В динамике раздался смех Мирослава, который у майора почему-то ассоциировался со смесью черного и белого перцев в горошинах, с глухим стуком просыпающихся на гладкую поверхность.

– Понимаю, Ваня. Зная тебя, отлично понимаю. – Весело заверил его собеседник. – Я ведь ни на чем не настаиваю. Дело это твое, и тебе решать – раскапывать его или забыть как страшный сон.

– Раскапывать, Мир, раскапывать, – снова вздохнул Иван Андреевич. – Подружка Лизы заговорила. Пока невнятное что-то буровит, и тоже все больше про дом этот тихий. Но раз начала говорить, то надо до конца разобраться для очистки совести.

– Значит, давай встречаться. Ты уже обедал?

Замятин с тоской покосился на зажатый в руке огрызок рулета с сомнительной начинкой. С тех пор как Лис сообщила, что ей «нужно обо всем подумать», и умотала обратно в свою Норвегию, Иван Андреевич снова вернулся к тяготам холостяцкого быта. Бардак и запустение царили в его домашнем хозяйстве вот уже полтора месяца. О том, чтобы самому озадачиваться приготовлением пищи, он даже не помышлял. При его-то графике. С его-то не проходящей головной болью о нераскрытых и новообразовавшихся делах. А ведь если бы Лис была при нем, то сейчас он не давился бы подозрительной шаурмой, а вкушал любовно приготовленные ею сэндвичи. Не исключено, что они были бы с ломтиками лосося, хрусткими листьями зеленого салата и мягким творожным сыром на продолговатых булках. Norway style, – приговаривала Лис, вручая ему по утрам бумажный пакет с перекусом.

В том, что Лис любит его, Замятин не сомневался. Как и в том, что мог бы остановить ее, сгрести в охапку, прижать к себе и растопить в масло затвердевшее в ней решение уехать, подумать. Но делать этого он не стал – он тоже ее любит. Кажется, любит. Замятин не был склонен к пафосу и розовым соплям, поэтому словом «любовь» раскидываться не привык. Но он точно знал: он хочет, чтобы Лис была счастлива. Конечно, в отношении нее он испытывал и другие желания, по большей части куда менее возвышенные. Но видеть ее счастливой – доминировало над всеми прочими. Наверное, это и есть любовь, думал он. А сможет ли он сделать ее счастливой? Любить сможет, оберегать сможет, сгребать в охапку и заваливать в кровать – да сколько угодно. Но достаточно ли этого для того, чтобы она была счастлива вполне?

Над их поначалу бесшабашно счастливым союзом со временем нависло пасмурное облако того, что называют разницей менталитетов. Казалось, алогичная страна Россия, которая издалека виделась Лис забавнейшим объектом изучения, и носящий ее в себе, как Кай льдинку в сердце, Замятин стали сводить рациональную норвежку с ума. Захватив Лис в свое магнитное поле, Россия потянула ее все глубже, в самую свою сердцевину, туда, где внешний хаос подчинен особым, непостижимым европейскому уму законам. И в центре этого хаоса находился Иван Замятин со своей неспокойной, подчиненной тем же законам жизнью. С ненормированным рабочим графиком; живущий одним днем и пугающе весело смеющийся при одном только упоминании понятия «планирование жизни». Человек, который среди ночи срывается куда-то по звонку, а вернувшись, вешает кобуру на сушилку для полотенец и засыпает в кресле, пока Лис заваривает ему чай.

Она не могла его просчитать, не могла представить, каким он будет через пять или десять лет. И это пугало. Но больше всего ее пугало то, что как бы ни пыталась она в своих фантазиях усадить постаревшего Замятина в уютное кресло возле камина и заставить его благодушно созерцать пламя домашнего очага в окружении большого семейства, это никак не получалось. Даже в ее воображении Иван Андреевич расслабленно и умиротворенно в этой идиллической картинке вести себя не хотел. Поэтому она сказала ему, что ей «нужно обо всем подумать», и уехала, а он отпустил. Ведь он не мог пообещать, что когда-нибудь вдруг изменится, перестанет быть собой и мимикрирует под благонадежного во всех отношениях и скучного норвега. Пообещать, конечно, мог, но врать не хотел. Готова ли она быть с ним, таким вот несуразным, решать ей. И делать это надо осознанно и взвешенно, отдавая себе отчет во всех возможных последствиях.

