Мельман несколько секунд хранит молчание, пытаясь поймать уворачивающийся взгляд курсанта, а потом начинает говорить снова.
- Лёшенька, давай с тобой договоримся, что эту фразу, “не могу знать”, я слышал от тебя в последний раз. Не нужно злоупотреблять моим терпением, да и времени у нас с тобой в обрез. Я тебя ещё раз спрошу, а ты внимательно послушай мой вопрос, быстро подумай и ответь, кто организует эти беспорядки. Говори всё, что ты знаешь про это.
- Не могу знать то… - Резким ударом ладони об стол Мельман обрывает фразу Лобанова.
Он медленно встаёт, и курсант вынужден вставать вслед за ним.
- Так значит? Ну ладно. - Мельман крутит блестящую пуговицу на кителе курсанта. - Ты меня расстроил, курсант, а этого делать не следовало. - Пуговица отрывается и Мельман кладёт её на стол.
- Ну пока, Лобок, - он произносит кличку Лобанова с унизительной усмешкой и, развернувшись, уверенно идёт к выходу.
***
Кличку Гастелло, Саша Головатских получил при весьма пикантных обстоятельствах. Прошлым летом их рота находилась на учениях в полевом лагере недалеко от города. Ночи выдались холодные, и палатки приходилось подогревать буржуйками. Для этого назначался истопник, задачей которого было подбрасывать в печку угля и поддерживать комфортную температуру в палатке. В ту памятную ночь истопником в палатке взвода был назначен Саша. Он исправно швырял уголь в маленькую топку железным совком, пока все не уснули. Потом интенсивность подбрасывания угля пошла на убыль, так как, страдающий хроническим недосыпом, Саша стал клевать носом и выпадать из реальности. Сеансы внезапного короткого сна со временем стали частыми и затяжными, и Саше иногда приходилось пощипывать себя, чтобы не заснуть до утра.
В исправной работе маленькой чугунной печки с роскошным названием “буржуйка” есть маленькая хитрость. Она греет только тогда, когда в ней поддерживается огонь. Её нужно топить постоянно и непрерывно. Длительный перерыв влечёт за собой полное затухание печи, и, вследствие этого, мгновенное охлаждение помещения. Разжечь затухшую печь довольно проблематично. Именно этот казус и случился с Сашей. Когда открыв глаза после очередного яркого сновидения, он осознал, что в этот раз оно затянулось, было слишком поздно. Заглянув в печку, он увидел мёртвые угли, от которых курился слабый дымок. Пришлось прибегать к экстренному плану. Для этого в тамбуре палатки стоял цинк наполненный солярой. Цинк служил в основном для изначальной растопки печки. Саша на пузе приволок цинк к рабочему месту, и, зачерпнув пустой банкой из под тушёнки вонючей маслянистой жидкости, плеснул ею в печку. Результата не последовало, только дымок от углей стал более активным и окрасился в голубой цвет. Саша повторил манипуляцию, но результата снова не было. Тогда он решил использовать беспроигрышный вариант. Чиркнув спичкой, он стал подносить её к зеву печи, чтобы кинуть туда. В этот самый момент произошёл глухой хлопок, и в глаза Саше брызнул яркий обжигающий свет. Печке, видимо, не пошла вторая порция соляры, и она выплюнула её вместе с пламенем Саше в лицо. Курсанты, кровати которых находились рядом с печкой, были разбужены хлопком и яркой вспышкой, которая, озарив помещение палатки, тут же затухла. Взору внезапно пробужденных курсантов предстала широкая в зелёном ватнике спина Саши, над которой поднималось облако дыма. Потом спина повернулась от печки, и все увидели чёрное, как у негра, лицо с выпученными глазами и обугленной чёлкой и ресницами. Лицо открыло рот и произнесло “Во бля!”. Вместе с ругательством изо рта Саши вывалился клуб дыма. А дальше были сморчки в кулак, перерастающие в хихиканье, а потом взорвавшиеся громким хохотом.
Смех, раздававшийся из палатки разбудил всех вокруг. Ещё долго после этого история ночного взрыва, названная с руки капитана Горчакова, подвигом Гастелло передавалась из уст в уста, а Саша соответственно получил новое прозвище.
