Хотя он толком не назвал ни своего рода, ни страны, из которой пришел, Ураганы приняли его как дорогого гостя, а когда пожелал остаться, с радостью назвали своим сыном, дав ему имя Ветерок, в память о любимом младшем сыне, сраженном вражеской стрелой за год до того.
Ураганы не прогадали. Слава о воинских подвигах Ветерка гремела по всему Сольсурану, упрочивая доброе имя их рода, заставляя трепетать тех, кто бы хотел покуситься на владения и свободу потомков Горного Ветра. Во время последнего посещения Гнезда Ветров Камень познакомился с приемышем. Пригожий и статный, удалой и не по годам мудрый в суждениях, владеющий тайной металлов и секретами других ремесел, он напоминал вестников Великого Се в те дни, когда они снисходили до того, чтобы примерить одежду сынов Сольсурана, и потому Могучему Утесу странно было слышать слова об изгнании.
В Сольсуране этой карой, считавшейся одной из самых суровых, наказывали людей, совершивших что-то ужасное. С другой стороны, не так уж редко встречалось, что люди благородные и достойные брали на себя бремя вины какого-нибудь безответственного младшего родича или несли незаслуженное наказание, став жертвой зависти или клеветы. А ведь во многих своих проявлениях вестники не так уж отличались от сольсуранцев.
Хотя край неба уже начал светлеть, посланцы Великого Се, товарищи царевны, не спешили появляться. Не на шутку встревоженная, девушка, обхватив худенькие плечи гибкими руками, стояла на краю террасы, приютившей их маленький лагерь, и напряженно вглядывалась вдаль.
— Ну где же они?! — не выдержала она наконец. — Можно подумать, добираются сюда на зенебоке или пешком! Впрочем, если Вадик говорит «на рассвете», раньше полудня его ждать не имеет смысла!
— Вот бы Великий Се направил стопы Ветерка в эти края! — ни к кому особо не обращаясь, задумчиво проговорил Камень. — Все ж было бы как-то спокойнее Синеглаза поджидать!
— Увы, догнать в травяном лесу ветер так же сложно, как подняться до облаков, — перефразировав известную поговорку, невесело отозвалась царевна. — Мои товарищи и я уже почти полгода в Сольсуране, а он ни разу не посетил нас.
Камень подумал, что он тоже бы не торопился встретиться с теми, кто его отверг.
— В травяном лесу приемный сын Ураганов прославился как великий воин и верный товарищ. Его братья говорили мне, что в бою он стоит десятерых.
— Это действительно так, и все же я бы не стала тешить себя пустыми надеждами на этот счет, ибо до меня дошли слухи, что Ветерок из рода Урагана готовится к свадьбе с дочерью вождя рода Земли.
Камень покачал головой. Какая же все-таки лживая птица — людская молва! Насколько ему лично было известно, а он сам гостил в то время в Земляном Граде, дело обстояло с точностью до наоборот.
Вождя рода Земли Дола в травяном лесу прозывали Дол Многоплодный или Дол Большое Гнездо. Двенадцать сыновей взрастил Дол, но дороже каждого из них ему была его единственная дочь, рыжеволосая красавица Медь. Взлелеянная любящим отцом, девушка росла, ни в чем не зная отказа. Любое ее желание выполнялось, любая прихоть воспринималась как закон.
Многие именитые мужи искали ее руки, но не преуспел ни один: своенравная Медь слишком ценила свою волю, а ослепленный любовью отец во всем ей потакал. Но, когда в Земляной град после успешного похода на варраров заехал со своими братьями и отцом герой многих битв Ветерок, сердце гордой девы дрогнуло, и она заявила отцу, что только приемный сын Ураганов достоин стать ее мужем. Дол тут же поспешил выполнить просьбу любимого чада. Не посмотрев на то, что Медь видит своего избранника первый раз в жизни, забыв про приличия, он первым подошел к молодому воину и его приемному отцу.
Как ни лестно было вождю рода Ветра Бурану заключить новый союз с влиятельным соседом (люди Земли, может, и не такие стойкие в бою, как Ураганы, знали толк в добыче руды и считались не только самым древним, но и самым богатым родом Сольсурана), неволить сына он не стал. Тот же, хоть и сознавал важность этого союза для обоих родов, неожиданно для всех дал Долу учтивый, но решительный отказ.
