Гиппопотам – ближайший друг Хапи, богини Нила. Мы могли охотиться на него только с ее позволения. Ради этого Тан молился и приносил жертвы в храме в то утро, а моя госпожа стояла рядом с ним. Правда, Хапи – ее покровительница, но я сомневаюсь, что она стала бы с таким желанием участвовать в церемонии только по этой причине.

Животное, которое я увидел под нами, оказалось огромным старым самцом. Мне почудилось, что величиной он был с нашу ладью. Гигантское тело грузно перемещалось по дну лагуны. Вода замедляла его движения, и он выглядел чудовищем из кошмарного сна. Копыта его поднимали ил со дна, похожий на облачка пыли от копыт диких антилоп, несущихся по пустыне.

С помощью рулевого весла Тан развернул ладью, и мы помчались за ним. Хотя его галоп казался медленным и церемонным, гиппопотам быстро удалялся от нас. Темный силуэт исчез в зеленых глубинах лагуны впереди.

– Навались! Вонючее дыхание Сета на ваши головы! Навались! – зарычал Тан на своих людей, но стоило только одному из его подчиненных тряхнуть узловатым кнутом, как он нахмурился и покачал головой. Я ни разу не видел, чтобы Тан пустил в ход кнут без особой необходимости.

Внезапно животное выскочило на поверхность и выпустило из легких облако зловонного пара. Вонь окутала нас, хотя мы находились на расстоянии более полета стрелы. На какое-то мгновение спина гиппопотама образовала блестящий гранитный остров посреди лагуны, затем он быстро вдохнул и опять исчез под водой.

– За ним! – зарычал Тан.

– Вот он! – закричал я и, повернувшись, показал за борт. – Он возвращается!

– Отлично, дружище, – со смехом похвалил меня Тан. – Из тебя еще можно сделать воина.

Предложение было смехотворным, потому что я писец, мудрец и художник. Мой героизм – героизм ума. Однако похвала Тана наполнила меня радостью. На мгновение мои страхи растворились в азарте погони.

К югу от нас остальные ладьи тоже присоединились к охоте. Жрецы Хапи вели строгий учет количества животных в лагуне и разрешили убить пятьдесят гиппопотамов для приближающегося праздника Осириса.

После этого в лагуне останется стадо в триста голов священных животных. Именно такое количество жрецы считали идеальным для того, чтобы водные пути к храму не зарастали, заросли папируса не наступали на орошаемые поля, а храм, в свою очередь, получал необходимое количество мяса. Жрецы храма имели право есть мясо гиппопотама круглый год, а не только в течение десяти дней праздника Осириса.

Тем временем охота распространилась по водам лагуны. Словно в изящном танце, суда флотилии вертелись и делали пируэты, преследуя перепуганных животных, которые ныряли, выпускали воздух и хрипели, выныривали снова за воздухом, скрывались под водой. Каждое следующее погружение становилось короче предыдущего, а водовороты на поверхности воды появлялись все чаще и чаще, поскольку легкие не успевали наполниться до того, как преследующая ладья заставляла нырнуть. Бронзовые гонги на кормовых мостиках непрерывно звенели, и звон смешивался с возбужденными криками гребцов и командами кормчих. В этом диком шуме я тоже начал кричать и подбадривать гребцов вместе с самыми кровожадными охотниками.

Тан гнался за самым первым и самым большим животным. Он не обращал внимания на самок и молодняк, которые появлялись на расстоянии полета стрелы, и преследовал огромного самца, несмотря на все его хитрости и резкие повороты. Постепенно ладья настигала гиппопотама. Даже в азарте охоты я не мог не восхититься той ловкостью, с какой Тан управлял «Дыханием Гора», а остальные подчинялись его командам-сигналам. Ему всегда удавалось без кнута добиваться наилучших результатов от своих подчиненных. А что еще помогло бы так стремительно подняться до столь высокого звания, не имея состояния, без поддержки богатого покровителя? Он добился всего только благодаря собственным заслугам, несмотря на козни тайных врагов, создававших препятствия на его пути.

Внезапно гиппопотам вынырнул в тридцати шагах от носа корабля. Огромная черная спина заблестела на солнце, и тучи пара вырвались из ноздрей, словно это было существо подземного мира, пожирающее тех, на кого обращается гнев богов.

