Я никогда и никого не заставляю позировать. Я просто смотрю на человека, наблюдаю, до тех пор пока не начинаю видеть его внутренним зрением, а потом просто переношу на холст или бумагу этот внутренний образ. Мои портреты очень популярны среди друзей и знакомых. Говорят, что мне удается уловить не только внешнее сходство, но и характер. А лучше всего мне почему-то удаются детские портреты. Их у меня множество, еще больше я раздала или раздарила.

– Грека, – прервала мои мысли Верка, – на Новый год ничего не планируй. Отпразднуем на природе. Считай, что вы с Сережей приглашены!

Грека – это я. Так меня когда-то назвал Эдька, младший Веркин брат. Нам с Веркой тогда было по шесть лет, а Эдьке четыре. Ну не мог такой крошка правильно произнести мое сложное имя – Гретель.

Этим имечком меня наградила мама. В детстве она прочитала книгу «Серебряные коньки», и героиня этой книги – голландская девочка Гретель, которая сначала была бедна и несчастна, пасла гусей и терпела обиды, а потом победила в конькобежных состязаниях и выиграла серебряные коньки, – так полюбилась ей, что много позже, когда у нее появилась я, она назвала меня ее именем.

Я живу в этом имени, как в чужом, неуютном доме, и каждый раз, представляясь, испытываю неловкость. Люди обычно переспрашивают: «Как, как?» и внимательно вглядываются в меня, наверное, ищут признаки западно-европейской крови, которой во мне нет ни капли. Как я жалею, что мама не полюбила героиню какой-нибудь русской сказки, и как я завидую всем Машам, Дашам и Наташам, поймет только тот, кого дразнили Грелкой, Телкой и даже Дрелью. А уж сколько раз я слышала в свой адрес стишок про Греку, которая «ехала через реку» и про рака, который «Греку цап!»…

Эдька этим прозвищем как будто печать на мне поставил – с тех пор так меня зовут все. Это прозвище шагнуло за мной в школу, потом в институт, потом на работу. Нет, конечно, в библиотеке у нас все строго, и в глаза меня все зовут Гретель Павловной, но краем уха я то и дело слышу, как мои подчиненные, девчонки-библиотекарши, меж собой именуют меня Грекой.

У Верки в сумке квакнул телефон.

– О, Колёна подъехал. – Верка сунула помаду в косметичку и закрыла сумку. – Грека, давай, мы тебя подбросим. Все равно по пути.

Но я отказалась.

– Хочу по магазинам пробежаться. Новый год на носу.

– Ну ладно, – вздохнула Верка. – Пошли.

Мы с Веркой, дружно навалясь, открыли тяжелую дверь и, держась друг за друга и за перила, сползли с библиотечного крыльца. Было очень скользко. Вчера шел дождь, а сегодня приморозило, и ходить стало почти невозможно. Верка на своих шпильках сразу потеряла равновесие и с визгом вцепилась в меня. Мне было легче, я ношу ботинки на толстой рифленой подошве.

– Колёна-а! – Верка замахала рукой, и со стороны Университетского проспекта к нам двинулась большая черная машина Коли Рюмина. Когда она приблизилась и остановилась, Коля вылез из-за руля, вышел из машины.

– Привет, Грека! – он отцепил от меня Верку и засунул ее в машину. – Давай, садись, подвезем тебя.

– Нет, Колечка, – отказалась я. – Спасибо, у меня еще здесь дела.

– Предлагала уж ей, – проворчала с переднего сиденья Верка. – Не хочет!

– Ну вот! – огорчился Коля. – Думал, по дороге про Сергея тебя расспрошу. Как он там?

– Сидит на больничном, – ответила я. – Грипп подцепил.

– Ну во-о-от, – огорчился Коля. – И как он, очень плохо?

– Да выздоравливает уже, – успокоила я. – Скоро на работу выйдет.

– Здорово! – обрадовался Коля. – Слушай, Грекочка, передай ему, пусть наберет мне, как будет посвободнее, есть проблемка прямо для него!

– Передам, – пообещала я.

– Ну ладно, – Коля полез за руль. – Здоровья вам обоим.

– И тебе не хворать! – Я помахала рукой и отправилась на остановку.

Сергей – мой… как бы это сказать… Если пафосно – любимый человек. Если приземленно и казенно – сожитель. Мы вместе уже два года, и Верка наладилась было называть его «твой муж». Но я так старательно каждый раз поправляла ее – «не муж, не муж…», что она стала говорить – «твой немуж».

