— И что это значит? — спросил Дойл.

— Придется несколько дней подержать ее на искусственном кислородном обогащении и под капельницей. Она не сможет вернуться домой вместе с другими.

— Могу я подержать ее? — спросила я, но мне было сейчас так страшно.

— Можете, только не пугайтесь трубочек и всего остального, ладно?

Доктор Ли улыбнулась, но совершенно неубедительно. Она явно беспокоилась. И мне не нравилось, что одного из лучших педиатров страны что-то беспокоило.

Брилуэн подкатили ближе, 2,27, может, и хороший вес, но по сравнению с 2,72 и 3,18 килограммами, что были у Аластера и Гвенвифар, она казалась совсем крошечной. Ее ручки были как маленькие тростиночки, слишком хрупкие, чтобы быть настоящими. Трубки действительно пугали, с капельницей в ее маленькой ножке она не была похожа на новорожденную, скорее на умирающую. У двух других малышей ауры пылали, а ее была тусклым и крошечным огоньком.

По другую сторону маленького инкубатора стоял с блестящими в серых глазах непролитыми слезами Холод. Мы так и не придумали третьего имени, поэтому он предложил Розу, в честь давно потерянной любви и давно потерянной дочери. Брилуэн с корнийского означало «роза». И казалось, это имя, идеально подходило нашей крошечной рыжеволосой дочери, а сейчас на лице Холода я читала судьбу и потерю прошлых Роз, и страх стиснул мою грудь.

Дойл взял меня за руку и спросил:

— Доктор Ли, вы только из-за ее размера полагаете, что по развитию малышка отстает от двух других?

— Не только, дело в ее контрольных показателях. У нее просто не такие реакции, как у других детей, как будто она младше на несколько недель. С помощью современных технологий мы поможем ей наверстать то, что она не успела получить от матери.

— И тогда с ней все будет в порядке? — спросила я.

На лице доктора Ли соревновались между собой нейтрально-доброжелательное выражение и что-то менее обнадеживающее.

— Вы же знаете, принцесса, я не могу утверждать этого с абсолютной уверенностью.

— Врачи никогда ничего не обещают? — спросила я.

— Современные врачи нет, — ответил Дойл.

— Зато современных врачей вряд ли казнят, когда они пообещают исцелить принцессу и потерпят неудачу, — заметил Рис. Он подошел к нам с улыбкой, пытаясь ободрить всю нашу мрачную компанию. Галена, который обычно был весел, но не тогда, когда дело касалось нашей маленькой Розы; Холода — самого мрачного мужчину в моей жизни, и Дойла — всегда серьезного. А я только что родила тройню. Так что имела право тоже быть взволнованной.

Доктор Ли посмотрела на Риса так, словно его шутка вовсе не показалась ей забавной.

— Простите?

Он улыбнулся ей.

— Пытаюсь поднять настроение своим партнерам, они себя накручивают.

— Только посмотри на нее, — сказал Гален, указывая на малютку.

— Вспомните, кем я был, — сказал Рис. — Она не умирает. Я бы это увидел. Она не светится так же ярко, как другие, но, тем не менее, вокруг нее нет теней.

Дойл крепче стиснул мою руку и потребовал:

— Поклянись Тьмой, Которая Поглощает Все.

Рис стал очень серьезным.

— Позволь мне поклясться любовью, которою я испытываю к Мерри, нашим детям и к мужчинам в этой палате, мужчинам и женщинам, которые ждут новостей дома, который мы построили. Позволь мне поклясться тем первым истинным счастьем, которое я испытал за последние долгие темные века, наша маленькая Роза не умрет здесь. Она будет расти крепкой и ползать достаточно быстро, чтобы надоедать своему брату.

— Ты правда видел это в будущем? — спросил Холод.

— Да, — подтвердил Рис.

— Не понимаю, о чем вы говорите, но вы угрожаете нашей жизни, если ребенок не выживет? — забеспокоилась доктор Ли.

— Нет, — ответил Рис. — Я просто хотел напомнить моей семье, что современная медицина может творить чудеса, даже когда магия бессильна, нужно только верить. Плохие времена прошли, давайте наслаждаться новыми хорошими днями.

Мы с Дойлом оба протянули Рису руки, и он принял их, подойдя к нам. Он поцеловал меня, потом Дойла.

