— Не стоит, Рахим, — сказал Рюзгар, — на таком жестком, холодном и неудобном кресле ты сам не захочешь сидеть. Представь, как ты будешь мучиться целый день, выслушивая советников и министров от завтрака до обеда и от обеда до ужина. Пока можешь, оставь эту заботу Зарифу.

Мальчик на минуту задумался, решая, что для него важнее: жесткое сидение или обещанный титул и власть. Похоже, он был склонен подождать еще, лишь бы не жертвовать удобствами.

— А если будешь капризничать, я велю добавить еще подушек, — вставила Нилюфер.

— Мама-а! — заныл мальчуган, представив, какая гора подушек может поместиться на троне Великого халифа.

…Рюзгар оставил Зарифа и Нилюфер отдыхать в гостинице, они не захотели ехать с ним дальше. Но разрешили взять с собой Рахима — мальчугану будет интересно увидеть обитателей мужского борделя. Как будущий правитель, он обязан знать, насколько разные люди живут в его стране. Конечно, Рюзгар поклялся, что не позволит их общему сынишке узреть что-то, непредназначенное для детских глаз.

«Красотки» завизжали от восторга, издалека заметив приближение владельца. При виде юного наследника своего хозяина, «красотки» просто захлебнулись воплями умиления. Рахима немедленно проводили в лучшие покои с видом на цветущий сад, усадили на диван, на самые мягкие подушки, и обставили тарелками с пирожными и вазами с горами конфет. Однако сладостями малолетнего халифа было не удивить. Равно как и к странно одетым мужчинам, красящим лица как женщины, он отнесся без особого любопытства. Рюзгар лишь хмыкнул: и впрямь, чему удивляться, если каждый день Рахим видит перед собой своего отчима, которому и краситься нет нужды, чтобы затмить любую красавицу. До сих пор, хоть и прошли годы, Зариф оставался прекраснейшим цветком двора, тогда как второе место среди «сокровищ» неизменно занимала Нилюфер, которая умудрилась не потерять роскошные формы даже после рождения и выкармливания первенца.

Оставив Рахима скучать над халвой, Рюзгар вышел в сад. Там его уже ждал тот, ради которого бывший палач и приехал навестить свои владения.

— Здравствуй, Сефев.

— Господин Рюзгар, мое почтение, — учтиво поклонился седобородый, но еще вполне крепкий раб.

В том, что этот мужчина не свободный человек, ни у кого не могло возникнуть сомнений, стоило взглянуть на клеймо на его лице. Поэтому его не принуждали носить ошейник или оковы, позволяли без ограничений разгуливать по городку и окрестностям. Клеймо служило лучшей заменой цепи: если раб забредал слишком далеко от дома, любой стражник или просто свободный человек считал себя обязанным проводить «заблудившуюся вещь» назад, за что получал звонкую монету в благодарность за богоугодное дело. И даже если бы раб развязал свой язык, если бы стал утверждать, что был раньше Великим халифом — кто поверил бы его россказням!

— Как поживаешь? — спросил Рюзгар.

— На удивление прекрасно! — не кривя душой, отозвался Сефев. — Твои девочки со мной обходительны и вежливы. Меня хорошо кормят, одевают чисто и тепло.

— Рад это слышать, — кривовато усмехнулся Рюзгар. — Мне доложили, ты стал здесь учителем?

— Да, стал, — кивнул седобородый раб, вернув кривоватую усмешку собеседнику. — Выяснилась, что я не пригоден к делу садовника, не обучен каким-либо другим полезным умениям. Я бездарный слуга. Зато хозяйка обнаружила, что у меня отлично получается обучать новичков. Юноши весьма любознательны, знаешь ли. К каждому нужно найти свой подход, успокоить, образумить, объяснить все тонкости и научить получать удовольствие от своего ремесла.

— Всё показать, верно? — улыбнулся шире Рюзгар.

Севеф развел руками:

— С этим мне труднее! Старею, тело становится дряхлым и мало на что пригодным.

— По-прежнему пользуешься игрушками?

— Приходится, что поделать. Но, знаешь, пылкий жар юности иногда разогревает мои чресла лучше горячей ванны, — он довольно зажмурился, отчего вокруг глаз залучились морщинки. — Иногда, когда подо мной бьется в восторге юное тело, я сам ощущаю себя молодым, как некогда. Вспоминаю, как в свое время обучал Зарифа… Но, я вижу, тебе неприятно об этом слышать, я умолкаю.

