Однажды в далёкой суровой стране он появился на свет. Щурясь от яркого солнца, с наслаждением подставлял лицо под его благодатные лучи. Мир, что он узнавал, не ведал огорчений.

Маму свою он любил трогательной и нежной любовью, которую скрывал, ведь рос среди гор – в местах, где суровы обычаи и женщины редко претендуют на равенство.

Отец занимал в его сердце особое место, этот сильный и вспыльчивый человек всегда был для него загадкой. Тщетно пытался сын не перечить, увы, упрямые раздражают.

Особенно влетало за драки, в которых постоянно участвовал. Что тут сказать, кулаки на улице равняют всех: кто старше и выше, кто прав и не очень. И жить бы мальчику среди гор до седых волос, но родители расстались. Вместе с младшими сестрёнкой и братишкой он отправился в северный лютый край.

В бесконечной суете нахлынувших забот стирались воспоминания о залитом солнечным светом городе, окружённом белоснежными вершинами. Умываясь, мальчик видел в зеркале лицо, на котором появлялся мягкий, шелковистый пушок. Но внешность его мало занимала, а внутренний мир уже тогда, в беззаботное школьное время, задавал вопросы, ответы на которые не находят и в более зрелом возрасте.

Лютый край встретил холодным, пронизывающим ветром. Грязные, серые стены домов произвели на него тягостное впечатление. Понемногу он отвык от пьянящей синевы неба, что стыдливо куталось облаками, словно стесняясь своей наготы.

Поначалу его общение было ограничено. Во дворе ждал довольно жёсткий приём. В школе тоже никого не знал, а после первой же драки отнеслись настороженно. Неожиданно для себя он оказался словно выброшенным на свалку. Ему осталось разве что мечтать да усиленно тренироваться в одиночестве. Тренировался он взахлёб, вместе с обуревающими сомнениями – ветреными приятелями нежного периода взросления.

Летело время, и вскоре мальчик обзавёлся друзьями. Жизнь поощряла его, закаляя не только тело, но и дух, причём весьма оригинальным способом.

Кому из подростков не приходилось влюбляться? Вот и его, как и близкого друга, угораздило влюбиться в соседскую девчонку. Они принялись рьяно воевать за её благосклонный взор. Со стороны это казалось странным, ведь друзья не на шутку рассорились. Чем объяснить это? Наверное, мудростью девочки, строившей глазки обоим, но они получили полезный и поучительный опыт.

Солнце регулярно вставало из-за горизонта. Всё шло своим чередом. Время от времени его стали навещать мысли о смерти. Сейчас уже сложно сказать, что именно послужило поводом, но он почему-то не представлял, что может умереть. Это казалось невозможно.

Было бы неверно говорить о нём как о постоянно преследуемом мыслями о смерти. Это не так. Но в иные времена мысли посещали, и на их фоне проблемы реальные, коих было множество, блекли, превращаясь в эфемерные, не стоящие серьёзных усилий.

Природа не баловала погодой северный край, а потому желанное купание было маленьким кусочком счастья, время от времени скрашивающим его досуг. Так вот, купаясь в очередной луже, назвать водоёмом которую едва представляется возможным, он оказался невольным свидетелем одной трагедии. Вознамерившись переплыть эту лужу, подросток не рассчитал свои силы и, не добравшись до середины, стал тонуть. Поначалу его приятели не обратили внимания на крики, очевидно принимая их за шутку, но когда голова подростка исчезла с мутной поверхности, тогда и случился настоящий переполох. Откуда-то сразу подоспели взрослые и довольно быстро вытащили из воды тело. Они долго пытались откачать его. Увы, их усилия не были вознаграждены. Так и сгрудились, враз опустошённые, возле маленького синеющего тела, для которого остановилось время.

Юноша принял как должное, что в любое мгновение может расстаться с жизнью. Первое время эта трагедия часто напоминала о себе. Пытаясь от неё отмахнуться, он мысленно уносился в Космос, мечтая там, в непостижимой разуму бесконечности, отыскать ответы на мучающие его вопросы…

Осознал случившееся он много позже, но в тот пасмурный день мальчик впервые почувствовал ледяное дыхание смерти. Всё это время Она витала среди них, нежно нашёптывая что-то на ухо.

