— Именно, — сосредоточенно кивнула я и улыбнулась. — Ненавижу очереди и сутолоку.
Поезд действительно уже подошёл к платформе, уже даже объявили посадку, так что редкие ещё пассажиры уже спешили занять свои места. Мы и правда выбрали достаточно неплохое купе, прекрасно понимая, что друзья нас найдут. И, с удивлением наблюдая друг за другом, оба достали значки старост. Смерили друг друга долгими, сосредоточенными взглядами. И рассмеялись.
— А я ведь даже не подумал спросить, выслали ли тебе значок, — веселился Певерелл, стараясь не хохотать слишком громко.
— Как и я, — оставалось только пожать трясущимися от смеха плечами и дрожащими руками приколоть значок к мантии.
Не то чтобы я так сильно желала быть старостой, нет. Скорее это был очередной пунктик, которого желательно было бы достигнуть. Его отсутствие в моей жизни было бы не критичным, но неприятным. А вот Джеймса в роли старосты я даже как-то и не представляла.
— О, вот вы где! А я-то думал, что ещё не пришли…
Подняв голову, я встретилась глазами с искрящимися весельем глазами Сириуса. И в этот же момент я поняла, что так сильно изменилось в наших отношениях с Джеймсом.
С ним я чувствовала себя так же комфортно, как будто всё ещё оставалась наедине с собой. А вот щемящее чувство одиночества отступало.
***
Весь учебный год — вплоть до наступления экзаменов — прошёл под знамёнами подготовки проекта для принятия в ученичество к мастеру Чар с континента. Мистер Сваровски согласился принять в ученики меня и Певерелла на два года с тем условием, что мы сумеем подготовить парный проект за один учебный год.
— Можете считать, что это проверка, — сказал он при личной встрече в Августе. — Если справитесь, то сможете учиться отдалённо. Нет — значит зарвались вы слишком.
До сих пор думаю, что приняли нас только благодаря фамилиям. Каркаровы были в родстве со Сваровски, а фамилия Певерелл была слишком уж говорящей и слишком уж знаменитой, чтобы игнорировать её.
Именно поэтому весь пятый курс прошёл в подготовке проекта. Мы решили взять за основу Чары проекции. Тема была интересной и, что самое главное, почти незатронутой никакими исследованиями. Подумав, решили привязать к какому-нибудь предмету анимированную картинку. Я-то знала, что это называется «мультфильм», а вот Певерелл о таком даже не догадывался. Пришлось втихаря убегать из Хогсмида во время прогулки по нему, чтобы оказаться в Лондоне и пройти в кино, где всё ещё изредка крутили диснеевскую «Белоснежку» или ту же «Золушку».
Джеймс был очарован. И сказками, и маггловскими кинотеатрами, и даже мной, наверное. Мне безумно нравилось гулять с ним по немагическим улочкам, кутаясь в пальто, заходя в кофейни или книжные, рассматривая обыкновенных людей и говоря о чём-то отвлечённом. В эту осень и зиму мы вместе гуляли по набережным, паркам и скверам, посещали музеи и картинные галереи, черпая всё больше вдохновения для собственной творческой работы, так нужной нам для получения мастерства. Он часто дарил мне милые букетики цветов, я же хранила их под стазисом какое-то время, а потом превращала некоторые в гербарий — подобное хотелось сохранить надолго. После кропотливой работы над цветами, они вставлялись в рамку и отсылались вместе с домовушкой в поместье, чтобы потом, по приезду уже, быть разобранными и развешанными по комнате.
Эти дни были окрашены чем-то светлым, лёгким, но всё-таки бесконечно вдумчивым и грустным.
Мы были пятнадцатилетними детьми, но выглядели намного старше своего возраста. Я — из-за своеобразного перерождения, он — из-за столь раннего принятия Рода.
Конечно, мысли о том, почему он это сделал, проскальзывали. Хотя и отказывалась в это верить до последнего, но происходящее всё чаще и чаще подтверждало мои догадки.
Лилия Каркарова, наследница древнего чистокровного Рода, никогда не смогла бы выйти замуж за Джеймса Поттера, обычного наследника Рода Артефакторов. А вот за Джеймса Певерелла могла.
Магия смогла бы благословить такой брак, так что и отката бы не последовало. А с появлением на свет близнецов всё становилось ещё проще — в конечном счёте образуются две ветви, центральная и боковая — так что Род был далёк от угасания.
