– Что это значит? – Она уязвленно смотрела на него.

– Ты знаешь.

– Нет, не знаю! Скажи мне! – Чарли взяла его за локоть, заставляя посмотреть на себя. – Что происходит, Олли? Ты ведь не только из-за этого разозлился, – она махнула рукой в сторону машины. – С тобой уже давно что-то творится, а ты мне не рассказываешь! И ходишь раздраженный и недовольный!

Может она и выпила слегка, но она же не сейчас заметила, что Олли что-то беспокоит. Он стал каким-то другим, на себя не похожим. Мрачным, задумчивым. Даже когда улыбается, она видит, что это притворство. Олли тяжело что-то скрыть от нее, она ведь чувствует его настроения и знает, когда что-то не так. Зря он пытается скрывать от нее, да и к чему? Они ведь всегда всем делились друг с другом, и она не хочет, чтобы когда-нибудь это менялось.

– Ничего не творится, Чарли! Я недовольный, потому что ты не знаешь, когда надо остановиться! – Он вновь повысил тон, и сам понимая, что за всем этим стоит нечто большее, чем несостоявшаяся авария.

Нижняя губа у Чарли задрожала, и глаза снова наполнились слезами. За что же он так с ней? В чем она провинилась (кроме очевидного), что вызвала в нем столько раздражения?

– Садись в машину, Чарли, – велел Оливер, уже жалея, что наговорил ей все это. Теперь он чувствовал, что виноват, но не хотел признавать это и извиняться, потому что если бы не Чарли, они не оказались бы в такой ситуации. Были бы уже дома, а не торчали на обочине дороги, ругаясь.

Но стоило им вернуться в машину, как Оливера захлестнуло глубокое чувство сожаления – Чарли тихонько плакала, совсем беззвучно, забившись в угол доджа. Ну, вот до чего он довел ее! А ведь он никогда не хотел, чтобы Чарли плакала из-за него, или чего-либо еще. Его ответственность делать ее счастливой – ведь он ее муж, а она его жена – но он не всегда справляется с этим.

– Малыш, прости, – тихо попросил Оливер голосом полным неподдельного раскаяния. – Я не… Я не должен был так говорить.

Чарли вытерла слезы рукавом жакета, посмотрела на него, но промолчала, вновь отвернувшись к окну. Она молчала весь остаток дороги к дому, думая, что с их отношениями происходит что-то плохое. В воздухе витало нечто такое, что пугало Чарли, пугало не на шутку. Не так она представляла свою совместную жизнь с Оливером.

Чарли хотела предотвратить то, что лишь смутно предчувствовала. Хотела, но не знала как.

Чарли

– Брок, пожалуйста, не заставляй меня. Сейчас не самое удачное время.

– Шарлотта, мне жаль, но контракт подписан год назад. Прошло три месяца, детка, пора возвращаться к своим обязанностям. Ты не можешь сказать, что я не дал тебе время прийти в себя.

У меня один из лучших агентов в Голливуде, и я всегда считала своей удачей работать с ним. У Брока твердая хватка и он ни перед чем не остановиться, чтобы добиться своего. И сейчас эти качества обернулись против меня.

Я знала, что мне придется подчиниться. Контракт на съемку был подписан почти год назад, но тогда проект заморозили, и я успела о нем забыть. Поэтому когда Брок позвонил и сообщил, что студия возобновляет съемки, я неприятно удивилась.

Я не хотела возвращаться, но иначе меня ждет крупная неустойка. А я, которая решила отойти от мира кино, и соответственно миллионные гонорары мне больше не получать, не могла себе этого позволить.

– Когда я должна быть на месте? – спросила я, принимая свое поражение.

– В конце июля. Они изменили сценарий – Аннабель вышлет тебе новую версию. У тебя будет время, чтобы подготовиться. Все будет хорошо, детка.

Я услышала знакомое удовлетворение в голосе Брока и представила, как он улыбается своей хищной улыбкой. Я ненавидела, когда он называл меня так, но никогда не просила не делать этого.

– Хорошо.

Мы с Броком еще минут десять обговаривали детали, после чего я повесила трубку с ощущением, будто меня использовали.

И как я переживу два месяца съемок, когда до отвращения не хочу этого?

