Обретая подлинный облик, Сен-Ти-Йи почему-то теряла в его глазах право судить о таких личных вещах. Теряла право лезть ему в душу – она, так недолго обладавшая этим правом.

– Это тебя не касается, о бессмертная, – напомнил он, пересаживаясь поудобнее и выпрямляя спину. Из садика Ар-Лараха неслась воркотня белых горлиц – невинных на вид, совсем как давешняя рабыня. – По-моему, ты пришла, чтобы сказать мне другое.

– Чтобы спросить, – мягко, даже с чем-то вроде сострадания, вымолвила она. – Спросить, как ты намерен поступить дальше.

Альен дёрнул плечом. Издевательства победителя над растоптанным врагом всегда казались ему мерзостью. До Минши он искренне считал, что тауриллиан не опускаются до такого.

– А разве у меня есть выбор?.. Могу только сказать, что сначала хочу похоронить его, – Альен попытался, но не смог произнести имя – эти рокочущие, немного смешные звуки, которые подходили Бадвагуру, будто трубка или любимые сапоги… – Похоронить достойно. Так, как он заслуживает.

Ривэн сглотнул слюну – так громко, что заглушил горлиц из сада.

– Ты обязан сделать это, – с уважением кивнула Сен-Ти-Йи. – Где сейчас его тело?..

…Всё это было вчера – а теперь, на другое утро, Альен бездумно смотрел в синие складки шёлка и следил, как солнце, на севере уже весеннее, щедро напитывает их. Он лежал без движения, тщетно стараясь собрать себя по кусочкам, чтобы начать новый день.

***

По просьбе Альена король выделил для резчика участок земли за портом Гюлеи – там, где уже смолкал разноязыкий шум и куда не добиралась смесь густых запахов. Но и заливные рисовые поля ещё не начинались там, и достаточно далеко было от большой дороги, по которой то и дело прокатывались запряжённые осликами или мулами повозки крестьян – а ещё проплывали вельможи на плечах рабов. В общем, идеальное, тихое место; Альен сам выбрал его, решив, что Бадвагуру бы понравилось.

Закон Прародителя велел сжигать мёртвых, так что похороны в Минши проходили, как в Дорелии. Островитяне держали урны с прахом предков в домах, и понятия «кладбище» в миншийском языке, кажется, не существовало.

Впрочем, если бы было иначе, Альен тоже не оставил бы Бадвагура там, среди других. Попрощаться с ним нужно было так, как прощались в Гха’а. Жаль, что уже не узнать, как именно проходит обряд агхов, – но примерное представление (как и о многом другом – примерное, лишь примерное, вечно-позорная половинчатость) у него всё-таки было.

– Мой друг умер, Ваше величество, – сказал Альен, стараясь отрешиться от смысла фразы. Как издевательски-просто устроен язык: «тот-то сделал то-то», и ничего больше. Фермер собрал урожай. Хелт захватила Ти’арг. Бадвагур отдал за него жизнь. Всего-навсего. – Мне придётся похоронить его на Вашей земле – если Вы, конечно, не возражаете.

– Речь о гноме, ведь так? Пусть он покоится с миром, – кивнул король; голос из-под золотой маски звучал устало. Видимо, ему не терпелось избавиться от странных гостей – вместе со своей «мудрой советницей». – Я дам тебе всё необходимое, волшебник, только скажи.

Всё необходимое – кроме единственно необходимого… Кроме Старых гор, которые должны были защитить его. Кроме его родных пещер, и уютного полумрака, и стука кузнечных молотов, кричащего о непрестанном труде.

– Побольше камней, – ответил Альен. Абсурдность происходящего давила ему на уши, как давит надоедливое ощущение простуды. – Ещё носилки, четверых рабов и травы для окуривания… Скоро я уточню, какие.

– А больше ничего не нужно? – прочистив горло, робко поинтересовался Ривэн. Он перепуганной тенью маячил где-то за плечом Альена, на безопасном расстоянии в пару шагов. – Ну, ткани или там цветы?..

Альен покачал головой. Может, среди агхов это и считается приемлемым, но Бадвагур не одобрил бы лишнюю пышность.

Кому уже какое дело до того, что он одобрил бы или не одобрил? Это же тело – мёртвые ткани, начавшие разлагаться, и мышцы, и кости, такие же, как у всех. Больше ничего… Прекрати этот балаган.

Он выслушал голос в голове, но не последовал его советам. Некоторые поступки просто положено совершить, не рассуждая о том, что они значат и не убит ли в них изначальный смысл.