Это было всё дико сложно. Голова пухла от информации, все повально готовились к экзаменам, а на нас с Джеймсом висел ещё и дополнительный проект… но это была жизнь. Тяжёлая, безумно интересная, выматывающая, такая многогранная и такая прекрасная.
Рождество тоже стало действительно запоминающимся. Сейчас, когда Джеймс всё ещё жил у родителей и оставался несовершеннолетним по всем магическим законам, поместье Певереллов было запечатано. Но он был полон уверенности в собственных силах, так что именно на это Рождество собирался попробовать его отыскать. Я могла лишь пожелать ему удачи и мысленно быть рядом.
Праздник я отмечала у Эвансов. Ещё в поезде переоделась в маггловский свитер и плотную плиссированную юбку ниже колена, там же накинула пальто и уменьшила свой багаж. Брежнев, моя незаменимая сова, отправился всё же со мной, а вот Кот остался в замке. За ним и приглядывать особо не нужно было — самостоятельное и дико умное существо прекрасно ориентировалось в запутанных коридорах, но я всё же попросила ещё молодого Филча присматривать за ним — кажется, у моего Мефистофеля и его миссис Норис был роман.
Это Рождество было уникальным ещё по одной причине: впервые за крайне долгое время на историческую родину возвращалась Петти. Она сильно вытянулась, повзрослела, но я была к этому уже готова, ведь с нашей последней встречи девушка изменилась не фатально. А вот у родителей на глаза набегали слёзы. Судя по всему, им уже не раз приходили мысли о том, что они состарились слишком рано: дети уже упорхнули из семейного гнезда, а новых заводить было уже поздно. К тому же, бытовало поверье, что после рождения волшебника-ребёнка у обычных магглов наступают какие-то тотальные проблемы со здоровьем. Проще говоря, к зачатию они уже были не способны. Грустно.
Впрочем, печальные мысли владели мной не долго. Старая комната, в которой всё осталось так же, как и пять лет назад, уже манила меня своим теплом. Мама, улыбнувшись, тут же отправила меня разбирать вещи.
— Всю твою старую одежду мы оставили на своих местах, — стыдливо спрятав глаза, зачем-то добавила она. — Как и остальные вещи, впрочем. Просто не смогли выкинуть сначала, а потом и вообще…
— Зачем выкинуть? — удивилась я. — Давайте я сегодня соберу всё ненужное в коробки, а потом мы отвезём всё в детский дом или на барахолку.
— И правда, — обрадовалась женщина, улыбаясь; она была очень красивой, когда искренняя улыбка трогала её губы, разливаясь по всему лицу, вплоть до маленьких морщинок под глазами, и отражаясь где-то на дне глаз. — Так и сделаем.
Мне стало даже неловко от той радости и теплоты, с какой они приняли меня назад. Вдруг подумалось, а что было б, выбери я другие условия этого своего «попадания»? Всё-таки Эвансы — замечательные люди, а я с ними вот так…
Качнув головой, я ещё раз улыбнулась матери и поспешила наверх, в свою комнату. Сожалеть о прошедшем — это пустая трата времени. Зато сейчас я вполне себе могу исправлять ситуацию, учась на собственных ошибках.
Комната встретила запахом чего-то свежего и «чистого» — кажется, моя мать выдраила тут полы с хлоркой. И действительно, в помещении царила чуть ли не стерильная чистота. А учитывая свою нелюбовь к пыли меня это лишь порадовало.
С распаковкой вещей и разбором коробок с одеждой покончила я тогда быстро. Отложила только тёплый вязанный кардиган, сделанный руками заботливой матери когда-то навырост, и вручную же сшитую подушку в форме кота — её мне когда-то дарила Петти. Остальное же разложила по коробкам без всякого сожаления. К вещам я привязывалась крайне медленно, так что отдавать ненужные мне предметы было достаточно легко.
Сам праздник был наполнен чем-то тёплым, светлым и безумно чистым. Праздничный ужин едва ли переплюнул обед, вся семья была наконец в сборе, а потому атмосфера царила самая что ни на есть благодушная. После раздачи подарков, обсуждения каких-то милых семейных историй и торжественного рождественского гимна, праздник перетёк в более уютное и мирное русло. Мы сидели перед камином в гостиной, пили горячий глинтвейн и болтали обо всём на свете.
