Денег у меня совсем не было, но пока было все равно: курево у меня было, а есть после вчерашнего не хотелось. Я было собрался поехать к родителям за деньгами, но передумал: морда у меня изрядно опухла, могла навести мать на некоторые неприятные для меня вопросы. Ладно, поеду завтра. Заодно и передышка от алкоголя.
В общем, день прошел. И прошел очень недурно.
На следующий день, во второй его половине я позвонил родителям. На мой вопрос, где мать, отец ответил: "Еще не прибыли". Непонятно, над чем он иронизирует - с некоторой злинкой; ему известно не хуже меня, где мать - на работе. Ну ладно, поеду так, а там дождусь ее (она заведует всеми финансовыми вопросами). Вообще-то проводить время с отцом мне совершенно не хотелось, но уж больно охота было есть (весь запас из морозилки иссяк). Я посмотрел на себя в зеркало. Физиономия вошла в свои обычные рамки. Да, только вот побриться бы не помешало. Я тщательно побрился, стремясь довести щеки до младенческой гладкости.
И вот я сижу в задубелом от холода, тусклом трамвае. Недавний короткий разговор с отцом как-то сфокусировал на отце мое внимание.
Отец работал и сейчас работает инженером на заводе, насколько я знаю, все в том же чине. Уже в моем детстве он попивал, а сейчас пьет. Я думаю, если бы не мать, он уже давно бы меня догнал и перегнал. Все время, помню, он был мрачен, чем-то недоволен, неустроен. И даже не чем-то конкретным, а вообще недоволен; экая жизнь поганая, черт бы ее побрал! Он был как будто раз и навсегда чем-то обижен, ему было как будто отказано в чем-то, что ничем нельзя было возместить, и постоянное осознание этого, вглядывание в это было, похоже, главным и единственным содержанием его жизни. А вся эта мельтешня вокруг жена, сын, работа, всяческие хлопоты - ну разве могут они здесь чем-то помочь? И разве может кто-то с него чего-то требовать? В чем-то отец, наверно, был сродни мне. Вот как сейчас вижу: отец после работы, как всегда, перед телевизором, развалившись в кресле (за этим креслом у меня укрепилась репутация отцовского), мать склонилась к нему, говорит что-то тихо, озабоченно, а отец брюзгливо, досадливо морщится на все и с горькой безнадежностью машет рукой - отцепись, мол, без тебя тошно. Отец мало замечал меня. Иногда он, впрочем, как бы спохватывался и начинал "уделять мне внимание". Ничего хорошего из этого не выходило. Изредка он брал меня на рыбалку. Я одуревал там от скуки. Еще мне было мучительно жалко рыб; я просто не мог смотреть на них, уже пойманных, да еще так подло, за губу. Жалость к рыбам я еще мог скрыть, но свою смертную скуку не мог. И отец едва ли не до слез обижался на меня, как на ровню. Мне было и жаль его - уже тогда, и вместе с тем стыдно за него. Ну что он как дите! То же самое с шахматами, иногда он усаживал меня в них играть. И опять, в процессе игры, все больше распалялся в своей досаде на мою невнимательность, тупость. А я ничего с этим не мог поделать, ну ей-богу! И жалко его, и опять... стыдно.
Трамвай поворачивал под прямым углом, потом опять шел прямо, потом опять поворачивал и так далее. Несть числа. Свет с улицы лился в него.
Как сейчас вижу: у нас в квартире не то ремонт, не то сборы в дальнюю дорогу, короче говоря, ситуация, когда каждый должен быть мобилизован, каждый должен быть наготове. А отец сидит на кухне, перед ним две бутылки пива; он со смаком подливает, со смаком закуривает. Все очень неторопливо. Кайфует человек. Блаженствует. Мать деловито, сосредоточенно ходит по квартире, делает то, что надо делать. Только губы не по-хорошему поджаты. Понятно. Мать в бессильной ярости на отца. И сейчас он не может забыть свое пиво!
Да! Пиво "Жигулевское". Куда оно делось? Что-то не слыхать...
А вообще у меня с отцом связана только одна отчетливая, вечная ассоциация: бормотание телевизора за стеной. Я знаю: это за стеной отец смотрит телевизор. Дверь в родительскую комнату часто приоткрыта, и я вижу черно-белый экран телевизора, вертикально, параллельно обрезанный с двух сторон.
Но мать-то какова! Содержит двух оболтусов. Мать-героиня, действительно. Не думаю, чтобы отец зарабатывал сильно больше меня. Ну, скоро матери придется содержать только одного оболтуса.
И вот, наконец я доехал. Сижу на кухне в квартире родителей. Отец рядом, углублен в газету. Его горячо волнуют судьбы России, хотя при любых ее судьбах ему все равно бы ничего не светило. Я сижу на табуретке перед кухонным столом. Стол кругл и пуст, как арена; только с краю лежит сухая серая тряпка, свисая с него. На холодильнике стоит маленький телевизорчик, уже давно не работающий. С тех пор, как здесь жил я, здесь мало что переменилось. На занавесках какой-то узор, он, кажется, что-то изображает, но, что именно, я так и не понял за несколько лет. Отец то и дело откашливается, с неприятным звуком, похожим на отхаркивание. Слава богу, что он углублен в газету, а то с родителями мне всегда мучительно не о чем говорить. Я режу свежий пузырчатый хлеб, пружинящий под ножом, наливаю щи (там много мяса) в маленькую кастрюльку, ставлю кастрюльку на газ. Взгляд случайно упал на отца. Седой, седой, совсем седой... Алкоголические мешки под глазами, лицо серое, как старый забор. Отпустил баки зачем-то. Теперь он похож на опустившегося дворецкого, служившего когда-то в благородных домах. Он поддат как всегда, я это понял, когда он дохнул на меня в прихожей. Из-за отца в атмосфере дома есть что-то от атмосферы хосписа. Да еще по радио детский хор тянет что-то печальное и торжественное, словно опевая, отпевая отцовскую жизнь. Да и мою тоже. Стало как-то грустно. Странно, что я не воспринимаю этот дом как бывший отчий дом. Я узнаю здесь многое, я когда-то здесь жил, но я не чувствую ни ностальгии, ни вообще чего бы то ни было. Словно тот был не я.
Отец посмотрел на часы и, пробормотав что-то, вышел из кухни. Телевизор, наверно, пошел смотреть, как настоящий мужчина. Ну, еще лучше.
Посмотрел, что за книга лежит на подоконнике, раскрытая, переплетом вверх. И очки рядом. Посмотрел. Ремарк. "Время жить и время умирать".
Я чуточку вздрогнул. Настолько это соответствовало моему теперешнему положению. Я, кажется, даже почувствовал мурашки по спине. Да, было время жить. А теперь... другое время. Когда-то было время жить...
