— Или съесть обед из шести блюд.

— О! — Он пошевелил в направлении дальней тумбочки пальцами. — Там стоит суп.

— Круто. Как только у меня появятся силы на то, чтобы сесть, я его съем.

— Он, правда, остыл.

— Пф-ф. Знаешь, чем нас кормили в пустыне?

Кай уткнулся подбородком мне в грудь и взглянул на меня своими огромными голубыми глазами.

— Вообще-то не знаю. Ты нечасто об этом рассказывал.

— Это да. — Я не хотел отпускать его и не стал. — Я расскажу тебе все, что захочешь. Мы, наверное, еще многое друг о друге не знаем, хоть я и открылся тебе больше, чем кому-либо еще.

— Почему?

— Не знаю. — Я дернул плечом, чуть сместив его уютную позу. — Отчего-то на расстоянии человеку довериться проще. Мы переписывались, каждый день часами общались, и нам было легко. Если бы мы встречались вживую, то все было бы по-другому. Правда, я ни черта об этом не знаю.

Уголки его губ завернулись в робкой улыбке.

— У меня почти то же самое, хотя стоило все-таки сразу сказать о том, что я полный лузер.

Я шлепнул его по заднице.

— Прекрати.

Он игриво подвигал бедрами.

— А если не прекращу, ты меня отшлепаешь, да? Мне это может понравиться.

— Напомни мне об этом попозже, когда я отдохну. А сейчас… мне бы хотелось кое о чем тебя расспросить. Если ты будешь не против.

Намек на вздох, и Кай сел.

— Но сначала ты все же поешь.

Он увильнул от прямого ответа, но я мог привыкнуть быть с человеком, которому хотелось заботиться обо мне.

— Не вопрос.

Глава 14

Кай

Я разогрел суп и хотел было сесть за стол, чтобы отдать кровать Гаррету, но заставить себя отдалиться от него хотя бы на пару шагов не сумел. И потому сел лицом к нему и скрестил ноги, а он прислонился к подушкам и энергично взялся за суп.

Сам я особенно голоден не был, а мысли о том, в чем именно мне предстояло признаться, окончательно отбили мне аппетит. Когда мы закончили, я поставил тарелку на пол и уставился на свои истерзанные ногти.

— Эй, — промолвил он мягко. — Как бы сильно мне ни хотелось снова наброситься на тебя, я думаю, что сначала нам надо поговорить.

— Да, я согласен. Просто то, что ты сейчас здесь — словно галлюцинация. Все мои знакомства — в сети, и я почти разучился общаться вживую. — Мой голос вдруг подскочил, и слова посыпались из меня, как горох. — Мне двадцать пять, и с двадцати двух я выходил из квартиры не больше нескольких раз. Вот, почему я бледный, как Эдвард Каллен, и психанул, когда ты пришел.

Гаррет не шевельнулся. Его поза, небрежная и расслабленная, стала теперь напряженной.

— Погоди, погоди… что?

— Ну, я сказал, что я не особо общительный…

— Кай, необщительный — это замкнутый, скрытный. А не выходить из квартиры — совершенно другое.

Он был прав. Я натянул на себя простыню.

— Помнишь, я говорил, что раньше танцевал в театре?

Он, не сводя с меня взгляда, кивнул.

— Мне… всегда было тяжело быть перед зрителями. Я волновался, мне становилось плохо, но я любил танцевать, и у меня получалось по-настоящему хорошо. Я получил роль в спектакле здесь, в Филадельфии, и старался как мог, но оказалось, что я все-таки не предназначен для сцены. Перед выступлениями меня каждый раз выворачивало наизнанку.

— Но… — заговорил Гаррет, и я понял, что он ищет какой-нибудь оптимистический довод, — разве такого не бывает и у многих других?

— Бывает, но у меня случались полноценные панические атаки. — Я махнул рукой. — Я и без того слишком худой, а из-за них стал терять вес, и это было ужасно. Потом я завел канал на твиче, и все… вдруг стало просто. Перед камерой я не пугался, не нервничал, и чем больше у меня появлялось подписчиков, чем больше я зарабатывал денег… — Я пожал плечами. — В какой-то момент я осознал, что можно вообще не выходить из квартиры. Здесь есть все, что мне нужно, а остальное привозит доставка. Со временем все мои друзья, которых и так было не особенно много, пропали, и у меня остался… только я сам. И мой чат.

