Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели,
на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.
Расцвели и опали… Проходит четвертая осень.
Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.
Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,
нам досталась на долю нелегкая участь солдат.
У погодков моих ни стихов, ни любви, ни покоя -
только сила и зависть. А когда мы вернемся с войны,
все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое,
что отцами-солдатами будут гордится сыны.
Ну, а кто не вернется? Кому долюбить не придется?
Ну, а кто в сорок первом первою пулей сражен?
Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется,-
у погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен.
Кто вернется - долюбит? Нет! Сердца на это не хватит,
и не надо погибшим, чтоб живые любили за них.
Нет мужчины в семье - нет детей, нет хозяина в хате.
Разве горю такому помогут рыданья живых?
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,
Тот поймет эту правду,- она к нам в окопы и щели
приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.
Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают
эту взятую с боем суровую правду солдат.
И твои костыли, и смертельная рана сквозная,
и могилы над Волгой, где тысячи юных лежат,-
это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.
…Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,
Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.
А когда мы вернемся,- а мы возвратимся с победой,
все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы,-
пусть нами пива наварят и мяса нажарят к обеду,
чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.
Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям,
матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя.
Вот когда мы вернемся и победу штыками добудем -
все долюбим, ровесник, и работу найдем для себя.
[В.Высоцкий - Нас не нужно жалеть… За душу берёт, до слёз! Прим. автора*]
— Это откуда? - я и не заметил, как рядом со мной оказался Прохор. Выглядел он не важно, даже обычно стоящие торчком усищи печально опустились к полу.
— Это Высоцкий, Прохор. Гениальный был мужик. Неужто не слышал? - отложим гитару, протянул старику кружку с остатками рома.
-Откуда? - печально вздохнул дед, оглаживая бороду. - Я ж с детства самого в колонию загремел.
-За что?
-Хе, булку хлеба украл. - старик залпом осушил кружку, занюхав моей головой. - Хотел братишку накормить. Беспризорничали мы. Попался вот… Мне тогда 15 лет всего было. Отправили меня в колонию, отрабатывать. Десять лет. В первый же год похоронку получил, братишку в интернате убили. За ремень. - я вопросительно посмотрел на старика, покачивая бутылку в руках. Он кивнул, подставляя кружку. - Еще через три года на колонию бойцы сопротивления напали, я с ними убежал. Сначала с ними на задания ходил, но быстро понял - не моё это. Не могу я свой же народ за горло хватать. Поэтому, вот, контрабанду возить начал. Споешь еще чего?
-Хорошо. - прихватив гитару, еще раз глянул на компас. Нормально.
Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров,
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф.
Детям вечно досаден их возраст и быт,
И дрались мы до ссадин, до смертных обид,
Но одежды латали нам матери в срок,
Мы же книги глотали, пьянея от строк.
Липли волосы нам на вспотевшие лбы,
И сосало под ложечкой сладко от фраз.
И кружил наши головы запах борьбы,
Со страниц, пожелтевших слетая на нас.
И пытались постичь мы, не знавшие войн,
За воинственный крик принимавшие вой,
Тайну слова “приказ”, назначенье границ,
Смысл атаки и лязг боевых колесниц.
А в кипящих котлах прежних войн и смут
Столько пищи для маленьких наших мозгов,
Мы на роли предателей, трусов, иуд
В детских играх своих назначали врагов.
И злодея следам не давали остыть,
И прекраснейших дам обещали любить,
И друзей успокоив и ближних любя,
Мы на роли героев вводили себя.
Только в грезы нельзя насовсем убежать,
Краткий век у забав, столько боли вокруг.
Постараться ладони у мертвых разжать
И оружье принять из натруженных рук.
Испытай, завладев еще теплым мечом
И доспехи надев, что почем, что почем?
Испытай, кто ты - трус иль избранник судьбы,
И попробуй на вкус настоящей борьбы.