Тогда многие, в том числе Могучий Утес, ломали голову, в чем тут причина и чем не угодила чужестранцу зеленоокая Медь. Теперь все прояснилось. Разве девы Сольсурана могли сравниться с дочерью царя Афру, посланницей из надзвездных краев? Камень понимал Ветерка. С другой стороны, верность, которую молодой воин хранил своей далекой возлюбленной, еще раз доказывала, что такой человек навряд ли способен совершить что-то недостойное.
От Камня не укрылось, как во время его рассказа заблестели глаза царевны, как запылали нежные щеки. Это было видно даже при свете костра. Девушка, приоткрыв губы в мягкой и нежной, как первый поцелуй, улыбке, смотрела куда-то вдаль, а пальцы ее ласкали тонкую, струящуюся серебром цепочку, на которой висела небольшая привеска в виде летящей птицы.
— Наш геофизик, Синдбад, когда последний раз ездил к Долу на его медный рудник, упоминал, что люди Земли перестали общаться с Ураганами, — задумчиво проговорила она, — но я тогда не придала этому значения.
Она решительно тряхнула кудрями, отгоняя (навряд ли далеко) теплое видение, и продолжила уже другим тоном:
— В любом случае, потомки Духа Ветра готовятся сейчас к войне с князем Ниаком. У них каждый человек на счету.
Костер уже догорел, но ни Камень, ни девушка не стали подкладывать новый хворост. Царевна подняла с земли и накинула свой изрядно потрепанный плащ, затем укрыла получше разметавшегося на своем ложе беглеца.
— Как ты думаешь, — осторожно спросила она Могучего Утеса, — Синеглаз уже напал на след?
Камень ничем не смог ее успокоить:
— Я не знаю, кого из стражников княжич взял с собой, но многих из нынешних дюжинных и сотенных командиров я сам учил распознавать знаки земли. Травяной лес — не то место, где легко играть в прятки!
Словно в подтверждение слов Могучего Утеса, по почве прошла сначала еле различимая, потом все более осязаемая дрожь, и ветер принес с полудня характерный запах зенебочьего пота, сопревших шкур и пропитанных всеми оттенками испарений человеческого тела травяных рубах. Вскоре к этому прибавился медленно, но неотвратимо нарастающий звук: топот копыт, бряцание оружия, рев зенебоков, голоса, а в светлеющем фиолетовом небе новорожденными звездами зажглись огни факелов.
Несколько мгновений Камень лелеял надежду, что всадники проедут стороной, но вскоре она развеялась, точно дым священных курильниц, когда верховный жрец распахивает двери храма. Всадники неотвратимо приближались.
Обглодыш по-звериному повел носом, завозился во сне, что-то тихо проскулил и, открыв глаза, безуспешно попытался приподняться на локте сломанной руки.
— Тихо ты, отчаянная голова, — приструнил его Камень. — Здесь тебе никто не желает зла!
— Там мой хозяин! — хриплым со сна, ломающимся голосом сообщил беглец. — Он хочет меня убить!
— Есть за что, — проворчал Камень, показывая мальчишке скрижаль, которую все еще держал в руках. — Воровство до добра не доводит!
— Я не вор! — глубоко запавшие, нездешнего фиолетового цвета глаза Обглодыша сверкнули в неверном предрассветном сумраке, он вновь предпринял попытку приподняться. — Князь Ниак не имеет права самовольно распоряжаться тем, что принадлежит всему народу Сольсурана!
Камень согласно кивнул. Ответ мальчишки ему пришелся по душе.
— Твоя правда, — сказал он. — И все же, навлекая на себя гнев князя Ниака, ты поступил опрометчиво!
— Мне все равно нечего было терять!
— Что случилось? — встрепенулась царевна.
— Мой господин узнал, что я стал невольным свидетелем вашего с ним последнего разговора.
Он бросил выразительный взгляд на свежие, вздувшиеся рубцы на руках и ногах. Такие могла оставить только плеть.
Царевна досадливо покачала головой:
— Я всего лишь не хотела с ним портить отношения в память о нашей прежней дружбе, а он вообразил себе невесть что!
— Ему от тебя нужна не дружба, а нечто иное, — с серьезным видом проговорил Обглодыш. — Ты ведь царевна Сольсурана, наследница рода владык! Остерегайся его! Он не остановится ни перед чем!
