Ранним октябрьским утром небольшая группа зимовщиков ушла с пони к мысу Хижины. После полудня на зимовке прозвучал телефонный звонок. Скотт взял трубку:
— Хэлло! Слушаю… Хэлло!
Минуты две в трубке что-то гудело, посвистывало, захлебывалось, потом донесся знакомый бас:
— Хэлло! У телефона Мирз. Как поживаете, капитан?
— Благодарю вас. Поздравляю с открытием линии связи. Хотя телефон давно не новинка, все же удивительно, что в шестой части света можно переговариваться на довольно большом расстоянии.
— Как никак, двадцать пять километров.
— Что нового, Мирз?
— Наводим порядок в доме «Дискавери». Надеюсь, скоро увидимся. Передаю трубку Титусу.
— Говорит Отс. Приветствую вас. Лошади дошли благополучно, Кристофер немного устал — у него была самая большая нагрузка.
— Вероятно, с ним пришлось повозиться?
— Нет, в дороге он держался прилично.
Но вернувшись на зимовку, Кристофер проявил все свое упрямство и хитрость. В конюшне, под седлом или на прогулке, когда его вели под уздцы, он был спокоен и послушен, но при попытке запрячь в сани словно злой бес вселялся в пони. Он брыкался и норовил укусить; три человека не могли с ним сладить. Его валили на снег, Боуэрс и Омельченко обвязывали веревкой переднюю ногу лошади и крепко держали голову. «Оглобли! Стой, чертенок!.. Оглобли, скорее!» — молил Боуэрс. Отс сзади надвигал оглобли, но «чертенок» молниеносно изворачивался, и его копыта мелькали в воздухе. Лишь когда пони уставал, его одолевали. Перевозя тюки сена, Кристофер вдруг закинул голову, вырвал повод из рук Отса и помчался, круто сворачивая и стараясь свалить груз, но это ему не удалось. Завидев лошадь с санями, он стремительно ринулся к ним и пытался столкнуться, чтобы при ударе избавиться от тюков. Оскалив зубы, Кристофер бросался на людей. Четверо зимовщиков вскочили на его сани. Пони начал освобождаться и от живого груза. Одного он скинул, но остальные уперлись ногами в снег, и Кристофер умаялся, однако продолжал огрызаться. «Ты маленький злодей», — насупился Отс, уводя пони в конюшню.
Октябрь был на исходе. Скотт отправил мотосани к мысу Хижины. Оттуда позвонили: машины застряли у Ледникового языка. Скотт с товарищами поспешил на выручку. Показались темные пятна. Моторы? Нет, тюлени… Но вот и твердо отпечатанные на снегу следы гусениц, У мыса Хижины зимовщики увидели машины. «Устраняли неисправности, сейчас покатим дальше», — доложил Дэй.
Поднялась пурга, все укрылись в доме «Дискавери». На этот раз Скотту приятно было видеть старое убежище. Внутри — чисто, опрятно, Мирз и Геров сложили кирпичный очаг, вывели трубу через крышу — великолепная работа!
Переночевав в уютном доме, зимовщики ушли провожать моторную команду. Машина Лэшли пробежала десяток километров и остановилась невдалеке от снежного склона, ведущего к барьеру, — кончилась смазка. Догнав товарища, Дэй передал ему смазку, снова вскочил на свой мотор и лихо поднялся на барьер. Взобралась и машина Лэшли. «Хур-рэй!.. Ура-а!.. Брависсимо!..» — закричали провожающие.
— Господи, помилуй, если эти штуки так пойдут, вам ничего и не будет нужно! — простодушно сказал Эдгар Эванс начальнику.
2 ноября полюсная и вспомогательные партии расстались с мысом Хижины. По леднику Росса растянулась длинная цепочка: десять лошадей с санями, собачьи упряжки; где-то впереди моторы везли сани с фуражом.
Температура 5 градусов ниже нуля. Одежда и спальные мешки отсырели. Скотту припомнились омытые дождем и залитые солнцем лондонские улицы, стелющийся над мостовыми легкий парок. Но минувшей ночью было так холодно, что капитан едва не обморозил палец…
А за сотни километров восточнее уже тринадцатый день неслись к полюсу Амундсен и его четыре товарища. Англичане об этом не знали. Кто и как мог известить их о положении норвежцев?! Оба отряда двигались по сторонам почти равнобедренного треугольника к его вершине.
Англичане выходили в дорогу небольшими партиями с вечера. На третьи сутки Скотт, шедший впереди, подобрал бодрую записку Дэя: «Все хорошо, моторы работают прекрасно. Надеюсь у 80°30′ встретиться с вами».
