Правее городской пристани сереют два ряда деревянных бараков, где имеются лавки городского, или «манзовского», базара. Затем, по Набережной (правильнее сказать, просто на голом берегу), составляющей лучшее место города, ныне существуют здания, которые, нужно заметить, очень высоки.
При общем беглом взгляде на Владивосток с палубы судна в Золотом Роге он кажется очень значительным городом, широко раскинутым на склоне гор, вдоль северного берега бухты, на протяжении до пяти верст с лишком. Но эта значительность только кажущаяся и зависит от беспорядочной разбросанности строений; самая же растянутость города находится в зависимости от гор, которые подступили почти вплоть к прибрежью бух ты и не дают Владивостоку развернуться вширь, так что он, за исключением северо-западного угла (манзовский конец), поневоле тянется лентою вдоль берега.
Главнейшие пункты панорамы Владивостока, если начать обзор слева направо, будут портовые здания, хотя слово «здание» может быть применено к ним разве в ироническом смысле.
Далее видим ряд благообразных домов, принадлежащих торговцам привилегированного, т. е. иностранного происхождения, преимущественно купцу Адольфу Альберсу, имеющему здесь же свои магазины.
Рядом с привилегированными домами находится и одноэтажный дом главного командира, который, впрочем, выглядывает наружу лишь своим чердачным балкончиком, а сам как бы стыдливо прячется за кустами общественного сада, замечательного по полному отсутствию в нем деревьев, хотя в 60-х годах здесь стоял еще целый лес дремучий…
«Штабская» пристань и над нею, на довольно крутом возвышенном берегу здание штаба главного командира – одноэтажный деревянный, с подвальным жильем в бетонном фундаменте дом, украшенный семафорной мачтой на надкровленном павильоне. Далее уныло глядит «здание» морского клуба – серый бревенчатый сруб, без крыши, с зияющими черными дырами окон, – большая, но недоконченная постройка, предоставленная в ожидании разрешения вопроса: «Владивосток или Ольга» свободному действию всех стихий, разрушительно подтачивающих ее существование и обращающих дерево в ветхое жилье, пока услужливый огонь не спалит весь этот сруб до основания, что и случилось уже здесь однажды с прежним «зданием» морского же клуба… Правее этого печального остова белеют железные магазины нового адмиралтейства, а еще правее, за «Машкиным оврагом» видны: временный клуб, паровая мукомольная мельница привилегированного купца Линдгольма и казармы сибирского флотского экипажа – простые и уже довольно ветхие деревянные бараки, построенные в период между 1874 и 1880 годов.
Наконец, на самом конце города, в ближайшем соседстве с «Гнилым углом» (так называется низменное, болотистое верховье Золотого Рога) заметны службы и 5 деревянных бараков морского госпиталя.
Непонятно только, почему помещены они в самой нездоровой части города.
Над этим последним участком Владивостока раскинулись на горных откосах так называемые слободки: Офицерская, Матросская (бывшая Артиллерийская) и Госпитальная, или Докторская.
Далее пойдет уже пустырь – «Госпитальная падь», «Гнилой угол», речка «Объяснений» и закоптелые крыши кирпичных заводов. Вот и вся панорама Владивостока.
К панорамам остается только прибавить, что на некоторых вершинах оголенных гор, защищающих город с тыла от северных ветров, устроено несколько земляных укреплений, с блокгаузами и ложементами, предназначенных собственно для тыльной сухопутной обороны. Городские строения группируются преимущественно в двух противных концах – портовом и госпитальном; трехверстный же промежуток между ними, изрезанный оврагами, заселен довольно скудно: между редкими строениями вы видите целые пустыри, поросшие колючкой и бурьяном или заваленные мусором, и еще множество пустующих дворовых мест, огороженных и неогороженных земельных участков – и почти нигде ни одного дерева, все вырублено… Притом, как уже замечено выше, во всем городе невольно бросается в глаза с первого же взгляда крайне беспорядочная разбросанность строений: каждый дом, каждая избенка и манзовка стоят себе там, где вздумалось их поставить первоначальным хозяевам, по собственному своему выбору и вкусу.
От этого и улиц, в том смысле, в каком мы привыкли понимать улицу, здесь почти нет, а которые и существуют, на тех строения разбросаны вкривь и вкось, как кому удобнее, по пословице: «Всяк молодец на свой образец». Но что особенно кажется странным и именно для русского глаза, это отсутствие заметных церковных глав и колокольни, на которых ваши взоры искони привыкли останавливаться еще издали в каждом русском городишке, в каждом селении. Здесь этого нет. Здесь вы гораздо прежде заметите совершенно приличную лютеранскую кирку, сооруженную на видном месте, благодаря усердной заботливости адмирала Эрдмана (бывш. губернатора Владивостока), бедную православную церковь, которая снаружи более походит на плохой балаган какого-нибудь казенного ведомства, чем на храм Божий – русский храм на земле Русской… Не будь на ее крыше крошечной зеленой главки с деревянным крестиком, никому и в голову не пришло бы, что этот комиссариатский сарай может быть единственной церковью – такого, на взгляд, большого города…
Бестолковая беспорядочность, крайне неудобная разбросанность как строений, так и того, что здесь называется улицами, становится еще поразительнее, когда сойдешь на берег и взглянешь на все это вблизи, а в особенности, когда сам попытаешься пройтись по этим «улицам», взрытым водомоинами, местами загроможденным камнями и крупной галькой. В особенности по вечерам это опасные капканы, вследствие переплетающихся корневищ, ямин и разных неровностей почвы. Здесь нередки случаи, что люди даже в лунные вечера, спотыкаясь обо все эти предметы, получают вывихи и ломают ребра, руки и ноги. За короткое время нашего пребывания таких случаев было несколько, и один из них пришелся на долю одного почтенного офицера с нашей эскадры. Город, очевидно, строился без всякого плана, о чем никто не позаботился и даже не подумал в первое время, потому что инженер-капитан Петропавловский, у которого тогда эта часть находилась в заведовании, был по общему здесь отзыву занят исключительно казенными сооружениями. О проведении же планировки улиц стали заботиться не ранее 1878 года».
А вот как описывал Владивосток минный офицер с клипера «Наездник», первый раз побывавший во Владивостоке в 1880 году в составе эскадры В. Лесовского, мичман Генрих Цывинский:
«Город Владивосток широко раскинут в беспорядке по холмам и балкам, окружающим прекрасную, совершенно закрытую Владивостокскую обширную бухту, в которой мог бы поместиться самый многочисленный флот. Деревянные домики настроены как попало, без всякого плана. По кочкам, по балкам, без фонарей пролегает вдоль северного берега бухты немощеная, пыльная Светланская улица, названная в честь фрегата «Светлана», с которым сюда приходил в конце 1860-х годов Вел. Кн. Алексей Александрович в чине лейтенанта. Она-то и служит главной артерией раскинутой на несколько верст города.
Горы, окружающие бухту со всех сторон, были когда-то покрыты строевым лесом, но со временем присоединения Уссурийского края… беззаботные российские пионеры вырубили эти леса на постройку своих домов и на топливо (хотя рядом, на реке Сучан, имеются рудники каменного угля).
Южный берег, именуемый почему-то Итальянским, сохранил еще местами молодые деревья и кустарники южной флоры. Широта Владивостока та же, что у Крыма, но в начале лета здесь стоят дожди и туманы от холодного течения из Охотского моря, омывающего восточные берега этого края. В окрестностях Владивостока созревают арбузы, дыни и даже виноград. Владивостокская бухта защищена с юга строящейся теперь крепостью, форты располагаются на материковом берегу и на острове Русском, лежащем у южного входа. Для Владивостокской флотилии, состоящей из нескольких канонерок и небольших пароходов-транспортов, имеется пока небольшая порт-база (для ремонта) с несколькими мастерскими. Сибирский флотский полуэкипаж, пехотный полк и одна казачья сотня составляли пока военные силы порта. На берегу из домов выделяются морской штаб, дом главного командира порта и Морское собрание, где морские местные офицеры обедают и проводят вечера. Для перевода сюда из Балтийского флота офицерам назначались усиленные прогоны (до 2000 р.), и с целью заохотить молодым мичманам и даже гардемаринам разрешалось жениться, и, таким образом, здесь накопился контингент численностью, достаточной для обслуживания Владивостокской флотилии. Но попавшие в это захолустье из Петербурга молодые жены скоро разочаровываются, скучают, и семейное счастье часто разрушается в этом замкнутом круге.