Все, что мне нужно было сейчас – это быть здесь, дома, занимаясь делами гостиницы. Лишь это казалось мне стабильным, оплотом моего спокойствия.

Я должна была отпустить своего сына – отпустить по-настоящему. А также Олли – его я тоже должна отпустить.

С тех пор, как я рассказала ему о Заке, мы с ним больше не виделись. И я испытывала от этого облегчение, потому что я не знала, как мне вести себя, если встречу его.

Я очень подвела Олли, когда утаила от него ребенка. Но я не жалела, что родила Зака – он был замечательным мальчиком, пусть я и не смогу быть его мамой так, как хочу того.

Я жалела лишь о том, что отдала его.

Когда мама вернулась от Пет два дня спустя после нашего разговора с Олли, я все рассказала ей. Мама как раз заваривала чай на кухне, когда я вошла и с ходу сказала:

– Оливер все знает. Я рассказала ему.

Маме не надо было уточнять, о чем именно идет речь. Она отставила чайник в сторону, долго смотрела на меня, прежде чем спросить:

– И что он?

– Разозлился. Был в шоке.

Я присела на стул, глядя на маму с виной во взгляде. Я всегда чувствовала свою провинность перед ней – она ведь меня предупреждала. Просила передумать, убеждая, что придет время, и я стану жалеть, только будет поздно.

Мама оказалась права во всем.

– Еще бы. – Она кивнула, пытаясь скрыть осуждение, но я знала ее слишком хорошо.

– Думаешь, если бы я тогда созналась ему, он бы… простил меня?

Я боялась услышать ответ, потому что он не принесет облегчения, а лишь разбередит и без того вскрытые раны. Но я все равно спросила.

Мама подошла к столу и присела возле меня.

– Я в этом уверена, Чарли.

Она никогда не была намеренно жестокой, но и правды не боялась – говорила все как есть. Она и тогда говорила, что я должна сказать правду Оливеру – он простит меня. Простит, потому что любит, потому что это Олли, и он не сможет без меня, поэтому примет несмотря ни на что.

Но разве это было бы честно по отношению к нему? Я не думала так тогда, не думаю и сейчас.

– Мне следовало рассказать все твоему отцу, – горько вздохнула мама. – Уж он смог бы остановить тебя.

– Ты не сделала этого, потому что я умоляла тебя об этом. Тебе себя винить не в чем.

Мне было больно от того, что мама могла считать, будто виновата в чем-то.

– Это не так. Ты мой ребенок, я в ответе за тебя. – Она упрямо поджала губы, но предательский блеск глаз выдал ее. – Ты была юной и напуганной, мне необходимо было лучше позаботиться о тебе.

– Мам, перестань, – сдавленно попросила я. – Не надо. – Я протянула руку, сжав ее ладонь. – Не обвиняй себя в моих ошибках.

Я вынула фотографию Зака из кармана, приготовившись рассказать маме, что следила за его жизнью в течение долгого времени.

– Что это? – слегка нахмурилась она, когда я передала снимок ей. – Это…

– Да. – Я кивнула – мама, не отрываясь, смотрела на фото. – Это мой сын. Его зовут Зак.

Мама приложила ладонь к губам – пальцы ее дрожали, она была взволнованна и сбита с толку.

– Давно он у тебя? – Ее растерянный взгляд обратился ко мне.

– У меня много его снимков. Несколько лет назад я наняла частного детектива, и он отыскал семью, которая усыновила Зака. До недавнего времени он периодически сообщал мне сведения о нем.

Я не призналась маме, что и сама провела не один час в засаде, издалека наблюдая за мальчиком.

– Шарлотта! – ахнула мама, глядя на меня со смесью жалости и неодобрения.

– Ты была права, когда говорила, что я стану жалеть. – Я смахнула скатившуюся по щеке слезу. – Жаль, что я тебя тогда слушать не стала. Это случилось раньше, чем я ожидала, но недостаточно, чтобы можно было что-то изменить. Я знала, что это семья из Лос-Анджелеса, и я… просто собрала свои вещи однажды и купила билет на поезд.

Мама внимательно слушала меня, а я говорила и говорила, потому что мне давно уже надо было выговориться. Мне нужно было, чтобы меня выслушали.

– Он очень красивый, – улыбнулась мама, когда я замолчала. – Похож на тебя.