Однако, общаясь между собой, Ротшильды относились к собственному подъему по общественной лестнице довольно цинично. Титулы и почести были «частью шумихи»; они помогали братьям получить доступ в коридоры власти. Званые ужины и балы были для них неприятной обязанностью, которая служила той же цели: почти все мероприятия играли роль спецобслуживания, оказываемого особо важным клиентам, как бы мы сказали сейчас, «корпоративного гостеприимства». Даже «облагораживание» следующих поколений было поверхностным: настоящее образование их сыновья по-прежнему получали «в конторе».
Самой важной оговоркой, связанной с ассимиляцией Ротшильдов, оставалась религия. В отличие от многих других богатых европейских евреев, перешедших в христианство в 1820-х гг., Ротшильды неукоснительно придерживались веры своих предков. Хотя степень их религиозности была разной, – например, Амшель строго соблюдал все обряды, Джеймс относился к ним поверхностно, – братья сходились в том, что их всемирный успех тесно связан с их иудаизмом. Как выразился Джеймс, религия означала «все… от нее зависят наша удача и наше счастье». В 1839 г., когда Ханна Майер, дочь Натана, перешла в христианство, чтобы выйти замуж за Генри Фицроя, от нее отвернулись почти все родственники, включая родную мать.
Следствием убеждения Ротшильдов, что верность иудаизму является важной составной частью их земного успеха, стал тот интерес, какой они проявляли к судьбе своих «беднейших единоверцев». Их обязательства по отношению к еврейской общине в широком смысле слова не сводились лишь к традиционным благотворительным взносам и включали в себя систематическое политическое лоббирование за еврейскую эмансипацию. Традиция, начатая Майером Амшелем в эпоху Наполеоновских войн, по которой деньги Ротшильдов способствовали защите гражданских и политических прав евреев, продолжалась более или менее непрерывно в течение столетия. В 1840 г., когда евреев, проживавших в Дамаске, ложно обвинили в «ритуальном убийстве», Ротшильды организовали успешную кампанию для того, чтобы покончить с преследованиями. Тот случай стал лишь самым ярким из многих. Займы, которые Ротшильды предоставляли папе римскому, также использовались в качестве рычага влияния для улучшения участи евреев, проживавших на территории Папской области. Как ни странно, усилия английских Ротшильдов ближе к дому оказались не столь успешными. Натан и его жена Ханна уже в 1829 г. принимали участие в кампании против недопущения евреев в парламент. Через семь лет Натан умер, а проблема так и не была решена. Кампанию по эмансипации евреев, проживавших в Англии, суждено было возглавить Лайонелу, сыну Натана.
И все же нельзя безоговорочно отождествлять Ротшильдов с более широкими слоями еврейского населения. От остальных европейских евреев их отделяло не только богатство. Родословная Ротшильдов также отличается своеобразием. Дело в том, что среди Ротшильдов была широко распространена эндогамия – они были сторонниками браков не просто с единоверцами, но и с членами собственной семьи, с близкими родственниками. Им казалось, что Ротшильду подходит только другой Ротшильд: из 21 брака, заключенного детьми и внуками Майера Амшеля в период 1824–1877 гг., не менее чем в 15 супругами становились его прямые потомки. Типичным примером может служить женитьба Лайонела, сына Натана, на Шарлотте, дочери Карла, в 1836 г. Брак был устроен родственниками и оказался не очень счастливым. Главным обоснованием для такой стратегии было укрепление связей в пределах семейной финансовой компании. План достиг своей цели, хотя на современный взгляд родословное древо того периода выглядит сомнительным с точки зрения генетического риска. Браки между кузенами способствовали тому, что фамильное состояние не распылялось. Подобно строгому правилу, согласно которому дочери и зятья не допускались к священным гроссбухам компании, и повторению завета Майера Амшеля, чтобы братья хранили единство, родственные браки стали одним из средств, не давших Ротшильдам прийти в упадок по образцу Будденброков из романа Томаса Манна. Конечно, примерно так же рассуждали и другие династии. Браки между кузенами были относительно широко распространены в еврейских коммерческих семьях. Обычай был свойственен не только евреям: браки между кузенами практиковали и жившие в Великобритании квакеры. Более того, даже в европейских королевских фамилиях браки между кузенами призваны были скреплять политические связи. Однако у Ротшильдов эндогамия была распространена до такой степени, с какой не могли соперничать даже представители династии Саксен-Кобургов. Именно поэтому Гейне называл Ротшильдов «исключительной семьей». Более того, другие евреи постепенно начали относиться к Ротшильдам как к своего рода еврейской королевской фамилии: их называли «королями евреев», а также «евреями королей».
