Наемники не зря приписывали воину Ветра помощь темных сил. В их глазах он раздваивался и растраивался, а его меч — великолепная работа Дикого Кота из Имарна — сверкал в лучах солнца, как разящий луч света. Отдельного внимания заслуживало его умение ездить верхом. Белый зенебок, снежным вихрем круживший по поляне, слушался малейшего повеления седока, при каждом удобном случае пуская в ход могучие копыта и крутые рога, а молодой воин на его пляшущей спине чувствовал себя едва ли не уверенней, чем на твердой земле.

Неуловимый и подвижный, как свежий летний бриз, давший ему имя, Ветерок умело использовал все возможные преимущества своего положения. Ускользая от ударов и атакуя, он поворачивался во все стороны в седле, свешивался то на один, то на другой бок, никнул к мохнатой холке, откидывался на круп. А когда один из наемников в тот момент, когда Ураган, приспустившись с правого бока, отражал удары одновременно четверых противников, решил зайти слева и достать его копьем, Ветерок свесился едва не до земли и швырнул в обидчика дротик из-под брюха зенебока.

Камень подумал, что приемный сын Ураганов своим мастерством превосходит даже вестников Великого Се, а ведь лучше них ни до, ни после в Сольсуране никто не сражался. Впрочем, дело было не только в мастерстве. Он отдавался битве с исступлением, доходившим до одержимости, до такой степени забывая о себе и презирая опасность, что это уже вызывало у окружающих даже не страх, а некое почти суеверное благоговение. Похоже, своей безграничной самоотверженностью он надеялся если не изменить волю Великого Се, выправив свою долю, то хотя бы что-то доказать, если не людям, отвергнувшим его, то хотя бы себе и той, которую любил.

Скалы дрожали и гудели от грохота сшибающихся тел, лучи Владыки Дневного света застилала поднимающаяся столбами пыль, в небо неслись звериные крики людей и жалобный плач зенебоков, травяные стебли обагряла щедро льющаяся кровь, а на месте каждого сраженного наемника вставало трое или четверо новых.

— Что вы возитесь?! Их же всего только двое! — недовольно подгонял своих солдат предусмотрительно державшийся за их спинами Ягодник. — Вы что, хотите от князя на ужин ваши собственные потроха?

И они бросались вперед, предпочитая гибель от меча унизительной каре, которая ждала их в случае поражения, сторицей отрабатывая серебро, которое им платили. Вопреки издевательскому замечанию молодого Урагана, потомок купцов Князь Ниак меновые кольца в реку не бросал и впредь не собирался этого делать: Камень на собственной шкуре ощущал, что солдаты свое дело знали и оружие в руках держали не только во время дворцовых церемоний. Если бы не Ветерок, все могло закончиться слишком быстро.

Даже сейчас, несмотря на то, что молодой воин принимал на себя основной удар княжеских людей, от отсутствия внимания Камень не страдал, непрестанно отражая атаки тех, кто не имел возможности или просто боялся сунуться под меч неистового Урагана. Хорошо хоть Крапчатый, который, заслышав первые звуки битвы, оставил ужин и с воинственным ревом устремился на помощь своему хозяину, не забыл опыт прежних битв и держался лишь немногим хуже белого зенебока Ветерка.

Помощи от вестников им ждать не приходилось: незадолго до появления Синеглаза царевна узнала, что винтокрылой колесницы не оказалось в Граде и ее вознице требовалось сделать слишком большой крюк.

Великий Се, как известно, любит тружеников, к тому же дело, за которое они сражались, назвать неправым посмел бы разве что князь Ниак. И хотя травяные рубахи обоих воинов были распороты уже в нескольких местах, а в сапоге Могучего Утеса что-то противно хлюпало, они оба не прекращали своих трудов. Удача сопутствовала им, придавая сил, и мало-помалу ряды солдат начали редеть. К тому времени, когда Владыка Дневного Света коснулся своими лучами дальних гор, из всей Синеглазовой дюжины в строю оставалась лишь половина бойцов, да и те имели весьма помятый вид.

