Отец (несколько шокированный словами мальчика)! И что же ты хочешь делать?. Прибабахнутым хочешь вырасти? Чем тебе бейсбол не потрафил? Небось слабо в бейсбол-то играть?

Прижав листочки к груди, мальчик замялся.., отыскал глазами в темноте Доминика, после чего вновь уставился на отца. Мальчик тяжело дышал. Очевидно, ему было страшно, но в его позе чувствовалась какая-то новая сила. К его горлу подступали всхлипы, но он заставил себя четко выговаривать слова.

Мальчик: Да нет, бейсбол мне нравится. Но это вот мне нравится тоже. И.., и плевать я хотел, если тебе это не нравится. Главное, чтобы мне самому нравилось! Только это и важно!

Мальчик выбежал из комнаты, унося рисунки. Отец некоторое время пялился на дверь, за которой скрылся сын, затем вернулся к своей газете, стараясь делать вид, будто эта краткая стычка его ничуть не смутила. Мать продолжала стоять у стола с поникшим, безрадостным лицом.

Софиты и огни рампы моментально погасли, и все погрузилось в сумрак. Доминик только глазами хлопал, наблюдая, как фигуры его родителей растворяются призраками в темноте, тают, оплывают.

Еще одно мгновение - и родители исчезли. Декорации медленно стали превращаться в интерьер салуна "У Ника".

Сердце Доминика безмолвно вскрикнуло, но было уже слишком поздно. Видение - или как там его назвать - испарилось.

Бухнувшись в первое попавшееся кресло, он перевел дух. Потирая глаза, ощутил на лице тонкую пленку испарины. Сердце громко, нервно стучало. Что, за фигня с ним случилась?

Нет, он не спал - но чувствовал себя так, словно только что вышел из транса. Ясное дело: он сошел с ума - и все же четко сознавал, что произошедшее не было галлюцинацией. Иначе вся его прежняя жизнь тоже была кошмаром.

Как натурально все это смотрелось... Теперь потаенные механизмы, управлявшие жизнью его семьи, казались Доминику простыми, как дважды два. Он даже удивился, что в детстве не видел вещи такими, какими они были на самом деле. Или, может быть, все-таки видел...

Дети воспринимают жизнь на иной частоте, чем взрослые.

Дети еще не успели потратить массу времени на создание защитных механизмов и формулирование оправданий для всех мерзостей, происходящих в мире. Дети не подслащивают пилюли. Это позже мы начинаем сами себе вешать лапшу на уши.

Вскочив, Доминик обвел взглядом зал. Им завладело странное чувство: чудилось, будто он один остался в живых во всем мире. Он ощутил тотальное одиночество. И понял, что пора отсюда смываться. Хватит растравлять раны. Пора заглушить боль - разве не в этом смысл жизни?

Он вернулся в фойе и оттуда прошел по длинному коридору в свой кабинет. Погасил свет, запер дверь, направился к служебному входу. Поравнявшись с запасным выходом, он услышал за спиной шаги. Мгновенно обернулся - и увидел маленького, скрюченного негра с шваброй в руках.

- Вечер добрый, мистер Кейзен, - произнес негр.

- А, Сэм, здорово, - отозвался Доминик. - Ладно уж тебе надрываться. Спокойной ночи.

И вышел через запасной выход на автостоянку, а старый ночной сторож и дворник остался в здании один.

***

Наутро Доминик Кейзен почувствовал себя каким-то "другим", но объяснить себе это ощущение так и не смог. Свое вчерашнее приключение он забыл начисто, если не считать того, что в голове у него вертелось одно настырное сомнение. Должно быть, эту дикую мысль он вынес из увиденного во сне; тем не менее он решил кое-что уточнить.

По дороге в "Барклайку" он заглянул в мэрию и обратился в архив отдела городского планирования. Чиновники были радушны, как истинные бюрократы, но, потеряв часа два с лишним, Доминик выяснил кое-какие пикантные факты.

Вечером после спектакля Доминик, как обычно, вернулся к своим служебным обязанностям администратора сцены. Он должен был проверить, весь ли реквизит расставлен по своим местам для следующего спектакля, в порядке ли декорации; не исчезло ли из будки осветителя и звукорежиссера расписание шумов и световых эффектов. Все это Доминик делал неторопливо, выжидая, пока огромное здание опустеет. Затем прошел в зрительный зал и уселся в первом ряду партера. Театр был тих. Доминик закрыл глаза, глубоко задумавшись. Перед его мысленным взором стоял документ, найденный им в архиве: оказывается, на месте просцениума "Барклайки" когда-то находился дом его родителей, стоявший в самой середине квартала.

