Сам масштаб военных мер предосторожности, принятых сотрудниками служб безопасности числом 250 человек, находившихся под непосредственным руководством генерала Гровса, на первый взгляд, должен был гарантировать соблюдение секретности. Среди них были обычные меры: проверка сотрудников, цензура корреспонденции на предприятиях и распределение информации по отдельным участкам работы. Были и экстраординарные меры: от присвоения иностранным физикам псевдонимов, например Бор назывался Бейкером, а Ферми – Фармером, до частной больницы, куда помещали отдельных сотрудников, не выдержавших такого напряжения. Было построено несколько секретных городков, чье общее население превышало 150 тысяч человек. Рассказывали – когда стало можно рассказывать, – что во время войны пожарные из других районов не могли приехать на пожар в Оук-Ридже, потому что у них не было разрешительных документов, или что Гарри Трумэна, тогда сенатора от Миссури, расследовавшего растрату государственных средств при выполнении военных контрактов, охранник не пустил на плутониевый завод в Хэнфорде и доверительно рассказывал ему, будто там производят жевательную резинку, и что доктору Роберту Оппенгеймеру, научному руководителю работ в Лос-Аламосе, в 1944 году пришлось указать на свидетельстве рождения своей дочери Тони странный географический пункт: Сельская местность, округ Сандовал, штат Нью-Мексико.
Джон Кэмпбелл, пионер и патриарх писателей-фантастов, в литературном смысле разрабатывал тему атомных бомб уже десять лет, как вдруг однажды к нему явилось ФБР и в интересах национальной безопасности потребовало это прекратить. Кэмпбеллу пришлось немало поспорить, прежде чем удалось убедить власти в том, что столь резкий и беспричинный отказ от любимой темы вызовет большие подозрения. Исходя из тех же соображений, в начале войны генерал Гровс позволил, как обычно, переправить небольшое количество соединений урана в Россию, чтобы внезапный запрет не вызвал ненужных вопросов.
США, сознавая свой туз в рукаве, способный побить любую другую военную карту, безмятежно вошли в послевоенный период. Из-за этого разоружение страны, возможно, было излишне поспешным и широким. Вероятно, это даже сказалось на внешней политике. Потсдамская конференция состоялась примерно через неделю после взрыва в Аламогордо. 24 июля 1945 года в Потсдаме президент Трумэн сказал Сталину, что США разработали беспрецедентно мощное оружие, которое при необходимости может быть использовано против Японии. Бывший госсекретарь Бернс рассказал об этом в своей книге «Откровенно говоря» (Speaking Frankly):
«В ответ Сталин только заметил, что рад услышать о бомбе и надеется, что мы ее применим.
Меня удивило равнодушие Сталина. Я решил, что он не осознал всей важности изобретения. Я думал, что на следующий день он запросит у нас дополнительную информацию. Он этого не сделал. Позднее я пришел к выводу, что, поскольку русские держали в секрете свои военные разработки, они сочли неуместным расспрашивать нас о наших».
У чрезвычайной внутренней секретности в СССР была и другая сторона: интенсивная шпионская деятельность за границей; но, очевидно, такая возможность не приходила в голову государственному секретарю США. Когда зимой 1945/46 года прогремело разоблачение шпионской сети в Канаде, оно дало Соединенным Штатам шанс стряхнуть с себя иллюзию о волшебном секретном оружии. Но шанс был потерян, главным образом по той причине, что американские руководители не хотели ставить под угрозу усилия по созданию разумной основы для мирного послевоенного сосуществования с Советским Союзом.
