Ветерок сгреб царевну в охапку и довольно-таки ощутимо встряхнул. От неожиданности она замолчала, удивленно глядя на него.

— Меня не было на станции в ту ночь! — проговорил Ураган медленно и отчетливо. — И в отличие от прошлого раза, тому есть свидетель.

Кажется, царевна только сейчас увидела Могучего Утеса и Обглодыша. При всем уважении, которое Камень питал к дочери и наследнице великого царя, позволять ей и дальше порочить свое доброе имя, возводя напраслину на человека, дважды спасшего ей жизнь и честь, он не мог. Он полностью подтвердил слова Ветерка, а когда девушка немного осмыслила сказанное, добавил:

— Мы встретились утром того дня и с тех пор еще не расставались. Это такая же истина, как та, что я последний в своем роду. Я знаю, вестники способны за короткий срок преодолевать огромные расстояния, но если бы такое произошло, я бы это заметил!

На бледном, осунувшемся лице царевны появилась растерянность.

— Этого не может быть! — воскликнула она. — Я же своими глазами видела его!

— Ты полагаешь, что я одновременно находился в двух местах, как любят болтать наемники? — не скрывая горькой насмешки, угрюмо поинтересовался Ураган, больно задетый ее недоверием. — Неужели ты думаешь, что в этом случае я позволил бы тебе уйти!

— Я же предупреждал тебя, госпожа, — поддержал молодого Урагана Обглодыш, — не верь глазам своим! В ваш Град проник вару — оборотень, способный принимать любое обличье. Он и есть виновник всех бед!

Царевна в полном смятении покачала головой:

— Нет, так не бывает! Вару — это плод фантазии, миф, дань традиции! Да и как быть с остальными?! Я же видела не менее двух дюжин воинов Ветра!

— Воинов Ветра? — разом переспросили Могучий Утес и Ветерок.

Девушка кивнула:

— Здесь не может быть никаких ошибок! Узор травяной рубахи рода Урагана я могу воспроизвести по памяти даже в полной темноте!

Ветерок покачнулся, словно получил сокрушительный удар в лицо. Камень хмуро опустил голову. Подобной низости он не ожидал даже от князя Ниака. Блестящая идея, что ни говори: одним разом покончить с вестниками и уничтожить последний оплот сопротивления, ославив Ураганов на весь Сольсуран.

— Это козни поклонников темных духов? — осторожно спросил он у Ветерка.

Воин кивнул.

— Я имел неосторожность открыться перед Синеглазом, — пояснил он. — Мне, как ты помнишь, тогда выбора особо не оставляли. Теперь Альянс решил нанести упреждающий удар. Что ж, методы его не изменились.

Он повернулся к царевне:

— И ты поверила, что мои родные способны поднять руку на вестников Великого Се?

Он достал из-за пазухи цепочку с привеской в виде птицы, которую ласкал и целовал всю прошедшую ночь, и, не глядя, отдал царевне. Девушка задрожала всем телом, как молодой побег травы на осеннем ветру. Кажется, она наконец смогла осознать, что произошло. Краски покинули ее лицо, вокруг губ появилась синеватая кайма.

— Под травяными рубахами воинов Ветра скрывались наемники, — пояснил Камень. — Это они разрушили станцию и взяли вестников в плен.

— В плен? — глядя куда-то в пустоту, переспросила царевна.

— Вестники Великого Се, похоже, живы. Их судьбу пытается выяснить Дикий Кот из Имарна. Мы с Ветерком шли по твоему следу, государыня, чтобы отвезти тебя в Гнездо Ветров. Это теперь единственное место в Сольсуране, куда пока не добрался князь Ниак.

Царевна рассеянно кивнула, сделала несколько шагов, запуталась в длинных полах плаща и беспомощно осела на землю, словно тряпичная кукла, забытая детьми после игры. Только порванная цепочка с привеской в виде птицы осталась зажата в судорожно стиснутой ладони.

В Неспехе у Камня жил друг — коваль Искра из племени Огня, народа, исстари славного своими искусными кузнецами и оружейниками. Все мужчины у него в роду были обладателями огненно-рыжих бород и очень гордились этим знаком духа покровителя. У мастера Искры не только борода, но и волосы, брови и даже ресницы светились пламенем, со временем, впрочем, припорошенным пеплом. Именно в его дом и направился со своими спутниками Камень.