Рюзгар хмыкнул: Сефев специально не сдержал язык, уколол в самое сердце, а теперь изобразил испуганный взгляд, играя покорного раба, ожидающего побоев от владельца.

Отсюда, из сада, через большое окно прекрасно просматривалась комната, в которой Рахим уплетал за обе щеки свежие сочные груши, отвергнув медово-приторные сладости. «Красотки» суетились и квохтали вокруг мальчугана, но тот, жуя, всё поглядывал в окно, следя за своим воспитателем. Рюзгар заметил, каким интересом зажглись зеленые глаза при виде клейменого раба, который вел себя и смело говорил, словно свободный человек.

— У мальчика глаза Зарифа, — произнес Сефев. — Удивительно! Это вправду его сын.

— Его, — подтвердил очевидное Рюзгар.

— Как у него получилось зачать с женщиной? — не унимался Сефев. — Неужели Нарциссу впрямь пришлось напиться вина до беспамятства, чтобы спутать женщину с мужчиной?

— У Рахима острый ум и крепкое здоровье, слава Богу, — сказал Рюзгар. — Зариф не мог рисковать твоим наследником, поэтому в ночь зачатия он был совершенно трезв. Я был там и могу свидетельствовать.

— Я догадывался, что ты причастен к этим тайнам, господин Рюзгар. И всё-таки это удивительно! — с искренним чувством повторил Сефев. Оживился: — Но если мальчик здесь, то и его чадолюбивые родители должны быть рядом. Где они?

— Остались в гостинице.

— Проделали столь длинный путь, но раздумали в самом конце? — кивнул Сефев.

— Им непросто решиться на встречу с тобой.

— Но они разрешили тебе показать мне своего сына.

— Нашего сына, — поправил Рюзгар. — Ты тоже причастен — ведь ты дал ему свое имя. В будущем мальчик исполнит твою заветную мечту: без войн и кровопролитий объединит под своей рукой три государства, что достанутся ему в наследство от тебя, Зарифа и Нилюфер.

— Просто удивительно, — покачал головой Сефев. — Мне лишь жаль, что я не увижусь с ними, с двумя прекраснейшими цветками двора Великого халифа… юного халифа Рахима.

— Ты не можешь их винить.

— Я давно уже ни в чем их не виню, — печально улыбнулся Сефев. — И тебя, Рюзгар. Напротив, сделав меня рабом, вы подарили мне свободу. Теперь я сплю крепко, не вздрагивая от шорохов. Ем с аппетитом, не опасаясь, что еда отравлена. Я обучаю красивых юношей, и они привязываются ко мне пылкими сердцами, как к внимательному и доброму наставнику. Я счастлив теперь, Рюзгар. Я действительно счастлив! Благодаря вам троим впереди меня ждет спокойная старость и чинная смерть в собственной постели.

Они оглянулись оба одновременно: на шорох и приглушенный смех. Хихикали «красотки», они не удержали мальчугана, который вылез в сад через окно.

— Дядя Рюзгар! — властно окликнул воспитателя Рахим. — Кто этот презренный раб, что смеет тебе перечить?

Сефев забыл свою роль, не поклонился юному господину, застыв с очарованной улыбкой на лице, чем вызвал новую волну гнева у мальчика. Рахим топнул ногой и сверкнул зеленью глаз, снизу вверх окинул раба таким взглядом, какой может быть только у прирожденного правителя.

— Рахим, — мягко произнес Рюзгар. — Никогда не спеши с суждениями. Не называй человека презренным так просто. Ведь тебе не известно, кем он был до клеймения. Может статься, этот человек был равен тебе по положению, а ты не проявил к нему и его возрасту должного почтения.

— Почтения? — округлил глаза Рахим. — Ты хочешь сказать, что этот старик раньше был Великим халифом? Дядя Рюзгар, ты слишком странно шутишь!

— Он не шутит, Рахим.

На неожиданно прозвучавший голос обернулись все трое: раб, владелец борделя и юный правитель.

— Зариф! — воскликнул мальчик, кинувшись к родителям за объяснением.

— Зариф, — выдохнул Сефев, не смея поверить своим глазам.

— Вы снова передумали, — хмыкнул Рюзгар. — В нашей стране такие переменчивые правители!