Сталин. Давно я не лежал в сем Мавзолее...(подпирает Ленина плечом) Дай подсоблю, а то ты в панике все бейцы отобьешь...
Ленин, наконец, влезает на саркофаг и принимает ораторскую, ленинскую, позу. Сталин усаживается на одну из поперечен стремянки и остается в позе глубоко задумавшегося вождя всех народов.
Митрофанов. Дежа вю! Такое я когда-то видел в страшном сне. (К Жириновскому) Владимир Вольфович, очнитесь, такого больше ни за какие нефтяные доллары не увидите.
Жириновский. Ты лучше посмотри на Лаврика, как рожа этого подонка превратилась в крысохарию...
Ленин. Заткнитесь, люмпены, я вам сейчас прочту лекцию о мракобесии. А где моя кепка? (смотрит по сторонам и увидев ряженого Ленина, обращается к нему) Эй, жалкое подобие величия, одолжи мне свой дурацкий колпак, он придаст мне больше прыти.
Ряженый Ленин на цыпочках подходит к саркофагу и протягивает кепку Ленину.
Лимонов. Вот же сброд, любой Гарлем со всеми его шлюхами мне видится отсюда алтарем...
Ленин. И вот, когда любимой мною Коба вдруг заговорил о каком-то Факторе, я подумал, что в природе что-то стряслось такое...(прислушивается) Вот как сейчас я помню залп "Авроры", но то был выстрел явно холостой...
Сталин. Как будто бы об этом мир не знал...
Ленин. А, может, и не знал, но что с того? Ведь фабрики, заводы и земля, в одно мгновенья превратились в собственность моих любезных пролетариев, которых видел я в подзвездном единенье...Но вышло так, что меня предали снобы, козлы и козлотуры, мудилы и педанты, а главное, меня ошельмовали вы (резкий выпад руки в сторону клетки), абортыши от демократии...И это я считаю мрако-бе-си-ем...Эх, яблочко, куда ты катишься, в руки Кобы попадешь и закатишься...(танцует на крышке гроба).
Сталин. Вот благодарность за всю мою бесчеловечную верность. Где правда, Лаврик? И почему у тебя такая кислая рожа?
Берия. Я думаю, под какую бы статью этого плясуна подвести.
Сталин. Спроси об этом у Ягоды, он мастак на такие выдумки.
Ягода. Я очумел от такого зигзага истории. Но, несмотря на мою заумь, я предлагаю этого высморкаша, то бишь Ульянова Владимира, под подпольным псевдонимом "Ленин", разоблачить и лишить титула "основоположник". Пусть побудет в нашей простецкой шкуре...
Сталин. Ты окуел, Ягода: если такое решение мы примем, то кем же в истории останусь я без этого придурка? (кивок в сторону Ленина).
Новодворская. Кем был, тем и останешься - тенью фантома, тенью тени, в которой растут одни мухоморы...
Ленин. Однако далеко зашла гражданская война, я думаю, нам надо срочно помириться перед лицом угрозы мирового империализма...
Зюганов. Вот так бы сразу, дорогой Ильич! Без единства левых народно-патриотических сил эту перловку не расхлебаешь...
Мавзолей снова сотрясается, начинается круговое движение, переходящее в вихрь. С лавок на пол падают Берия с Ягодой. Дверца клетки с металлическим звуком захлопывается и сидевшие в ней люди подымают невероятный шум и гам. Сталин сваливается со стремянки, Ленин бухается в гроб и пытается натянуть на него крышку. Из клетки, сквозь шум и крики слышатся звуки Интернационала, песни Хорста Весселя и гимна Советского Союза...
Сталин. Чтоб я так жил...чтоб Кавказ был предо мною, чтобы парус одинокий над горизонтом, чтобы контрреволюция победила, если это не Фактор. (Сталин по- пластунски ползет в сторону темного угла). И где же историческая справедливость и не менее историческая память? А мои десять сталинских ударов? О, ужас, обретает формы! И, значит, я действительно ничто, коль возобладал сей бестелесный Фактор, и Ленин... о, вождь, ничтожен ты однако, и все, кто шел и прыгал за тобой, и Феликс в том числе, наш железный рыцарь, и, стало быть, Бронштейну лоб мы раскроили зря, и коллективные хозяйства псу под хвост, и все Коминтерны - гримаса краснобаев, и Ильичи, Никиты и Михайлы - все в задницу коту...
Ленин. (поднимая ногой крышку гроба) Однако ты, Коба, не перегибай, я за тебя, засранца, поручился и вот что вышло - понять ты потрудись...
