Ливень стих, обернулся моросью. Промокшая накидка давила на плечи не хуже мешка. Передёрнувшись от пронзительного холода, Нисса собралась было идти дальше, но заметила ковылявшую фигуру. О боги, да это же давр! Он хромал – видимо, один из ударов топорика пришёлся чуть выше, и тащил волокуши. Вот же… нет, тут даже слов не найдёшь. Нисса припустила ему навстречу.

  Тварь с огромным усилием шагала на обрубках. Лохмотья на давре были черны, волосы частью обгорели. Трупного цвета кожа местами взбугрилась угольными пузырями, а кое-где покрылась язвами с белесоватым дном. Серая слоистая плоть на культях задралась, обнажив коричневую кость. Наверное, силу давра поддержал ливень… да кровь оленя.

  – Он умер, – сказала нежить, опустив ручки волокуши.

  – Лучше бы оленя притащил, – в сердцах бросила Нисса.

  Она глянула на брата, покрытого копотью и седым пеплом, достала из мешка крохотные фигурки богов, поставила возле головы отмучившегося Сакта. Начала читать древние молитвы, которые затвердила в детстве, не понимая ни одного слова. И лишь сейчас до её сердца дошла какая-то многозначительная печаль, скрытая во вроде бы бессмысленных фразах.

  2

  Две луны назад, в пору уборки урожая, когда Нисса и Сакт вместе с работниками-наймитами хлестались на полях, успевая лишь перекусить да прикорнуть прямо на жниве, ночью стало светло, как днём. Разноцветные сполохи превратили небо в чудовищный ярмарочный шатёр. А потом земля подпрыгнула. И ещё раз. Зашлась в дрожи. Откуда-то издалека, видно, со стороны моря, понёсся нараставший гул и разразился дикой, необузданной грозой без молнии и ливня. Затем взбесилось и море, встало стеной и ринулось на высокие скалистые берега. Буруны из грязи и воды вздыбили на хребтах деревья, части домов, трупы людей и животных, вывернули даже вековые каменюки, которые с седых времён охраняли земли родов.

  Боги сберегли хутор Сакта, приютившийся на возвышенности. Но ущерб был не мал: разметало снопы по полям, обрушило балки и крыши изб, даже каменный дом хозяина пошёл трещинами. Три дня лил солёный дождь и погубил урожай, который не успели убрать. Земля превратилась в потрескавшуюся корку. Работники стали роптать, собираться семьями в Лиланд. Сакт и Нисса изошли на крик, пришлось хвататься за плётки, грозить судом Вершителей и заключением за неисполненные договоры и долги. Нужно было восстанавливать дома, подбирать по колоску, по брюковке остатки урожая, собирать разбежавшуюся скотину, резать раненую, солить мясо. Но люди сами притихли, когда из поломанных чудовищным ураганом лесов выбралось зверьё. Брело, падало и дохло – волки рядом с оленями. Когда выглянуло солнце – необычное тёмное, в синеватых кругах – наступила небывалая жара. Листва тут же свернулась и опала, мир стал похож на остов мертвеца. Посолоневшая вода почти ушла из колодцев, высохли ручьи и озерцо. Зато прибыло ворья из уцелевших жителей других хуторов. Люди потеряли разум и бросались на всё живое: что на скотину или птицу, что на человека. Работники тут же признали хозяйское верховенство Сакта и дали отпор – нещадно жестокий, несмотря на возраст и пол убийц-грабителй. С мёртвых сняли родовые кольца, чтобы потом предъявить их Вершителям. Более того, если боги позволят, многим нынешним наймитам могли перепасть землевладения казнённых. Нисса стояла в дозорах рядом с мужчинами, орудовала своим топориком не хуже Сакта.

  Мародёры отступили в леса.

  А потом пришёл Белый Тлен.

  Когда немощная синеватая заря занималась на небе, Нисса переругивалась с изнурёнными наймичками. Нужно было отправляться на поля – ковырять сохлую землю, отыскивать уцелевшие овощи для их же хворой от недоедания детворы. Нисса не могла видеть, когда первыми за общий стол садились мужчины, добытчики и защитники, а ребятишки выглядывали кто откуда. Ждали оставшихся крох скудной еды. Или стояли кучкой во дворе во время того, как в хозяйском доме пекли хлеб. Людей становилось всё меньше, а полоса вскопанной у леса земли, где был общий могильник, всё шире. По погибшим уже никто особо не горевал, совершали обряд, относили к лесу.

  Нисса заметила, что не хватает одной работницы. Её муж погиб в первой схватке с мародёрами.

  – Где Шеда? – спросила она.

  – Ушла потемну, – ответила самая старшая женщина. – С девчонкой на руках.

  Нисса выругалась. Не потому, что лишилась ещё одних рабочих рук. Она поняла, что рано или поздно уйти придётся всем. А в Лиланде они пополнят толпу безземельных и нищих. И тогда болтушка из дроблёного жареного зерна с капустными листьями покажется праздничным яством. Если он ещё есть, этот Лиланд.

  Она сначала погнала наймичек на гороховое поле, к самому лесу. Может, в чёрных будыльях можно найти засохшие стручки. У могильника все заметили два тела – одно в синем платье, другое – прикрытое полосатым платком. Женщины постояли, посмотрели и… молча нагнулись к земле. Нисса вспомнила, как три лета назад Сакт нанимал молодую, здоровую – кровь с молоком – пару, которая решила подкопить на своё хозяйство. «Счастливцы», – подумала она тогда, глядя на розовощёкого младенца. «Пойду за обрядовыми камнями», – сказала она, сглотнув ком в горле, и зашагала к хутору. Когда уже поднялась на взгорок, с поля донеслись крики. Она оглянулась: женщины бежали с поля, а за каждой из леса тянулось что-то громадное, похожее на исполинскую белую змею. Но это «нечто» не имело плоти – «тела» распадались, подобно клочьям тумана, оседали на землю, поднимались в небо, накрывали сверху спасавшихся бегством. Нисса рванула с пояса топорик… И помчалась к домам, вопя: «На помощь!» Только упав грудью на ограду, тяжко переводя дух, поняла, что не кричит изо всех сил, а хрипло шепчет.