Тёплый летний ветерок мягко взъерошил волосы, огромный шмель, словно стрела, пронёсся мимо, под парапетом запел сверчок, а меж тяжёлых грозовых туч, в самой дальней дали, начинался закат. Внизу текла Ангарка, плетя извилистые узоры меж холмов, одаривая луга живительной влагой и скрываясь в чаще северных джунглей. Тропический лес, тонкой нитью протянувшийся на самом горизонте, обозначал, где оканчивались бескрайние луга приграничного округа и начинались владения Каменного Рубежа.

Стена.

Её возвели в незапамятные времена с помощью великанов – и не зря, ведь за ней лес, кишащий кровожадными созданиями, и если бы не Рубеж, то защитить Просторные Земли от нашествия хищников было бы невозможно.

Конечно, иногда летающие твари прорывались через оборонительную стену, но в северных джунглях их ждала лишь смерть. Помимо того что словяне нередко охотились за Рубежом, добывая ценное мясо и «драконью кожу», так тут им ещё в качестве подарка прилетала какая-нибудь диковинка, за которую не нужно платить, получая лицензию, да ещё и можно заработать. Смекалистые мужики варганили из шкур подстреленных ящеров самые разные вещи, от сапогов из драконьей кожи до твёрдопанцирных лат. К тому же воевода Рубежа всегда доплачивал ухарям, подстрелившим южную дичь, так как своей охотой те помогали стражам стены оберегать мир и покой на земле словянской

Просторные Земли.

Нет земли краше и шире, и не родилось ещё того человека, что обошел бы всю землю словянскую вдоль и поперёк – разумеется, маги Чудо-камня и великаны Гипербореи не в счёт.

От Великого Разлома на западе, где начинаются земли ариев и других народов, до Небесных Гор на востоке, за которыми никто никогда не бывал. От Лукоморья на севере, граничащего с легендарной Гипербореей, до Каменного Рубежа на юге, отделившего от бескрайних тропических лесов двухсотверстовой участок, названный Северными Джунглями.

Тут, на юго-восточном тракте, в двух сотнях вёрст от Каменного Рубежа, на развилке, где сошлись три дороги, раскинулась родная Лебяжья слобода, а за ней, в пяти вёрстах южнее, острог Сичь – хранитель покоя.

Огромная крепость с высокими каменными стенами оскалилась жалами сотен стрел многозарядых баллист и ощетинилась десятками катапульт со снарядами Синего Пламени. Вообще, остроги в землях словян не редкость, но Сичь выделялась: это была войсковая крепость, и говорили, что по ее подземному лабиринту, коему конца нет, можно пройти вплоть до Новэя. Но никто не пробовал.

Новэй.

Пограничный город.

Эх! Побывать бы там!

Посмотреть с высоты Рубежа на юг, увидеть зарубежные диковинки – кровожадных тварей, коих нередко отлавливают да выставляют напоказ, дабы не забывали словяне, какая жуткая опасность таится за стеной. Пройтись по узким улочкам торгового сектора, где продают украшения – и не только словянские, но и скифские, и сарматами слаженные.

А парча! Да земская, а туфельки да смольские, уж про камнегорские камушки самоцветные и думать не следует, только душу теребить. А шёлк вязийский! Ох!

Мара наслаждалась грёзами.

Послышался свист.

Девица вскочила. С высоты обзорной башни, где располагался пост дозорного – а сейчас оный дозорный мирно спал внизу, – постройки слободы казались маленькими.

Вдалеке с выгула возвращалось стадо, а ещё дальше, за высокими стенами острога, был он.

Лейтенант Джа.

Ах, этот строгий вязиец! Такой высокий и с волевым подбородком, а взгляд – что огонь, проникающий в самую глубину женской души и пленяющий всю ее, без остатка!

Мечтания вновь унесли ее вдаль.

Мара позволила себе это, прислонившись к деревянной колонне, на которой крепился тревожный рог, и закрыла глаза.

Сознание рисовало крепкие руки, обнимающие её стройный стан, настойчивые уста, пленявшие своей необузданностью, и голубые глаза, из-за которых Мара потеряла покой и сон.

Три недели прошло с тех пор, когда она, прогуливаясь между торговых рядов острога, впервые увидела назначенного в крепость лейтенанта. Джа прибыл не один, а вместе с временным тысяцким Новэя, неким Алёшей Камневолом.

