Затем моя рука взрывается в огне, осколки пистолета рассекают мне подбородок, плечо, осыпая стену позади меня. Сила выстрела сбивает меня с ног, и когда я пытаюсь поднять голову, кажется, будто я пьяна. В моих ушах стоит звон. Мои движения медлительны и слишком плавные, мышцы не слушаются. Лару отшатывается, и мое сердце поет… но он отшатывается потому, что Лили оттолкнула его в сторону. Я слышу кричащий от боли голос Лили, и это кровь Лили, что забрызгала дисплей позади нее, и это Лили, которая падает на пол. Лили.

— Вы могли вернуть ее обратно. — Голубоглазый знает, что я слышу его, отрезанный в своей тюрьме из стали и электричества. — Ты мог вернуть мою Розу, но позволил ей сгнить, потому что ненавидишь меня.

Когда он приходит, он отсылает ученых, изучающих мое существование. Иногда месяцы проходят без его визита, а иногда он приходит каждый день, но его ненависть ко мне, к моему виду… не меняется.

— Ты еще не знаешь, что такое ненависть, — шепчет мужчина с обещанием в голосе. Он поворачивается спиной к моей тюрьме.

Ненависть. Если ненависть — это то, что он хочет… тогда ненависть — это то, что он получит.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

ГИДЕОН

В УШАХ ЗАЗВЕНЕЛО. Звук выстрела проносится в голове и меня ослепляет вспышка. Я бросаюсь к Софии, но растягиваюсь на полу, и только когда я осознаю, что она стонет, наполовину кричит, я стряхиваю пелену с глаз и ползу к ней.

Ее рука покрыта ожогами в том месте, где она соприкасалась со взорванным плас-пистолетом. Она истекает кровью из порезов на шее и плечах, где осколки зацепили ее. Есть дюжина причин, по которым это оружие запрещено, и наименьшая из которых заключается в том, что они незаметны даже для самых современных систем безопасности. Главная же причина состоит в том, что у вас больше шансов убить себя, когда он взорвется, чем на самом деле поразить вашу цель.

Я сгребаю Софию в объятия, паника во мне смывает все остальное: гнев, что она планировала это, страх из-за того, что произойдет с ней, когда она будет арестована, горечь, сохраняющаяся на языке после разговора с Лили Лару. Я прижимаю Софию к груди, и она не сопротивляется. Боль преодолевает все, что она сейчас чувствует ко мне. Она с трудом сглатывает, задыхается от необходимости кричать, прижимая раненую руку к груди.

— Ш-ш-ш, все хорошо, — бормочу я, прижимаясь губами к ее волосам. — Я с тобой. Я держу тебя.

Кормак падает на колени по другую сторону от нее, он в ужасе.

— О Боже, Соф.

Как будто звук его голоса открыл какие-то шлюзы, и теперь, внезапно, я начинаю слышать другие звуки. Кто-то кричит, кто-то задыхался, ревущая волна шепота накатывает снова в неподвижном воздухе. Я поднимаю голову, ожидая увидеть Лару на полу, но вижу, что он склонился над кем-то еще, отчаянно бормоча:

— Дорогая, — говорит он, и этот слишком культурный голос задыхается от эмоций. — Посмотри на меня… это папа, посмотри на меня.

Тарвер с белым лицом отрывает подкладку от смокинга, его челюсти напряжены и решительны. Он приподнимает тело на полу — Лили — и кладет ее голову себе на колени.

— Зацепило плечо, — говорит он дрожащим голосом, начиная перевязывать рану полосками шелка. — С ней все будет хорошо, просто…

Лару отвечает что-то резкое. Его лицо в этот момент преображается из-за такой ярости и ненависти, что я не могу разобрать, что он говорит.

Тарвер, однако, остается спокойным, встречая ледяной взгляд.

— Вы хотите, чтобы она истекла кровью?

Джубили, которая находится рядом с ним, стягивает с себя ремень и передает ему для закрепления импровизированных бинтов. Она пригвождает Лару таким взглядом, который, кажется, должен сделать с ним то, чего не сделала пуля.

Лару вздрагивает, тянется к руке Лили и, зажав ее между своими руками, подносит к губам.

— Держись, дорогая моя девочка.

