– До нашего приземления в Хитроу осталось несколько минут. Могу ли я еще чем-то вам помочь?

Да, принесите мне, пожалуйста, мой рассудок.

Я встряхиваю головой, и она уходит. Спустя некоторое время мы оказываемся в многолюдном аэропорту. Дэр придерживает меня рукой за локоть, и, несмотря на то что мне совсем этого не хочется, я стряхиваю ее прочь.

Его губы плотно сжаты. Он наклоняется к моему уху:

– Здесь небезопасно, Калла. Нравится тебе это или нет, сейчас тебе нужно держаться поближе ко мне.

Я слишком ошеломлена, поэтому позволяю ему взять себя под руку.

Здесь небезопасно.

Все вокруг меня проносится, словно в тумане, когда мы подходим к высокому мужчине в черном костюме водителя, ожидающему нас в конце коридора. У него седые волосы и крупный нос, лицо худое, на нем читается внутренняя сила, но, когда он замечает меня, его лицо озаряется улыбкой. Однако он сразу переводит взгляд на Дэра, мгновенно вспоминая о сдержанности.

– Мистер Дюбрэй, – кивает он, когда мы оказываемся вровень с ним, и на секунду мне кажется, что он перепутал нас с кем-то другим.

Но Дэр отзывается:

– Надеюсь, машина поблизости, Джонс. Мы слишком устали после перелета.

Губы мужчины плотно сжаты.

– Автомобиль ждет вас снаружи, сэр.

Почему-то у меня возникает ощущение, что эти слова Дэра должны были задеть его. Но мгновением позже он подхватывает наши сумки, и мы следуем за ним на парковку, где стоит элегантный черный лимузин. Он длинный и блестящий: раньше мне никогда не доводилось ездить на лимузине. Мои глаза расширяются от удивления.

Я никогда не задумывалась о благосостоянии своей семьи.

До сегодняшнего дня я была девочкой, принадлежащей к среднему классу, отец которой работал гробовщиком. Мы делили дом с похоронным бюро, поэтому Финн и я всю жизнь были предметом насмешек для большинства наших одноклассников. Мы всегда были окружены смертью, мы были одиноки на вершине нашего холма, чудики.

Но здесь… здесь… я думаю, здесь все совсем по-другому.

Наверное.

– А вы, должно быть, Калла, – окидывает меня взглядом Джонс, взяв в руки мою сумку.

Я киваю:

– Да.

– Вы выглядите в точности как ваша мать, – говорит он мне, и на секунду в его взгляде снова мелькает искорка теплоты.

Я сглатываю, потому что скучаю по ней, потому что я бы все отдала за то, чтобы она оказалась сейчас здесь, со мной.

– Добро пожаловать в Англию.

– Спасибо, – неловко бормочу я, пока он открывает передо мной дверь и загружает наши чемоданы в багажник.

Как только автомобиль трогается с парковки, я прижимаюсь лбом к оконному стеклу, пытаясь вытеснить все гнетущие мысли из головы.

Я вовсе не одинока.

Я не потеряла своих мать и брата.

Я не должна забыть человека, которого люблю.

Я так усиленно думаю об этом, словно мои мысли способны в один миг все изменить.

Но опыт подсказывает мне, что это не сработает, как не сработало в миллионе других случаев, когда еще в школе я пыталась таким образом спрятаться от насмешек и издевок.

Это не помогало тогда – не поможет и сейчас.

И вот я все еще здесь, в Англии, я все так же одинока, мне грозит некая опасность, хотя я и не знаю, какая именно. Мой любимый сидит рядом со мной, хотя с таким же успехом он мог бы быть за тысячи километров… ведь я больше не могу доверять ему. Потому что мой разум слишком хрупок: настолько, что даже я сама это осознаю.

И поскольку я не могу заставить всю эту ситуацию просто взять и раствориться, стараюсь сконцентрироваться на лучшей части происходящего.

Я еду прочь от своих печалей, туда, где я смогу просто побыть в тишине. Там я смогу лучше понять себя, наладить свой внутренний механизм, получить ответы на все свои вопросы.

В окружении роскоши я еду из аэропорта. На этом я пытаюсь сфокусировать внимание.

