Чертыхаясь, Спроус приложил руку ко лбу. Вот стерва.

***

— Кто? — голос, такой знакомый и родной, пронизывал до костей.

— Я.

— Уходи, Коул, — голос, доносящийся из-за двери чуть дрожит.

— Впусти меня? — тихо просит брюнет, усаживаясь перед дверью, прямо на пороге.

Слышится звук поворачиваемого ключа и через несколько секунд перед ним стоит Аманда. Стоит в его футболке.

Он вскакивает, но, сдерживая себя, выжидающе смотрит на неё. Мгновение. Вдох. Мгновение. Выдох. И она, не сдержав слёз, кидается ему на шею.

— Я так скучала, — шепчет рыжая, прижимаясь к любимому человеку.

Он приподнимает своё маленькое сокровище и заносит в квартиру — такую знакомую, такую родную, до щемящей в груди нежности. Покрывая её лицо бесчисленными поцелуями, сцеловывая текущие по щекам слёзы, он будто вымаливает прощение. Вымаливает прощение за то, что нельзя простить.

— Прости, прости, прости меня, — шепчет он, будто в бреду. Она ласково смеётся и проводит большим пальцем по его скуле, чувствуя, что зверь в груди сворачивается клубком и утихает.

— Я давно тебя простила, — шепчет Ада ему в губы и осторожно целует. Боже, она уже и забыла, каково это: целовать Коула. В глаза тут же хлынул новый поток слёз.

— И как давно? — сдавленно спрашивает он, усаживая её на спинку кровати и утыкаясь носом в шею, вдыхая столь знакомый запах.

— Шшшш… слишком много разговоров, — она медленно, будто опасаясь чего-то, целует его в шею, находя губами знакомую вену. — Поговорить мы сможем и потом…

***

— Какая же он мразь, — шепчет девушка, ударяясь головой о дверь ванной и стирая дорожки слёз.

Унижена. Растоптана. Он медленно, но верно превращает её в ничто. Просто в пустое место. Она ёжится, будто от холода, и медленно снимает с себя одежду. Душ. Сейчас ей просто нужен холодный душ. Лили включает ледяную воду и бездумно встаёт под поток воды, всё ещё погружённая в свои мысли. Холодно.

Кажется, она потеряла счёт времени. Фыркает и подставляет лицо холодной воде. Ужасно. Такое ощущение, что место удара до сих пор горит. Девушка снова заходится в рыданиях, оседая на дно ванной.

— На дно, — вымученно хихикает она.

Да уж, истина. Она на полном дне. Но почему она так скучает по тому Коулу? Не этой бездушной скотине, которая несколько минут назад едва не прибила её. Нет, по тому милому, доброму парню, с которым можно готовить пончики, смотреть сериалы, спать в обнимку?

Было обидно. Очень. Лили уже не замечает холода, просто не хочет замечать. Там, в груди, пустота. Так было после развода родителей. Больно, страшно, обидно. И вот эта неуверенность, что, может быть, именно она виновата во всём?

— You’ve seemed to replace your brain with your heart

(Такое чувство, будто ты заменила разум сердцем.)

You take things so hard and then you fall apart

(Ты принимаешь всё близко к сердцу, а потом разрываешься на части.)

You try to explain but before you can start

(Ты пытаешься всё объяснить, но едва успеваешь начать,)

Those cry baby tears come out of the dark

(Как эти детские слезы появляются из ниоткуда…), — осипшим от температуры голосом прошептала она.

Точно. Она не красавица, как Аманда, не хохотушка, как Камилла, не хитрая лисица, как Меделин. Она просто плакса. И всегда ей была.

На ум почему-то пришли слова из её интервью.

От ненависти до любви один шаг

Она усмехается и со всей силы впивается ногтями в мягкую ткань ладоней. Нет, между любовью и ненавистью не один шаг. На самом деле, между любовью и ненавистью Великая Китайская Стена, и каждые двадцать шагов стоят охранники с оружием в руках. Если не каждые десять.

Отвратно. Зачем она вообще об этом думает? Да и когда в последнее время у неё появлялись подобные мысли? Ооо, она отлично помнила свою депрессию. Она не могла даже выйти из квартиры — ничего не хотелось делать, никого не хотелось видеть или, тем более, слушать. Хотелось просто медленно умереть. По капле, по частице. Просто исчезнуть из этого мира. Так, будто её и не было. Так, будто она никогда не существовала.