Сейчас Саша грустно ковыряет маленьким ножичком глазки в картошке. В наряде по столовой он частый гость, но сегодня он напросился сюда сам. Зачётную работу по тактике ему не осилить. Но есть беда пострашнее тактики. Она пришла вместе с запиской, которую он нашёл на столе, когда убирал посуду после обеда.
Текст записки был следующий:
“Гастелло, мы знаем кому, когда и о чём ты барабанишь. Сегодня твой друг придёт к тебе снова. У тебя есть два варианта. Первый: ты можешь продолжать влачить своё жалкое существование ни кем не уважаемого человека, к тому же стукача. Второй вариант: ты можешь прямо сегодня всё изменить. Для этого тебе нужно только отвечать на все вопросы своего друга “Не могу знать товарищ майор”. Только эти пять слов и больше ничего. Сделаешь так, и Система закроет глаза на всю твою прошлую жизнь и примет тебя в свои объятия”.
Последний час Саша напряжённо думает над текстом этой записки, и, чем больше он думает, тем сильнее начинает волноваться. Непослушные руки то и дело упускают недочищенную картошку, и она с бульканьем падает в огромный бачок, наполненный водой.
Сейчас перед ним стоит серьёзный выбор. Ему придётся кого-то кинуть. На одной чаше весов добрый майор, перед которым Саша однажды распахнул душу, и, уже позднее, поймал себя на том, что никак не может её запахнуть. На другой чаше весов какая то призрачная “Система”, которая как чума появившись, внезапно охватила собою всё училище. Все теперь только и шепчутся об этой таинственной системе. А что это за хрень такая, которую не увидеть и не пощупать, но которая присылает тебе записочки навроде этой. В отличие от этой пресловутой системы, дядя Миша (так в задушевных беседах просил называть его добрый майор) реален и вполне осязаем. Он чуткий и добрый. Иногда он угощает Сашу конфетами, и тот даже не представляет ,как можно огорчить такого человека, а он ведь наверняка огорчится. С другой стороны, откуда этой “Системе” стали известны их с дядей Мишей отношения. Откуда известно, что он придёт именно сегодня, ведь они ни о чём не договаривались. А не является ли сам дядя Миша частью этой системы? Может быть это просто проверка? - Саша поднимает голову от бачка и оглядывается вокруг. Колька Севастьянов, его напарник по наряду высыпает из сетки грязную картошку в бункер истошно орущей картофелечистки. Колька всегда весел и энергичен, у него как-будто шило в жопе, он всегда кому-то подмигивает, шутит. Вот и сейчас он напевает свою любимую песенку:
“И не надо слёз, и не надо слёз голубые глазки оу-оу-оо,
Эту ночь с тобой, эту ночь с тобой проведём как в сказке…”
“Интересно, а он знает?” - Саша смотрит снизу вверх на беспечного Кольку, который вспарывает брюхо очередной сетке с картошкой.
Иногда ему начинает казаться, что он в центре какого-то грандиозного представления, где все кроме него актёры. И такое грандиозное представление, в актах которого ему приходится участвовать раз от разу, не может не управляться кем то большим и важным. Есть какой то невидимый дирижер, который управляет этим оркестром. И этот дирижер сидит на самой вехушке. По некоторым услышанным Сашей версиям, этим дирижёром является сам Ширдяев, а другие версии говорят о том, что системой управляет какой-то большой генерал, находящийся извне и этот самый генерал скоро придёт к власти. Но это только разговоры. Что до них бедному курсанту, которого вот-вот вышвырнут из училища за неуспеваемость, и которого только что изобличили в стукачестве.
Появившийся раньше ожидаемого дядя Миша, обрывает размышления курсанта. Заглянув в помещение картофелечистки, Мельман делает еле уловимый жест ладонью и тут же проскакивает в соседнее с ним помещение посудомойки. Перебирая ватными ногами, Саша заходит в небольшую, душную от испаряемой влаги комнатку с тяжёлой железной дверью. Мельман заботливо прикрывает дверь за ним. Саше кажется, что обычно спокойный и всегда весёлый дядя Миша сегодня на взводе. По его раскрасневшемуся лицу, глубокому дыханию и бегающему взгляду видно, что он куда-то или откуда-то спешит.
- Ну, Сашка, давай, расскеазывай! - Он неестественно улыбается и панибратски хлопает Головатских по плечу. - Давай выкладывай, кто у Вас народ к смуте склоняет. Кто эти песни строевые Вас петь заставил?
