- Что ж... А может, - завтра? Приходите завтра вечером. Мы ж фильм так и не посмотрели...
Полина Яковлевна, придерживая розовые створки халата на груди так, словно готова была вот-вот их распахнуть, длинно, из-под накрашенных ресниц, глянула в меня.
- С удовольствием! - искренне воскликнул я. Мне желалось поглядеть с Полиной Яковлевной томительную бесстыдную фильмушечку. Очень желалось.
- Ну, заходи, дармоед, - прираспахнула дверь перед кротко сидящим псом хозяйка. Тот, взвизгнув, бросился домой.
- Как же это он у вас потерялся?
- Да что с него взять, - махнула рукой Полина Яковлевна. - Дворняга она и есть дворняга. Совсем бы пропал!
Вот так да...
На следующий день, уже ближе к обеду, я завершил-таки ремонтный марафон - финиш! Собрав остатний мусор, потащился на помойку. Внизу, перед дверью подъезда, сидел Принтер.
- Эге, что это? Почему ты здесь, пёс?
Принтер заскулил.
Сбегав быстренько к контейнерам, я вернулся.
- А ну-к, пошли!
Полина Яковлевна, приотворив дверь, сразу перестала притворяться.
- Да, я дала ему свободу. Пускай живёт, где хочет. Мне в квартире дворняга не нужна.
- А Сент-Экзюпери? - нескладно спросил я.
- Да перестаньте вы! - досадливо отмахнулась Полина Яковлевна.
- Ну, а - сто тысяч? Не жалко? - завёл я с другого конца.
- Пропади они пропадом! На жратву ему больше уйдёт.
Понятно - убеждать бесполезно. Но на всякий случай, по инерции, ещё даванул:
- Но ведь он погибнет.
- Мир не без добрых людей - кто-нибудь подберёт. Вот вы, кстати, если такой собаколюб, и возьмите - а?
Молча с минуту смотрел я в медовые глаза женщины, смутно о чём-то сожалея. Потом склонился к напряжённо сидящему псу, потрепал по шее.
- Ну, пойдёшь со мной? Пошли, Принтер!
Я сделал пару шагов. Но пёс, гавкнув в мою сторону, устремился к хозяйке. Та захлопнула дверь. Принтер заплакал в голос, вскинулся и заскрёб когтями дерматин.
На мой звонок Полина Яковлевна приоткрыла дверь узко, на цепочке. Во взгляде её доброжелательности плескалось маловато.
- Извините, но вы же видите, - собака не идёт. Дайте мне взаймы ошейник, я потом верну.
Она прикрыла плотно дверь, потом вновь расщелила, просунула ошейник. Принтер воткнул нос в родную квартиру и чуть не угодил в дверной капкан. Он недоуменно посмотрел на меня, вновь заскулил.
- Всё, брат, ты здесь больше не жилец. Придётся тебе сменить и хозяина, и квартиру. Да и кличку мы тебе более благозвучную придумаем. Во! Хочешь быть - Кузьмой?..
5
Надо было видеть Фирса Иваныча, когда мы с Кузьмой объявились на пороге. Котяра мой от внезапности и невероятности происходящего потерял рассудок, всё своё достоинство. Он вскочил на табуреточку, выгнул спину радугой, распушил хвост и гриву, вытаращил яростно глаза и включил сирену. Пёс, позабыв свои печали, добродушно-игриво гавкнул: гав! гав! чего ты?
- Фирсик, ты, и правда, чего это? Ай-я-я! Ведёшь себя, как котёнок. Это же - Кузьма. Твой новый товарищ. Он у нас жить будет.
Фирсику стало стыдно. Фирс опомнился. Фирс Иваныч снова натянул на себя флёр мудрости и флегматичности. Он с достоинством распрямил спину, уменьшил в размерах хвост, спрыгнул на пол, подошёл сначала ко мне, демонстративно потёрся о ноги - мол, знайте, чей это хозяин, - затем издали, по воздуху, обнюхал хвостатого пришельца, фыркнул, развернулся, "зарыл" гостя передней лапой, словно невкусную еду или собственные отходы, и гордо удалился в глубь своей резиденции - в ванную.
- Он у нас, брат, такой, Фирс Иваныч-то - зазнаистый, - извинился я перед Кузьмой за не очень-то гостеприимное поведение кота. - Ничего, подружитесь. Это он с виду такой фуфырчатый, а в душе-то - добряк из добряков. Давай-ка, брат, пропитание соображать.
"Педигри", "Чаппи" и прочих иноземных кормёжек у нас в доме, естественно, не водилось, но имелся добротный свежий суп - мясной с вермишелью. Я пожертвовал на благое дело одну из двух своих эмалированных чашек, набухал до краёв тёплого варева, покрошил хлеба. Принтер-Кузьма понюхал, чавкнул пару раз (чувствовалось - из вежливости), благодарно лизнул мне руку и улёгся у входной двери. Нарисовался из тёмной ванной Фирс, брюзгливо оглядел собаку и продефилировал на кухню, к своей мисочке.
Кузьма так и пролежал у порога до ночи, положив грузную голову на лапы и уставившись взглядом в дверь. Фирс даже несколько раз, пока мы с ним смотрели телеящик, спрыгивал с моих колен, выходил, потягиваясь в прихожую, осматривал внимательно неподвижного пса, фыркал в недоумении и возвращался на тёплое своё насиженное местечко.
Спальным ложем моему коту служил шифоньерный ящичек с подстилкой, стоящий у двери в ванную. Я Фирса изолировал на ночь, ибо в первые дни, в кошачьей своей юности, он, ночуя со мной в комнате, взялся будить меня ещё затемно, ни свет ни заря. Теперь Фирс так надрессировался, что сам, только лишь я шёл чистить зубы перед сном, устраивался на своей постели, зевал со стоном, клал умную башку на ребро ящичка и послушно закрывал медовые свои гляделки. Кузьме я на первый случай постелил мешок дерюжный прямо у выхода. Там, где он уже вылежал себе место.
Легли. За окном побрехивали безродные собаки, лязгали вагоны на станции, пересмеивались и весело матерились резвящиеся во дворе девчонки-мальчишки, но все эти звуки лишь подчёркивали, оттеняли ночную вселенскую тишину, окутывающую город, заползавшую \во все закоулки моего жилища.
Вдруг тихий тонкий вой пробуравил ночь, стряхнул с меня сладкую первую дремоту. Проклятье! Вой усиливался и перерос в непрерывное завывание. Я уже выкарабкивался из постели, когда к собачьим стенаниям присоединился и кошачий рёв. Я думаю, соседи со всех четырёх сторон всполошились и теперь сидели на постелях с выпученными глазами и волосами торчком.
Я врубил свет, выскочил в прихожую. Пёс, встав на задние лапы, упёрся передними в дверь, сминая рекламный календарь, и выл в глазок. В своём ящичке топорщился выгнутой спиной взбудораженный Фирсик.
- Хватит! - строго прикрикнул я на Кузьму, шлёпнув его по хребту. Хватит! Это ещё что? А ну-ка - спать!
Пёс крутнулся на месте, поджал хвост, улёгся, виновато взглядывая на меня влажными глазами. Я взял кота на руки, успокаивая:
