– Больше никакой такой неосторожности допускать нельзя! Стоило только одному шпику выследить нас и захлопнуть люк, как весь актив очутился бы в мышеловке.

Он был прав. Но, к счастью, все обошлось благополучно. Я думаю, что никто из матросов не заснул в ту тревожную ночь. Лежали молча, чутко прислушиваясь – не донесутся ли звуки выстрелов с соседних кораблей. Однако на рейде было спокойно.

Прошло утро, за ним день – никаких событий. Члены нашей организации, увольняющиеся на берег, получили задание разузнать все, что возможно, о собрании, которое, по словам Дыбенко, происходило в «Карпатах». Выяснить ничего не удалось. На Дыбенко стали смотреть косо. Не знаю, как сложились бы наши отношения с ним дальше, но вскоре он был отчислен в батальон морской пехоты, направляемый на фронт. Я вспоминаю об этом вовсе не для того, чтобы как-то опорочить человека, который впоследствии так много сделал для революции, стал одним из крупных военачальников Красной Армии. Мне и самому приходилось впоследствии работать с Дыбенко бок о бок, и действовали мы дружно. Скорее всего, тот случай был следствием нетерпеливости и горячности Дыбенко, который, не подумав, как следует, решил своим вмешательством ускорить события, поднять матросов “Павла”, а там, дескать, и весь флот поддержит…»

В своих воспоминаниях Н.А. Ховрин, разумеется, смягчает формулировку истинного отношения к Дыбенко и затеянной им провокации, но это ему до конца не удается. Если внимательно прочитать написанное Ховриным, то получается, что Дыбенко, которого не подпускали к серьезной подпольной работе, так как не доверяли, решил перехватить инициативу и фактически придумал мифическое совещание, чтобы самому встать во главе очередной «бузы» на «Павле». При этом Ховрин пишет, что никакой закадычной дружбы Дыбенко с Марусевым не существовало и в помине. Более того, именно благодаря активным действиям Ховрина и Марусева удалось вывести на чистую воду Дыбенко, как реального провокатора. После этого встал вопрос: что же делать дальше с провокатором Дыбенко? Думается, что его ожидал нож под ребро в трюме или падение ночью головой на лед с верхней палубы. По крайней мере Ховрин намекает на то, что он и его соратники горели желанием разобраться с провокатором.

Помимо воспоминаний Ховрина, относительно предательства Дыбенко дела революции есть и определенная информация в Интернете. Конечно, Интернет – это не источник, которому следует полностью доверять. Однако уж больно все сходится там с осторожными выводами старого большевика Ховрина.

Итак, источник http: //maxpark.com/community/129/content/5132365 пишет: «Дыбенко показал на допросе, что в мае 1915 года, когда он работал в машинном отделении корабля “Император Павел I”, у него была обнаружена нелегальная литература, и он был арестован. На допросах ему было сделано предложение офицером Ланге сотрудничать в охранном отделении. Ланге предупредил, что в противном случае Дыбенко будет предан военному суду за подготовку восстания на военном корабле. Дыбенко на предложение жандармского офицера ответил согласием, в результате до февральской революции он был связан с указанным офицером Ланге и выполнял задания охранки по освещению революционных матросов на кораблях Балтийского флота. В частности, по заданию охранки он вёл наблюдение за революционными матросами корабля “Император Павел I” Ховриным и Марусевым… В ноябре 1915 г. Дыбенко выдал охранке планы организации большевиков во флоте по подготовке восстания на линейном корабле “Севастополь”, им же выданы организаторы этого восстания Полухин, Ховрин и Сладков».

Разумеется, что Владимир Карлович Ланге не был жандармским офицером, а являлся штурманским офицером на линкоре «Павел Первый». Впрочем, вполне возможно, что, стремясь не допустить беспорядков, он вполне мог вербовать осведомителей. Конечно, это выглядит не совсем благородно, но после кровавых мятежей на «Потемкине» и «Памяти Азова» офицеры стремились хоть как-то себя обезопасить. Надо признать, что в сообщении из интернета есть явная ошибка относительно В.Ф. Полухина, на самом деле он служил на линейном корабле «Гангут», а после «макаронного бунта» был не арестован, а разжалован из унтер-офицеров в матросы и переведен в службу связи Белого моря.

В целом же данные интернета дополняют воспоминания Ховрина, что руководители реального матросского подполья на «Павле» никогда не доверяли Дыбенко и сторонились его.

Из воспоминаний Н.А. Ховрина «Балтийцы идут на штурм!»: «28 декабря вечером, уже после отбоя, я лежал в койке и читал книгу. Другие матросы укладывались спать. Неожиданно в каземат вошел наш ротный командир мичман Князев в сопровождении фельдфебеля. В визите командира не было ничего необычного. Он обязан был время от времени посещать нас, смотреть за порядком. Но то, что вместе с ним был фельдфебель, сразу насторожило. Пришедшие подошли к старшине Веремчуку и что-то тихо у него спросили. Мне показалось, что была произнесена моя фамилия. Я быстро отложил книжку и притворился спящим. Мичман Князев вышел, а фельдфебель, приблизившись к моей койке, потряс меня за плечо.

– Одевайся! – приказал он.

Натягивая робу, я лихорадочно думал: “Что могло случиться?” Провожаемый молчаливыми взглядами товарищей, вышел вслед за фельдфебелем из помещения. Он направился к матросским рундукам. Похоже было, что сейчас начнется обыск. Тут я вспомнил, что у меня на одном кольце с другими ключами и ключ от нашей подпольной библиотеки. Хорошо, что спохватился вовремя. Когда спускались по трапу, мне удалось незаметно отцепить ключ от фанерного ящика и засунуть его в сапог. Подойдя к рундукам, фельдфебель спросил, какой из них мой, и потребовал открыть. Я повиновался. Среди вещей ничего крамольного не оказалось. Фельдфебель забрал только письма из дому и несколько старых журналов. По возвращении в каземат, он приставил ко мне матроса, объявив, что это мой выводной и без него я не могу никуда выйти. А выводному велел никого не подпускать ко мне. Но как только фельдфебель ушёл, меня сразу же окружили товарищи и начали спрашивать, в чем дело. А я и сам ничего не знал. Кто-то из подпольщиков тихо спросил, не приходилось ли мне в последнее время разговаривать с кем-нибудь из посторонних. Я отрицательно покачал головой. Не прошло и часа, как фельдфебель появился вновь.

– Забрать койку, – сказал он.

Это означало, что меня отправляют в судовой карцер. В нем я пробыл двое суток, безуспешно гадая: за что могли меня посадить, в чем проявил неосторожность? Держали в полной изоляции и никуда не вызывали. Лишь мельком удалось увидеть Марусева. Он воспользовался тем, что помещенным в карцер приносили пищу матросы их же роты. Передавая миску, он шепотом спросил:

– За что?

Я развел руками. Обеспокоенный Марусев забрал грязную посуду и ушел. Глядя на уходившего товарища, я не знал, что вновь встречу его только после Февральской революции… В тот же вечер под конвоем двух матросов и одного унтер-офицера меня сняли с корабля и пешим порядком отправили на гарнизонную гауптвахту. Затем арестовали и Марусева».

Тогда же якобы арестовали и Дыбенко. Но из-за чего конкретно арестовали Павла Ефимовича? Может быть, он слишком активно агитировал матросов за свержение государственной власти или его кто-то выдал? Оказывается, не первое и не второе. Дыбенко, по его словам в воспоминаниях, «погорел» на своей записной книжке, в которой он якобы писал что-то крамольное. Эту книжку у него нашли при обыске, и именно она стала основанием для ареста.

Историю с записной книжкой Дыбенко повторил и в своих показаниях много лет спустя, после ареста за участие в заговоре против советской власти. Однако на этом совпадение с мемуарами заканчивается. В мемуарах Павел Ефимович далее рассказывает о том, как трудно ему жилось в царской тюрьме, а затем весьма невнятно сообщает, что его вдруг как-то случайно выпустили, причем без всякого суда.

Казалось бы, признание исчерпывающее, но не будем торопиться! Во-первых, любопытно, какие именно тайные записи мог вести Дыбенко. Глубоко сомневаюсь, что в его записной книжке был расписан план мировой или хотя бы российской пролетарской революции, но даже план мятежа на отдельно взятом корабле или даже ховринские шифры. Какие именно записи о предстоящем мятеже вообще мог вести не посвященный ни во что матрос? Поминутный план захвата корабля, расстановки людей, тексты речей перед командой? Но это явно не уровень Дыбенко, для этого надо было быть настоящим, а не мнимым руководителем. Так какие же записи могли быть в его записной книжке? Перечень имен участников? Но это граничило с откровенным предательством!