Мечников дальновидно показывает, как прибытие пьемонтской администрации вызывает вздох облегчения у имущего класса, одновременно способствуя расслоению на тех гарибальдийцев, которые, как Биксио, верноподаннически служат савойской короне, и тех, кто подобно кала брийским волонтерам полагает унизительным сдавать добытое в боях оружие – пусть и в обмен на почести от новых правителей. Таковы были симптомы болезни, вспыхнувшей после объединения и получившей название «бандитизм» (brigantaggio): ради его подавления правительство разрушило немало сел и деревень и уничтожило около десятка тысяч человек[7].
В тот момент Гарибальди, как и многие его приверженцы, временно удалился от дел на остров Капрера. Он не мог не прислушиваться к тому, что происходило в новой Италии и оставаться равнодушным к пережиткам старого правления, в первую очередь – к сохранившейся светской власти Римских пап. С этой точки зрения, очень важны тексты Мечникова, статьи и письма, которые рассказывают о событиях тех лет в Италии вплоть до 1864 г., когда он переехал в Женеву, ставшую на десятилетия центром русской политической эмиграции.
Каковы же были размышления Мечникова после завершения гарибальдийского «похода Тысячи»? Очень многое выражено в его к письме к Чернышевскому, проанализированном киевским историком Николаем Варварцевым[8]. Незадолго до ареста русский публицист получает из Италии от Льва Мечникова письмо, отправленное 20 июня 1862 г. (нов. ст.) со статьей о Джузеппе Мадзини. Позднее, в середине июля того же года Мечников пишет Чернышевскому письмо с рассказом о том, как был отстранен от журнала «Flagello» и с предложением целой серии статей для «Современника» по политической панораме Италии. Приведем этот интересный проект Мечникова: 1) Манин – Венеция в 1848–1849 гг.; 2) Мадзини – лидер движения в Риме в 1849 г.; 3) Каттанео – Ломбардия в 1848 г.; 4) три экспедиции – братьев Бандьера, Пизакане, Гарибальди; 5) В. Джоберти; 6) Ч. Бальбо; 7) Кавур (вместе с двумя предыдущими темами, эта статья мыслилась как анализ курса пьемонтского правительства в отношении объединения страны, конституционализма и нации); 8) Пьемонт в 1848 г.; 9) Неаполь в 1848 г. (министр Тройя, радикалы, Поэрио и т. п.); 10) Сицилия в 1848 г.; 11) Леопарди и Джусти; 12) Тосканский триумвират (Гуэррацци, Монтанелли, Маццони); 13) Южная Италия в 1862 г.[9]
Отношению Мечникова к процессу объединения Италии уделил внимание и итальянский историк Франко Вентури в своем глубоком труде «Il populismo russo». Он пишет, что Мечников верил в «спасение Италии через буржуазно-христианский мир, который должен возродиться, породнившись с новым элементом, славянским миром, и создав вместе с ним вселенскую федерацию ради избавления от пережитков христианского феодализма и буржуазии»[10].
В целом Лев Мечников, в самом деле, оценивал итальянское Рисорджименто как истинное возрождение. Увы, арест Чернышевского в июне 1862 г. и закрытие «Современника» (на 8 месяцев) не дали состояться этому интереснейшему проекту. В русской периодической печати позднее появились лишь частичные фрагменты итальянской «мозаики» Мечникова.
Особенно интересен один такой очерк – «Капрера»[11]. В нем автор, подписавшийся псевдонимом Л. Бранди, ясно и выразительно описал отношения, точнее разногласия (по крестьянскому вопросу) между Гарибальди и тогдашней Партией действия: ни эта партия, ни т. н. «умеренные» даже не пытались облегчить положение крестьянских масс, в отличие от Гарибальди. Гениальный вождь остался непонятым даже своими близкими сподвижниками: его удаление на Капреру стало символом крушения многих надежд. Одновременно Гарибальди разглядел глубокие идейные перемены среди своих помощников – те перемены, которые привели, к примеру, Франческо Криспи в стан реакции и зачинателей колониальных походов Италии. Гарибальди почувствовал поражение демократических идеалов и свое одиночество.