— Не думаю, что это такая уж хорошая идея, — с сомнением проговорил Ветерок, пытаясь привести в чувство находящуюся в глубоком обмороке царевну. — Синеглаз наверняка разыскивает беглецов. Мне бы не хотелось навлекать неприятности на дом твоего друга и его семью. Да и навряд ли твой приятель обрадуется, когда узнает, в каких преступлениях обвиняют меня и мой народ.

— Ты лучше меня знаешь, что все эти обвинения не стоят и одной зенебочьей лепешки. Хотя Искра и принадлежит к народу Огня, его мать происходила из племени Урагана и была сестрой моей матери. Мы нанесем Искре величайшее оскорбление, если остановимся где-нибудь в другом месте. Кроме того, если тебе действительно дорого твое доброе имя, ты должен говорить с людьми. Искра — хороший мастер, и его слово имеет вес у сородичей! Помни, молодой Ураган, теперь, когда град Вестников разрушен, твоим братьям приходится рассчитывать только на самих себя.

Могучий Утес оказался прав. Даже рассказ о злоключениях обитателей Града Вестников, изложенный, впрочем, кратко и пока без упоминания о клеветнических кознях князя Ниака, не смог омрачить кузнецу радости встречи со старинными друзьями и родней. Он безо всяких колебаний принял путников в своем доме, а его жена Тростинка, женщина еще не старая, но располневшая от частых родов, только увидев полуживую от пережитых потрясений царевну, тут же заойкала:

— Ай, бедняжечка, несите ее скорее в дом! Сейчас еду соберу да велю мужу, пусть баню истопит. Ох-охонюшки! До чего же охотники за рабами обнаглели. Красивой девке хоть из дома не выходи — сразу сцапают! Хвала Великому Се, что послал мне одних сыновей!

Сколько лет Камень помнил Тростинку, эта добрая, покладистая женщина наоборот все время молилась Великому Се, приносила жертвы духам-прародителям, чтобы послали ей хоть одну девочку. Но все тщетно. Рыжие, вихрастые копии кузнеца неуклонно множились числом. Нынче их было семь, причем старший уже помогал в мастерской и поглядывал на девок, а младший едва научился ходить.

Тростинка с радостью взялась ухаживать за усталой гостьей, щедро отдавая ей ту частичку душевного тепла, которая предназначалась дочери, тщетно ожидаемой столько лет. Благодаря ее заботам Птица смогла вновь вернуть себе облик исполненного достоинства и уважения человека, очистившись от грязи и скверны рабства.

— Вот так-то лучше, — приговаривала жена кузнеца, ловко разбирая на пряди влажные волосы девушки. — А тины-то сколько было, а песка, словно в гостях у речного духа побывала.

Птица грустно улыбнулась, но не стала пугать добрую женщину словами о том, что предположение совсем не далеко от истины.

Как и в большинстве сольсуранских жилищ, глинобитные стены дома кузнеца изнутри покрывал разноцветный частокол высушенной особым способом травы. Это было и украшение, и защита от постоянно дующих зимой холодных ветров. Травяной настил также защищал и земляной пол в самой благословенной части дома — возле очага, где по обычаю устраивают что-то вроде помоста.

Поверх травяного настила лежал войлок и зенебочьи шкуры. Там на низеньком плетеном столике Тростинка и ее сыновья собрали еду — лепешки, рассыпчатый зенебочий сыр, вяленое мясо, обжаренные в масле молодые побеги травы, похлебку из молока, жира, поджаренной соленой муки и трав и «таме» — знаменитый Сольсуранский напиток, приготовленный из сброженного сока травы.

Хозяин дома начал трапезу по древнему обычаю — взял одну из лепешек, разломил ее на семь равных частей и по очереди бросил в очаг, благодаря от своего имени и от имени своих гостей Великого Се и духов прародителей за посланную ими пищу.

Сидя напротив царевны, Камень с удовольствием за ней наблюдал. Облаченная в новую сине-зеленую, под цвет глаз, тунику с оберегами рода Ветра и серые шаровары, отогревшаяся и разрумянившаяся после бани, девушка уже не напоминала то затравленное, отчаявшееся существо, которое стояло на помосте рынка рабов.