Революция 1830 г. выявила две важные вещи. Во-первых, Ротшильды не были привязаны к Священному союзу; они, напротив, охотно предлагали свои финансовые услуги либеральным и даже революционным режимам. Более того, как только Джеймс оправился после первого тяжелого потрясения, вызванного революцией, он понял, что ему проще вести дела с «буржуазной монархией» Луи-Филиппа. Таким же близким по духу оказалось и молодое государство Бельгия, особенно после того, как бельгийцы (подобно грекам) согласились принять в качестве монарха «ручного» немецкого принца, который к тому же был клиентом Ротшильдов, и подчинились предписаниям, выработанным совместно великими державами. Во-вторых, Ротшильды стремились к тому, чтобы великие державы достигали подобных соглашений, и считали, что и в этой области очень действенны финансовые рычаги влияния.
Начало революции породило общее падение в цене французских рентных бумаг (бессрочных облигаций, которые во Франции играли ту же роль, что и консоли в Великобритании). Падение ренты застало Джеймса врасплох; его баланс тут же стал убыточным. Но главным фактором в 1830-е гг. стал страх. Именно он больше всего способствовал неустойчивости европейских финансовых рынков и отсрочил восстановление ренты даже после того, как учредили более или менее стабильную конституционную монархию. Все боялись, что французская революция, как и в 1790-е гг., выльется в большую европейскую войну. В тот период именно страх более всего другого стал причиной крайне пагубного влияния на финансы даже в тех странах, которые не затронула революция.
В начале 1830-х гг. несколько раз возникала опасность войны из-за Бельгии, Польши или Италии. Ротшильды к тому времени обладали настолько широкими связями, что были способны выступать в роли миротворцев в каждом случае. Многие ведущие европейские государственные деятели пользовались уникальными возможностями частной системы сообщения Ротшильдов – она зависела главным образом от собственных курьеров, которые возили письма в разные места. Почтовая служба Ротшильдов служила своего рода тогдашней экспресс-доставкой и предоставляла семье одну из форм власти, которую давали знания. Джеймс виделся с Луи-Филиппом, выслушивал его точку зрения, писал о ней Соломону, который отправлялся к Меттерниху и передавал важные сведения. Затем процесс повторялся в обратном порядке; ответ Меттерниха доходил до Луи-Филиппа посредством не менее двух Ротшильдов. Естественно, бывало и так, что «передающие звенья» могли в процессе передачи слегка изменять информацию; однако чаще благодаря полученным важным новостям Ротшильды получали возможность корректировать действия на фондовых биржах, прежде чем передавать сведения дальше.
В то же время главенство Ротшильдов на международном рынке облигаций давало им и власть другого рода. Из-за того что любое государство, которое всерьез планировало начать войну, нуждалось для этой цели в деньгах, Ротшильды рано поняли, что в случае необходимости могут накладывать вето: нет мира – нет денег. Или, как выразился в декабре 1830 г. австрийский дипломат князь Прокеш фон Остен, «это все вопрос цели и средств, и то, что говорит Ротшильд, имеет решающее значение, а он не даст денег на войну».