В это время в Мавзолей вбегают Харитонов с Шандыбиным. Оба в кожаных тужурках, в буденовках, с наганами в руках, тащат за собой пулемет "максим"...
Шандыбин. Что за шум, а драки нет? За углом ГУМа Фактор, пора бы определиться...(подходит к клетке и спрашивает у Зюганова). Ты, Гена, за кого? За нас или за них? (дулом пистолета указывает на других сидельцев).
Зюганов. Закрой хлебало, ломовой извозчик! Я вижу тут абсурдом пахнет, страшным сном и, видимо, все мы больны белой горячкой.
Харитонов. Ну, Гена, так скажи же - с кем ты и каков твой план? А чтобы настроение тебе поднять, могу обрадовать: нам удалось в туманном Альбионе Березу БаоБАБа отыскать. Сначала упирался, но его мы убедить сумели (стреляет в воздух) и он, успев собою овладеть, грозится Фактора деньжурой одолеть. Вот чек (достает из кармана бумагу) на мильон эскудо, как видишь, не пожадничал Иуда и ты об этом доложи вождю...
Зюганов. Вы опоздали, назревает хаос и Ильич готовится себя захоронить...
Сталин. О, Фактор, сейчас он будет здесь, а я уже в углу, меня не видно и не слышно...
Голос Берии. Тебе так только кажется, Сосо...Бухарчик тоже думал так, но мы его в распыл пустили, причем из двадцати семи стрельнули мы его последним. Подали, так сказать, его мы на десерт истории...
Голос Ленин. Гурманы хреновы, сейчас из вас состряпают омлет...Какие олухи царя небесного! И это я для них готовил тот переворот, а перед тем жил в шалаше, на Капри от жарищи загибался, чуть не упал с броневика, когда о тезисах апрельских мир оповещал...До сих пор лодыжка ноет, в душе нарыв и вот-вот он разорвется и гной по всей Руси ручьями разольется. Ах, черт, как сотрясает эту люльку, как будто десять тысяч красных латышских стрелков раскачивают Исаакиевский собор... ой-ей, сейчас тут будет что-то пострашней стрелков, похлещи ВЧК и пострашней Кронштадта...А эта пигалица, Надя...необъезженная Каплан, сейчас, наверное, до слез смеется и думает, что вся правда в ее эсеровских словесных испражнениях...А может, она любовью извращенческой ко мне пылает и думает...нет, не думает, а бредит бредовою своею сиволапостью, возвысившись над мулоподобным Жириком и толстозадым Геной? И, быть может, тем более еще, или еще тем более, она меня возлюбит, когда узнает о моем приемчике неброском...Итак, Володя, соберись, отбрось всю ересь ВКП(б), наплюй мокротой гнойно-кровавой на все интернационалы, и желто-коньячной струей своей мочи всех пролетариев святейше окропи...Пусть захлебнутся, если я для них плох и если все меня предали и продали...И я их предаю и, задохнувшись озарением смертельным, я начинаю ор на всю Вселенную, которую я ненавижу лютой ненавистью. И я, раздвинув ребра до последнего винта, кричу, не зная, правда, для кого, и для чего, но все ж кричу: назад меня отправьте, туда, где черви дождевые обитают и корневища трав произрастают, где хладно летом и зимой тепло, где миллиарды до меня легли и впредь туда улягутся сто миллиардов. В землю хочу, я из нее пришел, туда вернусь, назло вам, дуралеи, назло не доеному стаду лошаков, назло центристам, левому крылу, назло олигархам и политическинезрелыммудакам...Я все сказал, на все я наплевал и все предал презренью, остракизму и лучше под землею скисну, чем снова возвращусь к ослицам и ослам...Аминь, да будет земля тебе, Ильич, оренбургской шалью, а сам ты - самоцветным камнем, к которому не зарастет козлиная тропа. Гуд бай, мой ливер, что в банках со спиритом сохранился, гуд бай, мой мозг, который выше всяческих похвал...но, к сожаленью, был востребован чернью, которая сейчас мя унесет в какие-то подземные чертоги на Никольском, а может, и на Пискаревском...А впрочем, пошли вы к черту, олухи и лохи, апостолы и остолопы, я был живее всех живых, теперь я буду всех мертвей...
Ленин опускает ногу и крышка гроба с грохотом захлопывается.
Шандыбин. Вождь болен политической ветрянкой, вон какие у него на лбу выросли рога.