Интерес к Гарибальди в русском обществе, тем не менее, не спадает. Отношение к нему сконцентрировано в одной фразе (1860 г.) тогда еще молодого Менделеева, отнюдь не революционера – «Счастлива страна, которая может назвать, может производить таких людей!»[12]. Его восхваляют писатель И. С. Тургенев, корреспондент Маркса П. В. Анненков, царский цензор А. В. Никитенко. Профессор С. П. Шевырев сочинил целую поэму: «Герой – пустынник с острова Капреры, / И грозный вопль из уст его гремит: / Рим или смерть. И громоносным криком / Сицилию, Калабрию трясет; / Зовет народ в безумии великом: / На Рим! на Рим! И раненый падет. // Не Гарибальди ранен, нет, природа / Его крепка – и выше ран стоит: / Та рана в теле у его народа / Всей скорбию Италии болит»[13]. Но не только рана, полученная Гарибальди в Аспромонте, или его добровольная ссылка на остров Капрера, но и события Третьей войны за независимость (1866 г.) привлекают внимание в России.
Об этой войне писал В. О. Ковалевский, посланный корреспондентом «Санкт-Петербургских новостей» в штаб Гарибальди. Согласно В. Е. Невлеру, народник Ковалевский сумел отразить личный героизм Гарибальди и энтузиазм верившего ему народа, и одновременно – дистанцированность итальянского правительства от гарибальдийских волонтеров[14].
В период после временного закрытия «Современника» положение Мечникова изменилось не только в журналистской, но и в личной сфере. Он встречает женщину своей жизни – Ольгу Ростиславовну Скарятину. Обычно в исторических трудах о Мечникове мало пишут об этом романтическом сюжете. Многое приоткрылось благодаря историку и литературоведу Н. П. Анциферову, который в 1956 г. опубликовал переписку Скарятиной с Герценом[15].
Ольга Скарятина (1834–?) была замужем за Владимиром Дмитриевичем Скарятиным, бывшим морским офицером, сибирским золотопромышленником, в 1860-е гг. ставшим деятельным публицистом: он писал из Италии корреспонденции в «Русский вестник» с позиций умеренного либерализма и парламентаризма английского типа. Его супруга была не удовлетворена браком, но, тем не менее, прибыла с дочерью Надеждой к мужу в Тоскану, преодолев Кавказ и Константинополь. Согласно недавнему беллетризированному рассказу, Мечников и Скарятина познакомились во Флоренции, на приеме, который дали супруги[16]. Автор рассказа полагает, что именно муж Скарятиной протежировал юного литератора-революционера в «Русский вестник» Каткова: для Мечникова, несомненно, было почетно появиться на страницах журнала, печатавшего Лескова, Тургенева, Льва и Алексея Толстых, но при этом считавшегося «правым».
Из переписки Скарятиной с Герценом возникает образ мятущейся женщины: она, в действительности, пыталась даже покончить жизнь самоубийством, о чем сообщала Герцену. Вскоре «события разворачиваются с головокружительной быстротой: Ольга бросает своего безупречного мужа, его миллионы, сделанные на золотых приисках Енисейска, названных им «русской Калифорнией», и уходит к нервному, бедствующему, хромому вследствие болезни, перенесенной в детстве, а теперь еще и ранения, поручику-гарибальдийцу. Скандал разразился невероятный. Оскорбленный Владимир Скарятин покидает Италию, оставив там бывшую жену и пятилетнюю дочь»[17].
Положение Мечникова осложнилось. Необыкновенно талантливый, обладавший огромной любознательностью и разного рода талантами (включая литературный), он с целью содержания Ольги и ее дочери был вынужден заниматься поденным трудом. В Италии он становится persona non grata и его высылает полиция, что документирует Н. Варварцев[18]. Лев и Ольга переезжают в Женеву, где, несмотря на поддержку русской эмигрантской среды, Мечникову едва удается сводить концы с концами.