Во время дебатов по атомной энергии в ООН в 1947 году глуховатое, но острое ухо Бернарда Баруха подметило в советских речах кое-какие намеки, которые могли происходить только из засекреченной информации по данному вопросу из самого сердца США. Он сообщил о своих подозрениях в госдепартамент. Зацепки из других источников, включая признания Уиттекера Чемберса и Элизабет Бентли, заставили руководство контрразведки постепенно пересмотреть свою оценку возможного проникновения Советов в военные секреты США. Ученые же тем временем пытались донести до них ту мысль, что общие принципы, на которых основываются все процессы, уже широко известны и что в создании атомной бомбы могут быть тысячи мелких технических секретов, а не одна главная тайна. Еще они говорили, что диспропорция между уровнем американской технологической компетенции в ядерном оружии и уровнем полудюжины других промышленно развитых стран, включая и Россию, не продержится дольше нескольких лет. Но почему-то все эти предостережения не сумели лишить американцев иллюзии об исключительности их бомбы. Таким образом, неизбежно следует вывод, что в этой сфере, как и в некоторых других, Комиссия по атомной энергии и Объединенный комитет конгресса по атомной энергии с позором провалили свою задачу по информированию американского народа.
Когда иллюзия развеялась, горечь оказалась еще сильнее из-за популярного мнения, будто одной атомной бомбой самой по себе можно выиграть крупную войну. Это вздор. Атомная бомба никогда не была решающим оружием; чтобы она стала таковым, ее необходимо сочетать с более традиционными видами вооружений.
После отрезвления кое-кто захотел буквально во всем обвинить успехи советской операции по атомному шпионажу. Так, говорили, что кража бомбы привела к корейской войне, хотя этот конфликт вырос из довольно сложной международной ситуации. Высокие американские налоги связывали с утратой «главного секрета», так как США пришлось увеличить бюджет для обеспечения общего перевооружения, хотя на этом перевооружении покоились американские надежды добиться окончательного, устойчивого договора с Россией ради сохранения мира во всем мире.
Признавая, что шпионаж действительно мог на пару лет ускорить создание советской атомной бомбы, ситуация, сложившаяся в США в начале 1952 года, все же не оправдывала паникерства. Если говорить о первых урано-плутониевых бомбах, то их американский запас по-прежнему исчислялся сотнями, тогда как советский – десятками, по самым лучшим доступным оценкам. В 1951 году были разработаны и испытаны в Неваде небольшие тактические бомбы для выполнения особых боевых задач. Атомное оружие стратегического типа, которое испытывалось на Эниветоке, упростили и усовершенствовали так, чтобы его могли доставлять небольшие реактивные бомбардировщики. На разных заводах от Скенектади до Сан-Диего ускоренно велись работы над ядерными реакторами для подводных лодок и самолетов. Усовершенствованная газодиффузионная установка заработала в Падуке, штат Кентукки, а еще одна установка по обогащению урановой руды с повышенной эффективностью – в Ферналде, штат Огайо. Наконец, более миллиарда долларов было направлено на усилия по созданию водородной бомбы – термоядерного оружия, в тысячу раз более разрушительного, чем атомная бомба, при условии, что такое оружие можно создать, а это представлялось вероятным. Работы велись на реке Саванна в округе Эйкен, что в Южной Каролине.
Все эти новые установки и предприятия ставили один вопрос: если можно судить на основе военного опыта США, удается ли советской разведке проникнуть на них быстро и глубоко?
Точный ответ на этот вопрос становился еще важнее по той причине, что это оружие как раз и могло оказаться решающим в тех ситуациях, которые не позволяла разрешить атомная бомба. Теоретически рассуждая, на кону стояло само будущее планеты. Альберт Эйнштейн, один из чистейших умов, которые когда-либо находили убежище в США, посчитал нелепостью возникшую на первых порах идею, будто взрыв кучки атомных бомб вызовет цепную реакцию, которая в итоге приведет к уничтожению всей планеты. Если бы такое было возможно, сказал он, это произошло бы давным-давно из-за действия космического излучения. Когда же дело дошло до водородной бомбы, тут он был уже не так уверен. Если взорвать их в достаточно большом количестве, могла бы создаться настолько смертоносная радиоактивность, что она, распространяясь с преобладающими ветрами по земле, уничтожила бы большинство живых организмов, заявил он.