Летели дни, но нереально неподвижное тело стало незаметным отсчётом в жизни самого подростка, напоминая о себе, когда тому случалось почувствовать ледяное дыхание.

Вот такой рассказ когда-то услышал я. Услышал не от мальчика, но мужа, не утолившего жажды неизведанного. И я записал его повествование. Итак, слово моему собеседнику.

Загадочный мир иллюзий пленил меня. Стирая зыбкую грань реальности и видений, он дарил сны, которые я часто принимал за действительность. Причиной происходящего было плачевное состояние моего здоровья.

Врач, да будет земля ему пухом, нацарапал рецепт: не расстраиваться, операцию и специальную для подобного случая терапию. Перспектива меня озадачила, и я промямлил, что от судьбы, мол, не уйдёшь. Он буркнул, что мне ещё повезло и неплохо бы радоваться, что болезнь не умножила меня на ноль. Я оценил шутку и улыбнулся, но не был готов радоваться, правда, возражать не стал. Всё казалось розыгрышем, но Эскулап проявил настойчивость, за что я ему бесконечно благодарен.

Знать бы заранее, что стану учебным пособием, я, возможно, и передумал бы. Но служить живым анатомическим чучелом оказалось довольно забавно. Меня показывали студентам, вереницей сменяющим друг друга, а я наблюдал за их реакцией. Они напомнили поход в краеведческий музей, где пылилось чучело мамонтёнка, откопанного в вечной мерзлоте. Правда, наше взаимное изучение продолжалось недолго. Как-то, ни свет ни заря, меня отвели в комнату, куда никого из посторонних не впускали.

Мне снова повезло, операция прошла успешно. Очнувшись, я осмотрел палату и помахал рукой в знак приветствия. Возле окон промолчали. Там находились с переломанными челюстями, и в ответ на мой жест только закивали, показывая на что-то в углу, завёрнутое в одеяло. Я повернул голову и отдельно поприветствовал этот грузный свёрток. Тот, свернувшись калачиком, сидел с полузакрытыми глазами и, по всей видимости, спал. К сожалению, я не дождался ответа, так как ночью он умер и спустя некоторое время его куда-то уволокли. Так состоялось моё знакомство с этой обителью отчаяния.

Лениво потянулось время. Меня стали навещать. С удивлением обнаружил, что испытываю противоречивые чувства: благодарность за оказанное внимание и недовольство жалостью, скользящей в каждом взоре. Мне казалось, все считают своим непременным долгом заживо меня похоронить. Посещения начинались спозаранку и чем-то напоминали траурный ритуал. Поначалу я с иронией отнёсся к происходящему, правда, вскоре её сменило раздражение.

Прежде чем попасть в палату, нужно было пройти под окнами, поскольку дорожки были изрыты так, словно здесь хозяйничали вепри в поисках желудей и кореньев. Так вот, минуя окна, кто-то мило улыбался, кто насвистывал, иными словами, являл собой бодрый образчик жизнерадостности. Но по мере приближения к входу хорошее настроение словно испарялось. Складывалось впечатление, что за входной дверью притаилось нечто, увидев которое, все мгновенно менялись в лице. Со своего места я не видел, что именно служило причиной перемены, однако, проходя через дверь, лица приобретали одинаковое скорбящее выражение.

Следующее за этим действо вызывало негодование, зачастую переходящее в бешенство. Я раздражался от взглядов, полных сочувствия, ободряющих похлопываний и неискренности, ставшей повинностью. Не покидало ощущение, что присутствую на собственных похоронах и слушаю надгробные речи. Для полноты картины не хватало только свежей могилы да оркестра, исполняющего траурный марш.

Не знал, что жалость так беспощадна! Незаметно подкравшись, она жалит, словно змея, и её смертельный укус парализует волю. Страх сковывает движения, тело покрывается испариной, а взмокшая от пота рубашка словно невыносимые влажные путы. Скрипя зубами, я беспомощно ждал, когда всё закончится. Мучительно чувствовать, как жалость вонзает свои клыки в моё утратившее веру сознание.