— Какие указания были там насчёт хамначчитов?

— Хамначчитов? — Томмот с опаской взглянул на Чемпосова: разговор клонился куда-то «не туда». — О хамначчитах я уже говорил… Словом, говорят, что человек человека не должен угнетать.

— Вот так!

Опустившись на стул с видом усталого человека, Томмот вытер лоб и шёпотом бросил Чемпосову:

— Хватит с меня!

— А как с разделом земли? — просипел старик с повязкой.

Томмот опять взглянул на своего спутника: тот сидел как каменный.

— Я спрашиваю насчёт земли!.. — Старик с повязкой повысил голос и, подпираясь палкой, с трудом стал подниматься, собираясь подойти к столу.

— Землю — по количеству душ!.. — упавшим голосом ответил Томмот, не вставая.

— Э-э… — так и не поднявшись на ноги, старик опустился на место.

— А налог?

Тут Чемпосов резко вскочил:

— Для чего собрались вы: чтобы обсудить постановление съезда коммунистов или воззвание генерала Пепеляева?

— Зачем же сердиться? — пожалел его старик с повязкой. — Сами рассказывали, вот мы и спрашиваем…

— Я познакомил вас с воззванием генерала, рассказал, в чём он нуждается. Те, кто хочет вступить в дружину солдатом или желает сделать пожертвование продовольствием, подводой, одеждой, записывайтесь у меня. За этим всем выедут из слободы особо назначенные люди. Кто запишется в дружину солдатом, поедет с нами.

Чемпосов достал чистый лист бумаги, крупными буквами вывел на нём «Добровольцы», провёл под заголовком жирную черту и покосился на старика Никуса, в важной сосредоточенности сидевшего рядом. Тот принял этот взгляд за понукание и беспокойно завозился на стуле.

— Давайте, давайте…

— Торопит нас Никус! — заметил кто-то с издёвкой. — Раз ему не терпится, пусть записывается. До Якутска на одной ноге он быстро доскачет!

Кое-где сдержанно засмеялись, засмеялся, выставив два, как заячьи резцы, зуба, и сам Никус. Постучав карандашом об стол, Чемпосов спросил:

— Я рассказывал, за что воюет дружина генерала Пепеляева. Все поняли?

— Поняли! Очень даже… — ответили ему.

— Знаете, какая это большая честь — вступить в дружину солдатом?

— Знаем! Знаем, как же…

— Кто записывается?

Люди молчали, сутулясь и опуская головы.

— Так есть кто-нибудь или нет?

Чемпосов начал выходить из себя: о необходимости наибольшего числа добровольцев из среды якутов командующий не уставал подчёркивать при каждом удобном случае, поэтому вернуться с пустыми руками было никак нельзя. Сарбалахов вчера ему посоветовал наобещать с три короба, будто бы они добровольцу выдают сколько угодно мануфактуры, табаку, крупчатой муки и другого, но у него язык не поворачивался в один приём высказать столько лжи.

— Так что же будем делать? Генерала позвали, а когда он появился, показываем ему спину?

— Что ты, право… — старик с повязкой опять задиристо выставил челюсть вперёд. — Чего ты пристал к нам: «звали». Не звали мы его, сказано тебе! Приставай к тем, кто звал!

«Чёртов старик! Выискался, въедливый такой, на мою голову!» — про себя выругался Чемпосов.

— Ну тогда кто может выделить коня? Поясняю вторично: кто сейчас отдаст одного коня, после войны получит двух.

Опять нависла гнетущая тишина. Обе стороны замолчали, как бы негласно состязаясь в выдержке.

— Аю-айа!.. Замучила, прямо смерть! — Схватившись за поясницу, встал сиплоголосый старик. — Ты бы, брат, и сам подумал: откуда у нас лишние кони? Лишних не имеется! Эх, занемела окончательно поясница…

— Так кто выделяет коня? — Чемпосов обвёл взглядом всех, ни к кому в отдельности не адресуясь.

— Нет таких. Не-ет! Закончим!

Даже не спросив насчёт пожертвования продовольствия и одежды, Чемпосов скомкал свой чистый лист с единственным словом «Добровольцы» и засунул его в карман. Облегчённо гомоня, все повалили во двор. «Некоторые, должно, приехали на конях. Отобрать!» — подумал раздосадованный Чемпосов.

— Берите ружья и выходите! — шёпотом сказал он своим.

Живо выскочив за дверь, тут же увидели, как двое пошли к опушке за сеновал.