И когда рядом рухнет израненный друг,
И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,
И когда ты без кожи останешься вдруг,
Оттого, что убили его, не тебя.
Ты поймешь, что узнал, отличил, отыскал,
По оскалу забрал - это смерти оскал,
Ложь и зло, погляди, как их лица грубы,
И всегда позади воронье и гробы.
Если мяса с ножа ты не ел ни куска,
Если руки сложа, наблюдал свысока,
А в борьбу не вступил с подлецом, с палачом,
Значит, в жизни ты был ни при чем, ни при чем.
Если путь прорубая отцовским мечом,
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что почем,
Значит, нужные книги ты в детстве читал.
[В. Высоцкий - Баллада о борьбе. Прим. автора*]
-Иди спать, Прохор. - хлопнув по плечу всхлипывающего старика, отложил гитару. - Утром разбужу.
-Самого-то не разбирает, а? - с мнимой обидой хмыкнул дед.
-Бытие клоном накладывает свои отпечатки.
-То есть?
-Эмоции для меня… непонятны. - склонив голову набок, созерцал звёзды, вернувшись к штурвалу. - Я не могу полноценно испытать радость, злость, печаль, страх… Сон занимает считанные секунды… Но я об этом не жалею. В это время - у меня как раз самые необходимые качества.
-Что, тоже сражаться с Империей решил?
-Иди спать, старик!
***
-На вот, как договаривались. - протянул я старику листок с песнями. Спрыгнув на обложенную камнем мостовую, помахал рукой. - Бывай, старикан. Удачи тебе!
-И тебе, парень. - тепло улыбнулся дед, складывая листок в один из бесчисленных кармашков камуфляжного жилета. - По стрелкам иди, не заблудишься! Пароль - “Касатка!”
Кивнув, поудобнее устроил вещмешок на плече, и бодрым шагом потопал вглубь тоннелей. Открыв проржавевшую металлическую дверь, и, чертыхнувшись, отскочил. В нос ударил тяжёлый затхлый дух сточных вод Словакии. Натянув войлочный респиратор, вошёл в узкий, тёмный коридор, испещрённый шипящими металлическими трубами. Вдохнув безвкусный очищенный воздух, пошёл вперёд, подсвечивая путь фонариком. Какое-то время шёл молча, но мне это быстро наскучило. Достав из сумки плеер, вставил в ухо один наушник. Что тут у нас? Дальше… дальше… дальше… “Sum 41 – Goddamn I’m dead again”. Ха, забавно. Словно насмешка вселенной. Упаковав плеер в полиэтиленовый пакет, сунул в карман. Шаги гулко отзывались в мрачной пустоте коридора. Услышав сухой щелчок затвора, я приложился к тёмному провалу стены, и, сунув нож в рукав, замер.
-Говорю тебе, я точно что-то слышал! - говорили густым мужским басом на словацком.
-А я тебе говорила, травка до добра не доведет! - вторил ему пищащий женский голос. А хорошая у клонов база, всё понятно!
-Пойди проверь.
-А чего я-то? Ты слышал, сам и иди! - послышалась короткая возня, затем смачный шлепок, и женский голос прозвучал ближе. - Да поняла я, поняла!
Перехватив нож обратным хватом в левую руку, я постарался слиться с серым бетонным покрытием стены. Услышав приближающиеся шаги, приготовился к броску. Топ-топ… 30 метров… топ-топ… 25… топ-топ… 10… топ-топ… Я увидел растянутую тень с оружием в руках. Пора! С резким: “БУ!” отлип от стены. Девушка, взвизгнув, выстрелила из обреза двустволки в потолок, выбив сноп каменной крошки. Бетонная пыль здорово мне помогла, её напарник не решиться стрелять в такой суматохе… я надеюсь. Перехватив направленный на меня обрез за ствол двинул ей прикладом в челюсть, и, завернув свободную руку за спину, приставил нож к к горлу.