Тот тоже был неплох: коренаст, белокур – впрочем, как и все земчане. Но Джа! В вязийце Мара узрела некий внутренний свет, проникавший в каждого, с кем он говорил, а когда их глаза встретились, Мара поняла, что пропала окончательно.

Она постаралась вспомнить одеяние своего избранника, но старания и не требовались. Мара в точности и с поразительной лёгкостью вновь нарисовала образ высокого, темноволосого, облачённого в белостальную кольчугу вязийца, снявшего шлем, некогда используемый в Амазонской империи. Герб Вязи красовался на нагрудной пластине, синий с золотым кантом плащ развевался на ветру. На рукояти меча неизвестный жёлтый камень мерцал всеми цветами радуги, а длинные, чёрные, как смоль, волосы были собраны частью в хвост, а частью ниспадали на широкие плечи.

Ах, эти плечи!

Мара широко улыбнулась.

Как же хорошо прижаться к ним и ощутить защиту любящего и оберегающего тебя мужчины.

А если он поцелует?!

Сердце забилось стремительнее, щёки тут же тронул румянец смущения.

Мара открыла глаза.

Солнце почти скрылось.

Вспомнив о делах, Мара перегнулась через перила, глядя вниз. Пастухи уже загоняли стадо.

– Ленточка! – крикнула она.

Коровка тотчас громко отозвалась.

– А ну пшла, рогатая! – гаркнул пастушонок, подкрепив слова ударом хлыста.

– Еремка, холера ты эдакая, вот как спущусь! – Мара пригрозила кулаком, на что паренёк фыркнул и продолжил загонять скот в слободу, окружённую хлипким ивовым тыном.

Миряне давно собрались, и только стадо вышло на центральную улицу, скотину тут же принялись разбирать хозяева. Кто верёвкой, а кто и добрым словом вел домой своих кормилиц, а когда Мара наконец-таки спустилась с верхотуры обзорной башни, Ленточка стояла уже одна-одинёшенька и жалобно мычала от тяжести наеденного вымени.

– Тихо-тихо, – поглаживая и понукая, успокаивала Ленточку Мара. – Сейчас придём домой, я тебя выдою, кормилица ты наша.

– Ага, как же, выдоишь, – послышался сзади насмешливый голос юноши. – Смотрю, рученьки-то твои не для работы сделаны! Ни мозолей, ни грязи, хоть сейчас под венец.

 Лаз-надоеда, старший сынок торговца драконьей кожей Гласа Полушки.

Ох и нудный он! Этой весной даже свататься приходил к батюшке, но, благодарение старым богам, ничего у него не вышло. Может, Лаз и стал бы хорошим мужем, если б урезонил свой скверный характер, но лучше уж для другой. Мара понимала, что никогда не полюбит такого, как Лаз. Хоть он и прослужил на Рубеже положенные юношам три года, но по возвращении остался прежним: хамоватым грубияном, не оставлявшим попыток понравится ей. По прибытии Лазарь сразу отбил охоту у всех юношей слободы, кто намеревался посылать к батюшке сватов, – и теперь все парни её стороной обходили, словно она прокажённая. Было ли то страхом или уважением к Лазу – уж незнамо, за что, – но поклонник у Мары остался один – Лаз.

Он привёз из Новэя подарки, раздарив всей своей родне, а для Мары приготовил особый дар. Оберег Сварога, выкованный, как он сказал, в Синем Пламени лично Верховным южным магом и отданным Лазу за что-то там «героическое».

Ха! Герой нашёлся!

Мара до сих пор ещё обучалась, чтобы стать Вестой, именно поэтому батюшка и отказал. Но лишь на время, именно поэтому Мара и не приняла подарок. Но спустя ночь чудесным образом обнаружила его у себя на шее.

По законам богов, пока девица не поймёт – со слов умудрённых замужеством женщин, – как быть любящей женой, заботливой матерью и умной хранительницей домашнего очага, Небесное Деяние для неё запретно. Вечерами юные девицы и замужние собирались под сенью храма, беседуя о делах житейских и о семейных – кто желал, разумеется. Всестороннее обсуждение открыло Маре всю правду без прикрас, ибо матушка нередко щадила чувства дочери, подходя к таким вопросам с чуткостью и пониманием. А другие девы рубили правду, какая она есть на самом деле, и из посиделок Мара вынесла для себя немало важного о браке и любви к будущему избраннику. Ведь, ежели нет чувств, что это будет за союз?