— За ними! — велел Чемпосов.

Нагнали тех за сеновалом сразу же, возле запряжённого в сани коня.

— Чей конь?

— Мой, — робко ответил хозяин коня, худой, болезненного вида, хотя и молодой мужчина, в старом зипуне, туго подпоясанном.

— Коня твоего я забираю для нужд дружины, — заявил Чемпосов. — Иди, Лэкес, привяжи этого коня к своему. Ну, нохо!

Онемев от неожиданности, мужичонка в зипуне пошёл было следом за Лэкесом, но вдруг повернулся к Чемпосову.

— Что же это? — выдавил он из себя, в замешательстве топчась на одном месте.

— Конь хромает на одну ногу, потому и оставлен в прошлых наборах, — подойдя, объяснил другой, немолодой уже мужчина. — У этого человека большая семья. Кормится он только охотой, и без коня ему нельзя. Хворый. Пешком далеко идти, что-нибудь на себе нести — не в состоянии, лишиться коня — погибель…

— Ничего, что конь хромой, будет в обозе, — не глядя ни на кого, хмуро ответил Чемпосов. — А ты не заступайся! Не заговаривай зубы! Адвокат… Пошевеливайся. Лэкес!

Видя, что уводят его коня, мужичонка в зипуне тихо простонал: «О, горе!» — и, шагнув вдогонку за конём, опёрся рукой о дерево. Слёзы потекли по глубоким морщинам его исхудалых щёк.

— Птенчикам моим, знать, суждено с голоду умереть…

— Стой! Вернись!.. — внезапно обернувшись в сторону Лэкеса, закричал Чемпосов. — Поставь обратно!

— Коня? — не смея поверить, переспросил Лэкес.

Не ответив, Чемпосов пошёл к дому. Вид у него был подавленный. А Лэкес охотно повернул коня и привёл на старое место.

— Пусть ^{Байанай} тебя не обделит! — сказал он мужичонке и, подпрыгивая, помчался к сугулану.

Поехали назад не отобедав.

— Когда я привёл коня и привязал на старое место, хозяин уж был рад — не знаю, как сказать! — улыбаясь до ушей, Лэкес повернулся к спутникам.

Чемпосов только крякнул, кутаясь в воротник дохи. Довольно долго ехали молча. Кончился алас, дорога ушла в лес.

— Ты сегодня за кого агитировал: за Пепеляева или за красных? — хмуро спросил наконец Чемпосов.

— Было велено рассказать, как и почему я перешёл, вот и рассказал.

Чемпосов обернулся и глянул ему прямо в лицо:

— Хочешь сказаться дураком? Только, кажется, ты не так уж глуп. Не поймёшь, какая у тебя подкладка…

— Какая ещё подкладка?

Чемпосов опять ушёл в воротник дохи. Завечерело, лес становился всё сумрачней.

— Есть хочется. Давайте куда-нито завернём, — предложил Лэкес.

Ни слова в ответ.

У Томмота из головы не шёл испытующий взгляд Чемпосова. Эх, дал он сегодня маху: о некоторых вещах надо было промолчать, о съезде Советов, к примеру, не стоило рассказывать, вдруг этого чёрта угораздит доложить начальству? Хотя, в сущности, что за беда? Меня спросили, я и рассказал. Судя по всему, Чемпосов не двоедушен. У доносчика на лице всегда что-нибудь этакое… Даже в детстве ябеду все безошибочно определяли по лицу. И всё-таки нет уверенности, что не донесёт. Тем более приехали без добровольцев, без подвод и без коней — пустые… Но если он заметил, что я говорю не так, почему тотчас же не одёрнул? Донесёт, могут и к нему придраться…

— Во время того их съезда ты был в Якутске? — неожиданно обернулся Чемпосов.

— В Якутске…

— На заседаниях присутствовал?

— Не на всех.

— Народу много было?

— Ух как много! Со всех улусов…

— Ну и… как?

— Чего как?

— Ну, это… в общем… Ну, съезд-то…

— В общем? В общем-то было радостно, торжественно, приветствия там, поздравления… Автономия как-никак.

— Ликуют бедняки — это понятно. Но чему радуется интеллигенция?

— Как же! Тоже носятся с этой автономией… Говорят, широко распространится якутская письменность, разовьётся национальная культура, будет литературно-художественный журнал на якутском, откроется театр, свои писатели, артисты, музыканты… Да, ещё вот это: в школах обучать детей по-якутски…