Если бы Финн был сейчас здесь, он бы пришел в восторг от этой роскошной машины, от воды в красивых бутылочках, помещенных в ведра со льдом, или от аккуратно свернутых полотенец. Нас никогда так не баловали, и, с комом в горле, я внезапно понимаю, что это совсем не честно, что Финна здесь нет.

Потому что у него больше никогда не будет такой возможности.

Если Финн не может все это увидеть, то и я тоже не имею на это никакого права.

Я борюсь с желанием выпить воды из бутылки или взять полотенце, свернутое в плотный рулон, и даже съесть маленькую шоколадную конфету с мятной начинкой. Я не заслуживаю ничего из этого.

Открываю глаза и смотрю в окно, наблюдая, как городская суматоха сменяется спокойствием окраин.

– Давай поедем более живописным путем, Джонс, – просит водителя Дэр.

Джонс ничего не отвечает, но изменяет маршрут, и через некоторое время перед моими глазами сквозь скалы и деревья здесь и там начинают мелькать проблески океана.

– Мы живем поодаль от Хастингса, ближе к Сассексу, – говорит мне Дэр так, будто бы я знаю хоть что-то об английской географии.

Я киваю, словно все это мне хорошо известно, потому что теперь вынуждена притворяться. А тем временем мы продолжаем двигаться дальше.

Спустя полчаса машина все еще скользит по раскинувшейся гладкой лентой дороге, но в отдалении между кронами деревьев уже маячит крыша здания с башенками и шпилями.

Дэр выходит из своей дремоты, открывая глаза, так я понимаю, что мы почти на месте.

Я вытягиваю вперед шею, чтобы получше разглядеть дом. И когда мне это наконец удается, я замираю в безмолвии, потому что это зрелище заставляет вдох застыть на моих губах.

Это просто не может быть их фамильный особняк.

Он огромный, впечатляющий и ужасающий одновременно.

Старинный, возведенный из камня, невыразимо прекрасный.

Высокая стена простирается в обе стороны так далеко, насколько я могу видеть, окутывая все владения подобно огромному защитному покрывалу. Это здание настолько гигантское и тяжеловесное, что на мгновение у меня закрадывается мысль, не должно ли оно было служить укреплением когда-то давно… Или же оно, наоборот, стало тюрьмой для тех, кто внутри?

Но это всего лишь мои странные мысли.

Когда мы сворачиваем с дороги, железные створки ворот распахиваются прямо перед нами, как будто подчиняясь какому-то магическому заклинанию или словно их отпирают чьи-то невидимые руки. Туман закручивается в витиеватые облака прямо над землей и поднимается к ветвям деревьев, из-за чего я не могу до конца разглядеть то, что находится по ту сторону изгороди.

Несмотря на пышно растущую здесь траву, все это место окутано чем-то гнетущим, темным. И это гораздо больше, чем просто непрерывный дождь или нависшие облака.

Нечто неосязаемое.

Меня наполняет необъяснимый ужас, когда машина проскальзывает сквозь ворота и движется по дороге, которая скрывалась от глаз за слоями густого тумана. И вот мы оказываемся около дома. Вблизи он выглядит не просто огромным, а скорее ужасающим.

Я пытаюсь ухватить его взглядом сквозь ветви деревьев, и каждый раз мне приходится задерживать дыхание.

Высокая крыша с отвесными скатами.

Колонны и шпили, покрытые мхом.

Капли дождя стучат по крыше автомобиля, падают на дорогу, заставляя все вокруг сиять в преломленных лучах света.

Здесь сыро и серо. Единственное слово, которое вертится в моей голове, когда я рассматриваю этот пейзаж, – готика.

Готика.

Несмотря на все великолепие и экстравагантность этого места, оно не перестает казаться мне менее пугающим.

Пока мы подъезжаем к зданию, я считаю удары своего сердца. Мне удается дойти до пятнадцати, когда лимузин наконец останавливается на огромной круговой парковке, мощенной булыжником.

Возвышающееся перед нами здание возведено из камня, и, кажется, оно простирается до самой линии горизонта. Его темные окна всех возможных форм и размеров взирают на меня сверху.

Аккуратно подстриженные газоны, невероятных размеров особняк, ухоженные сады. Грозовые тучи вздымаются над массивным строением, и здесь есть только одно, что я знаю наверняка: ужасающий этот дом или нет, но сказать, что он роскошный, – значит, не сказать ничего.