я не верю в большинство сказок о тэверли. Будь они хоть прекрасны, как звёзды, – их души захватило зло, – убеждённо, с торопливой горячностью проговорила Гаудрун.

Тааль не знала, что на это ответить. Она и сама слышала о былой власти Неназываемых – но не сомневалась, что они умерли, ушли навсегда, потому что смертным не может быть дано такое могущество. Думала, что их кости давно поросли травой, как стены их городов и храмов, а души улетели в вечность, к предкам. Менять мнение об этом было примерно как убеждать себя, что солнце завтра проснётся на западе, а радуга станет одноцветной.