…День стоял солнечный, удивительно красивый – до тянущего чувства где-то на смыкании рёбер. У Альена редко выдавались такие дни. Он почти не думал, медленно вникая в каждый свой шаг по широкой дороге, в каждый вдох, наполняющий лёгкие чистым воздухом, в каждую птичью трель, весело скользящую из рощ в предместьях порта. Всё вокруг вгоняло в сосредоточенное изумление, и даже чернота теней от тутовых деревьев, насаженных вдоль дороги, напоминала тайные письмена, в которые кто-нибудь древний и мудрый вложил неразгаданный смысл.

Солнце сияло мягко и не обдавало злым жаром, как здесь обычно бывало, – заботливо кутало в золотые лучи, похожие на масло из горшочка Зелёной Шляпы. Глаза тонули в бирюзе неба. Альен брёл рядом с носилками, на которых покоился Бадвагур – спокойный, бородатый, сложивший на груди большие жилистые руки, – и, как это ни дико, вдумывался в красоту и благость текущего «сейчас». Обетованное виделось ему как никогда целым, и, если бы тут же, за поворотом, безо всякого океана начался Лэфлиенн с драконами и кентаврами, он бы нисколько не удивился.

– Долго ли ещё, господин волшебник? – нарушил тишину один из рабов-носильщиков – крепкий парень, хотя и изящный, как все миншийцы. Немного похожий на Ван-Дир-Го; но это сходство, быть может, подсказало Альену расшатанное воображение.

– Нет, мы почти пришли… Вон за тем холмом.

Раб и его товарищи не выглядели напряжёнными: ноша оказалась лёгкой для них. Альен не был уверен, что у него хватило бы сил (не буквальных, разумеется) поднять Бадвагура с помощью магии – потому и обратился к королю. И сделал это в отсутствие Сен-Ти-Йи. Не мог заставить себя думать, что в итоге она всё равно узнает об участи Бадвагура, о месте, где агх найдёт последний приют… Если бы был смысл драться за то, чтобы это осталось тайной, он бы, наверное, дрался.

– Я хотел сказать кое-что… Лучше сейчас, пока мы не начали, – скороговоркой произнёс Ривэн, когда рабы остановились и по знаку Альена опустили носилки на землю. – Две статуэтки, которые он не закончил… Они ведь по-прежнему в той ночлежке?

– Наверняка, – сказал Альен, оглянувшись. Он понизил голос: рабы могли знать дорелийский или вообще оказаться шпионами Сен-Ти-Йи.

Ривэн был непривычно бледен и отводил глаза. Ему-то, однако, тут нечего стыдиться: забыть о статуэтках было почти подло со стороны Альена. «Наверное, я не закончу её», – сказал Бадвагур, через силу улыбаясь в подвальчике со специями. А он даже не удосужился разыскать его последние работы…

«Что ж, вот и ещё одна моя подлость, – подумал Альен, глядя на курчавые рыжеватые волосы и по-детски пухлые щёки – до сих пор не впалые, хотя и потерявшие румянец. – И, по твоей логике, ты ещё раз должен простить меня».

Тепло-прохладный воздух с ненавязчивой лаской жался к лицу и рукам. Альен стоял, беззащитно подставляясь ему, думая о рокоте моря за видневшимися отсюда стенами порта. Несколько светло-серых, почти белых валунов рабы короля притащили заранее, и они лежали в стороне, придавив короткую сочную траву.

– Одна из них – его невеста, – тем же севшим полушёпотом продолжал Ривэн. – А другая…

– Знаю, – перебил Альен. – Кинбралан.

– Твой дом, – сказал Ривэн – так, будто Альен неправильно выразился. – Он делал её для тебя.

– Я попрошу, чтобы их нашли. Вряд ли у хозяина ночлежки поднялась рука выбросить их.

– Зато он мог их перепродать, – Ривэн нахмурился, и брови образовали у него на лбу нечто совсем несуразное. – Он или его клуши-жёны. Лучше сказать королю до того, как мы отплывём. Если они останутся в Минши, будет… – он смешался и умолк.

– Да, – кивнул Альен, не дождавшись конца фразы. – Я тебя понял… Но сейчас нам пора сделать главное.

Рабы, склонив головы, попятились от носилок и ждали дальнейших приказаний. Альен поблагодарил их и велел возвращаться к королю. Увидев, как они покорно расходятся, Ривэн с недоумением поскрёб в затылке.