Тан натянул тетиву, вскинул лук и почти мгновенно пустил стрелу. Ланата пропела свою звонкую смертоносную песню, и стрела обманчивой искрой исчезла с глаз. Еще не затих свист первой, а за ней одна за другой последовали еще две.

Тетива пела, как лютня, и стрелы впивались в гиппопотама, погружаясь в его тело на всю длину. Он заревел и скрылся под водой.

Эти стрелы я специально приготовил для такой охоты. Вместо оперения на древках были маленькие поплавки из древесины баобаба, какие рыбаки ставят на сети для того, чтобы держать их на плаву. Поплавки удерживались на стрелах во время полета и срывались с древка, как только животное начинало тащить их в толще воды. Тонкая льняная нить прикреплялась к бронзовым наконечникам. Намотанная на древко, она освобождалась, как только поплавок отделялся. Теперь, когда гиппопотам помчался от нас под водой, три маленьких поплавка выскочили на поверхность и запрыгали за ним следом. Я покрасил их в бросающийся в глаза ярко-желтый цвет. Мы видели, где находится гиппопотам, даже если он уходил в глубину лагуны.

Теперь Тан контролировал каждое движение мечущегося гиппопотама и мог либо загородить ему дорогу ладьей, либо всадить в него еще несколько стрел, как только блестящая спина показывалась на поверхности. Скоро гиппопотам тащил за собой целую гирлянду красивых желтых пробок, а в воде за его спиной растекалось кровяное пятно. Даже в горячке погони я не мог не пожалеть раненое животное. Всякий раз, когда оно выскакивало на поверхность, град свистящих смертоносных стрел обрушивался на него. Молодая госпожа не разделяла моих чувств. Она была возбуждена до предела и верещала от захватывающего ужаса и восторга погони.

Гиппопотам снова появился впереди ладьи. В этот раз он повернулся мордой к «Дыханию Гора» и бросился прямо на нас. Пасть его распахнулась, и горло открылось, словно туннель ярко-красной плоти, который без труда поглотил бы человека целиком. По бокам челюстей торчали такие страшные зубы, что у меня перехватило дыхание и по коже побежали мурашки. Из нижней челюсти торчали огромные серпообразные клыки, которыми зверь расправлялся с тугими стволами папируса, а в верхней – белели мощные прямоугольные зубы, каждый размером с мой кулак, способные прокусить корпус «Дыхания Гора», как пшеничную лепешку. Недавно мне представилась возможность осмотреть труп крестьянки. Она потревожила самку гиппопотама с новорожденным детенышем, когда резала папирус на берегу реки. Женщину рассекло пополам так чисто, как будто ее ударили острейшим бронзовым клинком.

И вот теперь рассвирепевшее чудовище, разинув пасть с торчащими клыками, надвигалось прямо на нас. Хотя я стоял высоко на кормовом мостике, но онемел от ужаса и не мог ни двинуться с места, ни произнести слово. Я застыл, как храмовая статуя.

Тан пустил стрелу прямо в разинутую пасть. Но агония животного была столь ужасна, что оно, казалось, не почувствовало боли от новой раны, хотя та, возможно, и оказалась смертельной. Гиппопотам несся на «Дыхание Гора». Он издал страшный рев злобы и смертельной боли, где-то в глубине изуродованного горла лопнула артерия, и теперь сгустки крови разлетались из его открытой пасти. В ярких лучах солнца кровь падала в воду и превращалась в облачка красного тумана, одновременно красивого и ужасного. Затем гиппопотам врезался в корму.

Ладья «Дыхание Гора» рассекала воду со скоростью бегущей газели, а разъяренный гиппопотам мчался еще стремительнее. Туша его была столь велика, что в момент столкновения показалось, будто мы налетели на скалу. Гребцы попа́дали со скамеек, а меня с такой силой бросило вперед, на поручни мостика, что выбило воздух из легких и грудь охватила тяжелая, как скала, боль.

И все же, несмотря на страдания, я тревожился только о моей госпоже. Сквозь слезы я видел, как ее от толчка швырнуло вперед. Тан протянул было руки, чтобы спасти ее, но тоже потерял равновесие, и лук помешал. Ему удалось лишь на мгновение задержать ее. Потом она наткнулась на поручни и, изогнувшись над водой, отчаянно замахала руками в воздухе.