Отс мрачно проговорил:
— На одних надеждах далеко не уедешь.
Пессимистическое замечание оказалось пророческим. Километрах в трех они увидели зловещие пятна керосина и смазки, расползшиеся по снегу, а дальше нашли жестянку с печальной весточкой: у машины Дэя лопнул цилиндр, команда бросает ее и продолжит путь со вторым мотором, переложив на него весь груз, керосин, смазку, запасные части. Вскоре путешественники наткнулись на аварийную машину.
— Легенда о великой пользе мотосаней подходит к концу, — вздохнул Скотт. — А вот лошади работают хорошо, хотя некоторые из них уже превратились в кляч.
На стоянках лошадей накрывали попонами, вокруг складывали из снега высокий защитный вал.
Вдали появилось что-то темное. Тюлени сюда не забираются… Это мотор! Авария повторилась — раскололся цилиндр на второй машине. «Как было условлено, мы вчетвером потащим сани с грузом фуража, — писали мотористы. — Больше двенадцати километров в день машины не проходили».
Перечитав записку, Скотт отдал ее доктору.
— Этого следовало ждать, Билл. По-видимому, моторы не приспособлены к работе в здешнем климате, но сама система передвижения, на мой взгляд, вполне удовлетворительна.
Пурга загнала путешественников в палатки. Подоспели Мирз и Геров с собаками.
— Упряжки неплохо везут грузы, они бежали даже против ветра, в метель, — сказал Мирз начальнику.
— Это большое подспорье для нас, особенно после неудачи с моторами. Меня тревожит судьба лошадей.
Мелкий снег проникал под их широкие подпруги и попоны, набивался между волосами и таял на кожном покрове. Снежная пыль раздражала глаза и ноздри пони. В пути они на две-три секунды останавливались и набирали полный рот снега. Кристофер по-прежнему противился запряжке, но, укрощенный, шел недурно. На очередном привале «чертенка» перехитрили: поставили за снежным валом, где он мгновенно очутился между оглоблями. Кристофер пытался удрать, но Отс повис на вожжах. Собачьи упряжки, покидавшие стоянку последними, каждый раз догоняли лошадей.
Дорога все хуже и хуже. Погода непрестанно меняется. Повалил рыхлый снег. Пасмурно. Ни одна партия не видит остальных. «Если это продолжится, будет скверно», — беспокоится Скотт. Настроение у всех удрученное. Выглянуло солнце, и люди повеселели, но облака снова закрыли небосвод. Мерзкая погода! В прошлых путешествиях по леднику-гиганту такой не бывало.
Прошли возле утеса Минны, но ни его, ни других признаков земли не видно. Почти две недели они в дороге. Единственные ориентиры на неоглядном белом пространстве — это гурии, сложенные в феврале. Ежедневно отряд одолевает до 22 километров. Лошади устали, им нужна передышка. В Лагере одной тонны путешественники задерживаются на сутки.
Дальше путь еще труднее, пони вязнут в снегу, но их кормят вдоволь, и после суточного отдыха скорость несколько увеличилась. Догнали бывшую моторную команду, шесть дней она дожидалась товарищей. По внешнему виду не скажешь, что эти четверо изголодались и отощали, особенно Дэй. Ясно, что людям, везущим сани с грузом, нужно больше пищи, чем сопровождающим лошадей.
Пони Джию, «чудо барьера», обречен — эта кляча отстает даже с небольшой нагрузкой. Мирзу не терпится угостить голодные упряжки кониной, но Отс и Аткинсон проводят жалкое «чудо» значительно дальше места, где партия Шеклтона убила первую из своих лошадей. Мясо застреленного Джию скормили собакам в четыре приема.
Боуэрс разглядел на западе темную полоску; возможно, это выходы базальта. Люди идут тяжело, ноги погружаются в снег на 5–7 сантиметров и упираются в твердый лед. 24 ноября Дэй и Хупер прощаются с товарищами и поворачивают к северу, через неделю они будут на зимовке. Путешественники устроили еще один склад, нагрузка лошадей немного сократилась.
Никаких ориентиров больше нет. Небо опять заволокло, завихрился снег. Скотт двинул вперед группу лыжников, но они с величайшим трудом держатся даже приблизительного курса. На лыжах налипает снег. «За все время нашей экспедиции барометр не падал так низко», — говорит Скотту физик Райт. Дорогу преграждают снеговые гребни; только этого им не хватало! Ограниченные запасы фуража и график вынуждают осиливать за день не меньше 24 километров.