— Моя королева, мой сюзерен, моя любовница, мой друг, давайте радоваться и отбросим отчаяние этого дня прочь так же, как в течении всего прошлого года отгоняли его друг от друга.

Гален обошел вокруг и обнял Риса со спины, тот со смехом развернулся, обнимая его в ответ, отчего мы все рассмеялись. А потом медсестры уложили нашу крошку мне на руки. Она была такая легкая, воздушная, сказочная. Это напомнило мне фей-крошек, тех фейри, которые выглядят как бабочки и мотыльки, а ощущаются как маленькие птички, когда прогуливаются по вам.

Трубка, присоединенная к носику Брилуэн, поставляла ей кислород, в крошечную ножку была вставлена капельница такая же, как в моей руке. Несмотря на заверения Риса, она казалась больной. Малышка была свободно завернута в тонкую пеленку, и там, где я касалась ее кожи, она горела словно в лихорадке.

Брилуэн заплакала, пронзительно, тонко и жалобно, как могут очень маленькие дети. Я знала, что с ее плачем что-то не так. Не могла объяснить, но врачи что-то делали для нее неправильно.

— Дойл, помоги мне развернуть эту пеленку. Она ей не нравится.

Ничего не спрашивая, он просто помог мне распеленать Брилуэн, и когда мы очень аккуратно приподняли ее, я коснулась спинки малышки и обнаружила нечто неожиданное. Я уложила ее на свое плечо, одной рукой придерживая голову, а другой — нижнюю часть тела, чтобы рассмотреть то, что я нащупала рукой.

Почти всю спинку малышки украшали две пластины, спускаясь в крошечный подгузник. Они не были похожи на радужные змеиные чешуйки Китто, скорее на более широкие, тоненькие крылья бабочки или мотылька, разве что невероятно большие, ни у одной настоящей бабочки на планете таких нет.

Дойл провел большим темным пальцем по сверкающим розово-перламутровым пластинам, протянувшимся плащом от узких плеч к хрупкой талии, сужаясь и скрываясь под подгузником.

— Это же крылья, — прошептал он.

Холод, стоявший по другую сторону кровати, склонился, чтобы нежно провести по спинке Брилуэн своей большой ладонью.

— Крылья реальнее, чем у Никки. Они приподняты над кожей, это не татуировка.

Гален наклонился, чтобы прикоснуться к удивительным зачаткам сияющих крылышек.

— Не похожи ни на одно насекомое, что я видел, — прошептал он.

Мистраль приблизился, баюкая на руках Гвенвифар, словно всегда этим и занимался. Холод придвинулся к ним, касаясь рукой белых локонов Гвенвифар и глядя на Брилуэн.

— Я не видел драконьих крыльев у наших фей-крошек, с тех пор как был маленьким Ледяным Джеком^[6], а не Убийственным Холодом.

Шолто подошел ближе и сказал:

— Они похожи на крылышки малышей ночных летунов, только эти светлые и сверкающие, как драгоценности, а те темные и кожистые.

Смахнув рыжие кудряшки с ее лба, я обнаружила бугорки будущих усиков и все поняла.

— Снимите с нее весь пластик, сейчас же! — велела я, протягивая малышку врачу.

— Без дополнительного обеспечения кислородом и питательных трубок она не выживет.

— Видите крылья и выпуклости усиков? Она отчасти фея-крошка, отчасти слуа, отчасти фейри, поэтому плохо переносит окружающий ее металл и искусственно созданные материалы. Если вы продолжите вводить в нее все эти ненатуральные штуки, она умрет.

— Хотите сказать, что у нее аллергия на искусственные материалы?

— Да, — ответила я, не желая тратить время, чтобы объяснить необъяснимое.

Доктор Ли не стала спорить, просто взяла Брилуэн и вместе с медсестрой начала снимать с нее все трубочки. Малышка жалобно заплакала, едва они забрали ее у меня, и от одного этого звука мое сердце разрывалось. Двое других малышей тоже заревели, словно за компанию.

Рис забрал Аластера у медсестры и, казалось, просто знал, как его держать, чтобы малыш мрачно и серьезно наблюдал за всем происходящим, словно понимал гораздо больше, чем пока мог сказать. Гвиневра же плакала все громче, как бы Мистраль ни старался её успокоить.