Все время, пока продолжалась схватка, Синеглаз держался в стороне, с надменно скучающим видом наблюдая за тем, как его солдаты безуспешно пытаются расчистить для него путь к заветной террасе, но в какой-то момент ему это надоело и он решил вступить в битву сам:

— С дороги, кавуковы дети! — раздарив авансом несколько крепких тумаков, отодвинул он своих солдат. — Сидели бы себе дома, коли не умеете сражаться! Теперь я понимаю жалобы отца, что все приходится делать самому!

— Маленький княжич решил поразмяться? — насмешливо приветствовал его Ветерок. — Не поздновато ли? Перышки растерять не боишься?

Синеглаз предпочел словесный выпад парировать взмахом меча. Ветерок отразил удар, но остро отточенный клинок, который, судя по виду, прежде принадлежал одному из погибших с царицей Серебряной посланцев, оставил кровавую борозду чуть пониже изображения духа Ветра. Молодой Ураган стремительно атаковал, но княжич с легкостью отбил атаку.

Когда Синеглаз решил вступить в смертельный круг схватки, Камень подумал, что поединок будет одним из тех, что заканчиваются после двух-трех ударов и что его итог окончательно закрепит победу Ветерка. Нынче он ясно видел, что княжич не так прост, как ему хотелось бы, чтобы о нем думали, и что держался в стороне он отнюдь не по причине трусости или неумелости.

В воинском искусстве, как, впрочем, и в любом другом серьезном деле, Камень знал три уровня мастерства: «понимаю, как сделано, и могу лучше», «понимаю, как сделано, и могу так же», «понимаю, как сделано, но лучше не могу». Синеглаз, как и его противник, пребывали на совершенно невообразимом четвертом, а то и на пятом, если не на десятом уровне, ибо приемы, которые они использовали во время схватки, наметанный глаз Могучего Утеса распознать просто не мог.

Завораживающая, запредельная стремительность была для обоих естественной, как само дыхание. В таком темпе двигались вестники, если сходились между собой для дружеской пробы умения и сил. Но если рукой Урагана двигал сам Великий Се и дух Ветра, то Синеглаз явно использовал могущество иных сил. Недаром же царевна говорила о черных колдунах.

Мешать единоборству не смел ни один человек. Поддерживая в седлах своих раненых, наемники окружили пустошь и азартно вопили, бурно выражая свой восторг и поддержку княжичу. Не меньшим восхищением, только адресованным другому человеку, светились и иные глаза: на краю террасы стояла царевна. До крови закусив нижнюю губу и забывая по временам дышать, она огромными немигающими глазами смотрела на сражение.

Зрелище и в самом деле заслуживало взгляда таких глаз. Великий Се в равной степени наделил противников статью и красотой. Перед взорами восхищенных зрителей вздымались то сивая грива, то золотая копна, лучи Владыки дневного света то отражались пылающим блеском в кованых пластинах синтрамундского доспеха, то расцвечивали пестрыми красками ритуальный рисунок травяной рубахи.

Поначалу преимущество было за сыном князя Ниака. Стоило ли удивляться: чай, он до того не рубился с дюжиной головорезов. Кроме того, Синеглаз, внимательно наблюдавший за схваткой, успел разглядеть манеру и повадку противника, тогда как Ветерку, явно не предполагавшему встретить в княжиче человека равного по мастерству, приходилось действовать наугад.

Молодой Ураган отбивал атаку за атакой и плотно держал оборону, используя любую возможность, чтобы ударить самому. По запыленному, усталому лицу градом катился пот вперемешку с кровью: в самом начале схватки Синеглаз оцарапал воину щеку, а потом еще мазанул левой рукой по губам.

Судя по всему, княжич не собирался останавливаться на достигнутом. По тому, с какой яростью он наносил удары, чувствовалось, что он очень обозлен. Привыкший к беспрекословному подчинению, сын князя Ниака не был готов смириться с неудачей, ибо, собираясь в погоню за строптивым рабом, явно рассчитывал на легкий успех. О воине Урагана он, конечно же, слышал, но так же как Камень, а, возможно, и в еще большей степени, не спешил доверять людской молве.

— И откуда ты на мою голову взялся такой прыткий? — поинтересовался Синеглаз, наседая на Урагана. — Того старого безрогого зенебока мои люди уже давно бы успокоили.