Тогда, после депрессии, выкарабкавшись с помощью сестёр и друзей, она сделала себе татуировку. Надо же было додуматься. Она усмехается и проводит посиневшими кончиками пальцев по стреле. Тогда она объясняла это тем, что стрела, хоть она и оттягивается назад, она всегда мчится вперёд. Мол, чем сильнее давят обстоятельства, тем сильнее будет человек.

Наивная. Думала, что справиться с депрессией ещё раз. А депрессия показала фак и пожелала удачи, обещая скоро заглянуть. На похороны.

Глухо рассмеявшись, девушка упёрлась мокрой головой в бортик ванны и прикрыла глаза. Ноги сводило от холода, зубы стучали о фарфор. Ей было всё равно. Сейчас просто хотелось лечь спать и не проснуться.

Лили снова в мыслях вернулась к Коулу. Красивый, обаятельный, он был милым, когда этого хотел, он мог бы быть прекрасным собеседником. Спроус хорошо готовил, никогда не капал ей на нервы (в отличии от неё), убирал свои вещи на места. Он, чёрт возьми, был практически идеальным. А ещё у него красивый смех. Он так мило щурится, когда смеётся и эти морщинки, собирающиеся при прищуре, лучиками расходящиеся от его глаз, выглядят как-то особенно по-домашнему.

Блондинка замирает, широко распахнув глаза, и вцепляется обеими руками в бортик ванной до посинения. Нет, такого же просто не может быть.

Ну не могла же она…

Вдох

Выдох

…влюбиться в Коула?

***

Звонок телефона вырвал Спроуса из дремоты. Под боком посапывала Ада, измотанная и довольная. На дисплее высветилось имя Камиллы, их общей с Лили знакомой. Камилла, наверное, была единственным человеком, с кем Рейнхарт поладила сразу. Даже странно как-то. Будто вжилась в роль своего персонажа настолько, что начала испытывать его привязанности. Жутковатые перспективы.

— Алло?

— Спроус, твою мать, вы дома?!

Брюнет морщится от резких звуков и шипит сквозь зубы едва различимые ругательства.

— Кто «мы», Мендес? Эта стерва осталась в квартире, а я… — «у Аманды» хотел добавить парень, но в последний момент передумал.

— Я не могу до неё дозвониться, — тихо сказала Камилла, стараясь скрыть в голосе панику.

— И что с того? Может просто пошла в ванную и…

— Вы с ней ругались?

— Что?

— Перед твоим эпическим уходом из квартиры вы с ней ругались? — более требовательно спрашивает Камилла.

— Ну, мы немного повздорили…

— Насколько немного?

— Я ударил её.

Боже. Как же это безжизненно, как пусто прозвучало. На другом конце провода долго молчали.

— Твою ж мать, Спроус, если она что-нибудь с собой сделала — я ушатаю тебя сама, — рявкнула Камилла, кажется, куда-то собираясь.

— Да что случилось-то? Ну повздорили, ну…

— Рецидив, блять, наверняка случился, — выкрикнула Камилла и Коул потрясённо замолчал. Нет, Мендес не была пай-девочкой, но мата он от неё ещё не слышал. Вообще не разу.

— Реце… что?

— Ре-ци-див, — по слогам повторила Мендес. — Возобновление болезни после кажущегося полного выздоровления или, как это ещё называют, ремиссии. У Лили была затяжная депрессия. Психолог предупредил, что ещё около полугода она будет эмоционально неустойчива, так что любое потрясение…

— Твою мать, — выругался брюнет, вскакивая с постели и собирая одежду.

— А я на другом конце Америки, — в голосе Мендес слышалась истерика.

— Так, спокойно… Как долго ты не можешь до неё дозвониться?

— Где-то полтора часа, поэтому я решила позвонить тебе, — голос прозвучал немного неуверенно, но всё же прибавил. — Ты далеко от неё?

— В паре кварталов, не дальше, — буркнул он, сбросив трубку. Ещё ему истерики Камиллы не хватало.

На ходу натягивая футболку, парень кинулся в прихожую, к обуви. Обувшись, он, не дожидаясь лифта, ломанулся по лестнице.

***

Входная дверь хлопнула о стену с такой силой, что, вполне возможно, на штукатурке останутся трещины. Лили лениво приподняла голову и тут же безжизненно уронила её на руки. Все достали. Просто пусть не трогают её.