Да, мой любимый не предлагает мне руки и сердца, не зовет, как говорится, «к алтарю». Почему? Не знаю. И не хочу выяснять. Мне хорошо и так.

С Сергеем нас столкнула судьба. Столкнула буквально, лбами…

В тот день я шла по аллее университетского парка, думая о чем-то своем. А навстречу мне, такой же самоуглубленный, шел Сергей. Как могли два человека, не слепых, не глухих, белым днем, на широкой аллее, столкнуться лбами – уму непостижимо! Но мы столкнулись. Не совсем лбами, потому что Сергей выше меня. Я ударилась лбом о его подбородок, с меня слетели и разбились очки.

Несколько секунд мы стояли, ошеломленно глядя друг на друга и потирая ушибленные места. Потом одновременно стали сбивчиво извиняться, потом засмеялись. Сергей поднял мои очки, покрутил их в руках, сказал, что восстановлению они не подлежат, и что он считает своим долгом приобрести для меня новое оптическое устройство.

Большой нужды в этом не было, я вовсе не беспомощна без очков и вполне благополучно могла бы добраться домой, где у меня были запасные. Но отказываться я не стала, и мы пошли в «Оптику». Честно говоря, мне не хотелось сразу расставаться с этим парнем. У него было интересное лицо – худощавое, скуластое и большеротое, мне сразу захотелось его нарисовать. И еще… Я как-то сразу ощутила, что нравлюсь ему. Это ощущение было таким приятным, что я даже не слишком стеснялась, называя свое имя. И, похоже, мое имя тоже ему понравилось!

Правда, потом, когда мы начали встречаться, Сергей заявил, что Гретель – имя очень красивое, но холодноватое, и он будет звать меня Груней. И это единственное производное от моего имени, которое мне нравится.

Мы купили мне новые очки, и Сергей пошел меня провожать. Дальше события стали развиваться быстро. Мы стали встречаться, а потом и жить вместе.

К тому времени я уже жила одна. Моя мама и отчим дядя Саша уехали в райцентр Васино, где раньше жила тетка отчима. Она умерла и оставила в наследство дяде Саше дом с большим участком. Сначала отчим хотел дом продать, они с мамой съездили посмотреть на наследство. И им так понравился дом, сад и огород, что они решили переезжать. Они долго уговаривали меня ехать с ними, но что бы я стала делать со своим филологическим образованием в маленьком городке?

Мамуля поплакала, сходила к своей подруге тете Жене, матери Верки и Эдьки, и взяла с нее страшную клятву приглядывать за мной.

Без мамы и особенно без мастеровитого дяди Саши мой дом быстро пришел в упадок. Нет, чистоту-то я, конечно, поддерживала, но краны почему-то стали течь один за другим, дверца кухонного шкафчика подломилась и повисла на одной петле, а в холодильнике сломался замок, и он перестал захлопываться. А у меня все не доходили руки вызвать мастеров и ликвидировать все эти безобразия.

Когда Сергей первый раз пришел ко мне домой и увидел холодильник, подпертый кастрюлей с водой, он почесал затылок и… похвалил меня за креативность. Потому что, объяснил он, другой бы на моем месте долго искал тяжелый предмет, а вот просто взять кастрюлю и налить в нее воды – на это способна только личность с большим творческим потенциалом. При этом глаза его смеялись.

Он поковырялся в дверце холодильника и попросил меня принести гвоздик и пассатижи. Конечно, ничего такого у меня не было, пришлось бежать к тете Жене. Сергей согнул гвоздь, сунул его куда-то в замок, и холодильник снова начал захлопываться. На следующий день Сергей пришел со своими инструментами, и краны перестали течь, а дверка шкафчика встала на место.

Забежавшая ко мне тетя Женя, увидев, как Сергей возится со сломавшейся кофемолкой, спросила его, не сможет ли он починить швейную машину? Сергей засмеялся и сказал, что поковыряться в швейной машине мечтает с детства. Часа через два он вернулся от тети Жени с «гонораром» – пакетом пирожков, и я поняла, что машина заработала.

Мне кажется, что, взглянув на любой механизм, Сергей сразу, с первого взгляда понимает, как он работает. Между тем, он не механик, не инженер – он окончил физмат и работает в НИИ прикладной математики, пишет диссертацию. И от его коллег я слышала, что он очень перспективный ученый. Так что у моего любимого помимо золотых рук, еще и золотая голова.