— Ты живешь в интернете. — Это было утверждение, а не вопрос. И оно сообщило, что он меня понял.

— Да, — сказал я. — Именно так.

— Черт, — выдохнул он. — Неудивительно, что мое появление привело тебя в шок.

— Как я уже говорил, увидеть тебя вживую, в 3D, было похоже на галлюцинацию.

Последовала короткая пауза, после которой Гаррет, запинаясь, спросил:

— Когда ты завел канал на XXXTube?

— О… ну, когда я еще танцевал, у меня был в театре знакомый, который иногда меня трахал. Мы просто дружили, ничего больше. После того, как я стал таким, как сейчас, он иногда заходил ко мне, но в итоге это закончилось. Как обычно — приятель, с которым я спал, нашел настоящего парня, ну а я остался один. В общем, он перестал приходить, а мне дико хотелось секса. Я записал видео, загрузил его, и оно выстрелило. И тогда я подумал: черт, а почему бы и нет? Это ведь моя жизнь и мое тело. Плюс это приносило хорошие деньги.

Гаррет медленно кивнул.

— Значит, быть перед зрителями не то же самое, что быть перед камерой?

— Угу. Я не знаю… я понял, что люблю выступать, но мне необходима дистанция. Звучит странно, но это действительно так.

— Когда ты в последний раз занимался сексом?

Я усмехнулся.

— Полчаса назад.

— Ты понял, о чем я.

Пожевав губы, я тихо промямлил:

— Два года назад.

— Когда, говоришь?

— Два года назад! У меня был знакомый, который какое-то время заходил ко мне, а потом… — Я осекся и метнул на него разгневанный взгляд. — Ну спасибо, засранец, за то, что заставил признать это.

Руки Гаррета молниеносно обняли меня, и я упал к нему на колени. Я не привык к такому бесцеремонному обращению со своим телом, но это начинало мне нравиться. Наверное, потому что мне нравилось все, что он делал.

— Выходит… — на его губах стала зарождаться улыбка, — я в каком-то смысле особенный, раз спустя столько времени ты выбрал меня?

— Да, но я вовсе не был застенчивым девственником. — Я ткнул его в бок. — Я трахал себя перед камерой. Много. Так что твоя уникальность — не только в том факте, что мы переспали.

Он просиял, но сумел приструнить себя и придать лицу серьезное выражение.

— Я просто шучу. Для меня это не имеет значения. Я и сам, в общем-то, не пуританин.

— Да, я заметил.

— Хорошо. — Гаррет взял мои щеки в ладони. — Почему ты не рассказывал все это раньше? Не только о своей личной жизни, но вообще обо всем?

— Наверное, из-за чувства ответственности. Ты говорил, что благодаря мне твоя служба переносится легче. И ты уже напрягался, когда люди цеплялись ко мне на твиче. Я не хотел доставлять тебе… лишних переживаний.

— Это так самоотверженно.

— Как и служба в армии, нет?

Его игривость поблекла, и он сел на пятки.

— Не знаю. Не в моем случае. Я пошел в армию из-за отсутствия альтернатив. Теперь у меня есть шанс получить образование и профессия. И я смог вырваться из Рикстона, а он самый депрессивный город во всей Пенсильвании.

— Почему?

Он пожал плечами.

— Там низкий средний доход. Зимой адская холодина. Сложи первое и второе и получишь алкоголизм и всеобщее уныние в целом. Там хреново. В подобных местах легко впасть в отчаяние, и поэтому многие парни уходят служить.

Кивнув, я всмотрелся в его лицо и увидел, что оно помрачнело. Гаррет редко рассказывал о своем родном городе — возможно, по личным причинам, а может, из желания оградить меня от тревожных подробностей своей жизни. То же самое двигало при разговорах с ним мной.

— Ну… — произнес я, подумав, — все могло сложиться и хуже. Ты мог… начать торговать наркотиками. Сутенерствовать. Или типа того.

Рот Гаррета дернулся, и на сей раз ему было еще труднее удержаться от смеха.

— Что? — Я толкнул его. — Что смешного?