София шевелится в моих руках, голос дрожит от боли, когда она бормочет:

— Это должна была быть не она… Зачем, зачем она это сделала? Я никогда не хотела…

— Потому что он ее отец, — тихо отвечает Флинн. — Потому что она любит его, а ты пыталась убить.

— Он — монстр, — шепчет София, изо всех сил пытаясь сесть. Часть шока от ее ранения начинает ослабевать.

— И он ее отец, — отвечает Флинн.

Лицо Софии кривится, из глаз текут слезы, смешиваясь с кровью на подбородке. Я изучил ее биографию. Я знаю, что случилось с ее отцом. И я знаю, как много голосов называли его монстром после его смерти. Каково это — любить кого-то, несмотря на то, что он сделал. Я крепко обнимаю ее.

— Я рядом, — шепчу я.

Лили шевелится, и этого достаточно, чтобы привлечь внимание обоих мужчин к ней. Тарвер как раз заканчивает перевязывать ее плечо шелковой подкладкой своего смокинга.

— Тарвер… — бормочет она, и я вижу, как лицо ее отца напрягается. Появляется выражение отвращения, когда он переводит взгляд на своего будущего зятя.

— Вот это моя девочка, — отвечает Тарвер, не обращая внимания на… или игнорируя взгляд, который он получает от Лару. Он улыбается, наклоняя голову, чтобы коснуться губами ее лба. — С тобой все будет в порядке.

— Ты опять мне врешь? — Ее голос такой тихий, что я едва слышу его.

Звук, похожий на смех, но без особого юмора, слетает с губ Тарвера.

— Не в этот раз, — отвечает он. — Обещаю. Ли, вызови врача, мы не можем ее передвигать.

Джубили встает на ноги и подбегает к точке связи на стене. В этот момент Лили шевелится.

— Я чувствую… — ее голос замолкает, и на какой-то ужасный момент мне кажется, что она мертва, что Тарвер что-то упустил, что ей было больно где-то еще. Но потом она говорит, и ее голос не похож на ее. Что-то в нем заставляет все мое тело замереть. — Злость.

Словно в ответ, шепчущие, вздымающиеся голоса в воздухе умолкают, оставляя нас в полной тишине. Рот снова наполняется вкусом крови, и, несмотря на то, что мои руки сжимаются вокруг Софии, мышцы начинают дрожать, как будто я поднимался в течение часа. Тело слишком истощено, чтобы бороться.

Спокойствие Тарвера рушится.

— Лили… Лили, посмотри на меня. Посмотри на меня, красавица, не… — его взгляд устремляется на Лару. — Сделайте что-нибудь! — кричит он.

— Я не понимаю, — медленно и тупо произносит Лару, глядя на то, что происходит с Лили, чего не видим мы.

— Она под влиянием, — огрызается Тарвер. — Это то, что мы скрывали от вас. Она связана с ними, и она знает, что вы все еще держите их в плену в последнем разломе здесь. Они хотят ее, разве вы не понимаете? Они пытались проникнуть в ее голову весь последний год. Вы должны закрыть разлом, отослать шепоты обратно. Немедленно.

— Я же говорил вам, здесь, на «Дедале», нет никакого разлома, — отвечает Лару. Лицо его побелело. — Там осталось только одно существо, это невозможно…

— Они убивают ее! Если они внизу на Коринфе, тогда звоните!

— Просто не может быть… — голос Лару срывается и задыхается. — Они не могут до нее добраться…

— Тихо, — это снова голос Лили, но под контролем, больше не сбивчивый, шепчущий или раненый. Она тянется, не замечая израненного плеча, мягко отталкивает руку Тарвера от себя, чтобы она могла сесть. — Я в порядке.

Тарвер молчит, и Лару тоже. Как будто эта вежливая команда была магическим заклинанием, лишающим обоих мужчин голоса.

— Что за странная вещь, — говорит Лили, медленно поворачивая раненое плечо, даже не замечая, что движение вызвало свежий поток крови, которая сочится из-под импровизированной повязки. — Боль так отличается от того, что я себе представляла.

Мороз покрывает коркой позвоночник и нарастает страх прежде, чем я успеваю даже понять, почему я боюсь. Я сжимаю Софию, и как будто она может читать мои мысли, она изо всех сил пытается встать на ноги. Мы вместе, шатаясь, встаем, стоя бок о бок.