– Даже не знаю, как правильно ответить на этот вопрос, Мир, – честно признался Замятин, отогнав мысли о Лис.

В трубке снова просыпалась перечная смесь погодинского смеха.

– Все с тобой ясно. В общем, приглашаю тебя на поздний обед. Для того чтобы переварить такую информацию, твоему мозгу потребуются быстрые углеводы.

– Не уверен, что мой мозг справится с этим бредом даже при помощи быстрых углеводов. Но жрать, откровенно говоря, хочется. Тут ты угадал.

Встретиться договорились в одном из излюбленных мест Мирослава – на крыше «Ритц-Карлтона». Майору от Скворцовых до центра пилить было прилично, но, один черт, на Петровку придется ехать. У него помимо этого заведомо гиблого предприятия с частным расследованием смерти Лизы Лаптевой дел по горло, причем таких, за которые ответ держать придется не перед эфемерной совестью, а перед вполне реальным начальством.

Проходя мимо охранника у дверей элитного отеля майор насупился – костюм на блюстителе покоя этого олимпа был дороже, чем весь его гардероб. Замятин никогда не комплексовал из-за своего простецкого вида, но подобные места все равно вызывали в нем дискомфорт. Эти безукоризненно выскобленные стены странным образом довлели над простыми смертными, стоило к ним приблизиться вплотную, будто безупречность добавляла им веса, как реклама цены самой простой безделице. Однако сотрудник местной службы безопасности пристально разглядывать будничное облачение Замятина не стал. Оглядел одним махом, задержался на лице, и по глазам его Замятин понял – признал за своего. Майор, в свою очередь, по цепкому взгляду тоже сразу смекнул: перед ним бывший служивый, подавшийся к частникам за длинным рублем. Рыбак рыбака видит издалека. Даже корочкой светить не пришлось.

Пройдя к лифту по начищенному до зеркального блеска мраморному полу, Замятин поднялся на нужный этаж. Перед Погодиным он предстал с видом серьезным и даже суровым, а все потому, что нарастающий внутренний дискомфорт вызывал в нем непроизвольную защитную реакцию, которая проступала на физиономии выражением «Не подходи – убьет». Погодин-то к нему давно привык, а вот рафинированная местная публика поглядывала на пришлого с интересом. Замятин же под их взглядами поймал себя на неудобной мысли: а не пропитал ли густой въедливый запах курей гриль его кожаную куртку и джинсы? А ну как теперь смрад разносится по благоухающему чертогу этих небожителей? Однако довольно скоро Иван Андреевич сообразил, чему обязан повышенным вниманием к собственной персоне. Случилось это, когда ему принесли заказ: филе норвежского лосося на гриле с пюре и спаржей. Приготовившись к трапезе, он снял куртку, закатал рукава почти до локтя, взялся за приборы и тут заметил, как гладит взглядом его руки холеная, довольно красивая дама лет сорока пяти за соседним столиком. Было в ее взгляде нечто такое, что под ним Замятин сам вдруг ощутил исходящую от себя маскулинность и особую витальную силу, которая, вероятно, диссонирует с утонченной атмосферой заведения и его завсегдатаев.

– Слушай, а ведь это не такой уж тупиковый след. – Почесал затылок майор, выслушав Погодина, который в своей лекторской манере подробно живописал все, чем удалось разжиться у Тищенко. – Я-то от подружки ее только сказки невнятные услышал. А здесь вон оно что. Может быть, она ввязалась во что-нибудь в этом дипвебе?

Дожидаясь прибытия майора на место встречи, Мирослав успел скачать «Тор» на свой планшет. И теперь для наглядности теории вручил гаджет Замятину, предварительно открыв страницу скрытой «Википедии» с набором ссылок на очевидные сайты.

– Может быть, и ввязалась. Отправилась на поиски Тихого дома, а нарвалась на сайт каких-нибудь отморозков.

– Вот и я про то. Ну ты подумай, что делается, – качал головой Иван Андреевич, тыкая неуклюжим пальцем в тачскрин. – Вот тебе, пожалуйста, детская порнография, наркотики, оружие – полный набор. Взять бы этих утырков прямо сейчас за жабры. Но если я тебя правильно понял, так просто их не вычислишь.