Доминик медленно поднял веки, держа в поле зрения сцену. И, точно по его телепатическому приказу, софиты загорелись, ярко высвечивая один участок декорации за другим. На сей раз Доминик почувствовал не только страх, но и воодушевление, точно перед отъездом в долгожданное путешествие.

Подняв голову, Доминик увидел хорошо знакомую гостиную, согретую светом софитов...

Дверь открылась, и в комнату вошел отец. Он был в своей обычной рабочей одежде, с бидоном и вечерней газетой. Широкоплечий Джозеф Кейзен обычно был скор на шаг и буквально излучал энергию грубой силы, но сегодня он, как ни странно, понуро сутулился.

Отец: Луиза! Луиза, ты где?

Ему никто не откликнулся. Пожав плечами, отец уселся в свое любимое кресло. Начал было разворачивать газету, но тут же с раздражением швырнул ее на пол. В левой кулисе распахнулась дверь, и появилась мать-Доминика с кухонным полотенцем в руках.

Мать: Джозеф? Что это ты так рано?

Джозеф сердито зыркнул на нее, кривя рот. Но внезапно гнев оставил его. Стараясь не глядеть на жену, он с усилием заговорил.

Отец: Нас сегодня опять рассчитали... Прораб меня вконец достал. Он нам всем говорит: "Завтра утром пусть никто не приходит" Ну, я взял да ушел. Пусть им папа Карло дорабатывает!

Лицо матери исказилось в болезненной гримасе.

Мать: Как всегда! И опять перед самым Рождеством! Это не по-божески.

Отец; Надо поскорее куда-нибудь пристроиться. А то за свет будет нечем платить Вот только нигде сейчас не берут.., ух, суки!

Мать подошла к отцу, положила руку ему на плечо Мать: Ничего, раньше терпели , и сейчас как-нибудь перебьемся.

Джозеф, замотав головой, в сердцах хлопнул себя ладонью по бедру.

Отец: Эх, Луиза, какой я тебе муж?! Мужчина должен о своих заботиться! Мужчина должен семью содержать!

Раскрылась центральная дверь, и вошел подросток - юный Доминик. Под мышками - пачка книг и куртка.

Мальчик: Привет, ма.., ой, папа, а что ты так рано пришел сегодня?

Отец (пропуская вопрос мимо ушей).

- Где таскаешься?

Мальчик: У нас после уроков была репетиция. Только что кончилась. (Матери): Ма, можно мне яблоко или чего-нибудь еще поесть?

Отец: Ре-пе-ти-ция, говоришь? опять шпектакли?

Мальчик: Ну пап, ты же отлично знаешь, у нас в школе будет конкурс одноактных постановок, и я участвую как режиссер. Я эту пьесу сам написал, помнишь?

Отец, медленно покачав головой, раздраженно вытер губы, затем покосился на жену.

Отец: Я тут бьюсь, как рыба об лед, чтобы семью прокормить, а он все пидорам пьески пишет!

Мать вновь прикоснулась к плечу Джозефа.

Мать: Джозеф, пожалуйста, не срывай на нем зло...

Мальчик: Вот именно, папа. Мы с тобой все это уже обсуждали, разве не помнишь?

Не говоря ни слова, отец Доминика вскочил с кресла и быстро, зло ударил подростка по лицу. Отлетев к стене, Доминик ударился головой и, шатаясь как пьяный, попятился в угол.

Отец: Что, еще хочешь? Еще получить хочешь? Умника из себя корчишь, щенок! С отцом так не разговаривают.., смотри, не смей никогда больше!

Мать бросилась поддержать сына.

Мать: Зачем Ты его так сильно?

Отец: А ты не подходи к нему, поняла? Это я его еще пожалел, вполсилы бил! Ишь ты, отца не уважает. В его года пора работать идти, здоровый уже мужик вымахал. Пора семье помогать!

Подросток устремил на отца глаза, полные ужаса. На фоне Джозефа он выглядел совсем беспомощным, и однако же, овладев собой, заговорил.

Мальчик: Чего тебе от меня надо? Что я тебе плохого сделал?