— Труп? — тяжело каркнул Хозяин. — Вот — труп! — он ткнул жилистым, оттопыренным пальцем в грудь Вани. Темная кровь густо брызнула на снег изо рта мальчика, пролилась ручейком, а потом из Вани полезли комки внутренностей, он задергался, и заквакал, пытаясь вдохнуть, но горло его было наглухо уже забито мертвым мясом. Ваня уцепился руками в свой живот, пытаясь прорвать его ногтями и хоть так получить немного воздуха, но не сумел, хрипнул и перестал дергаться навсегда. Хозяин отбросил его, как подохшего пса.

Ленин умолк и вдруг неуклюже сел в снег, словно сваленная с плеч шуба. Страшные глаза Владимира Ильича, таившие раньше в себе целые ураганы таинственного, беспредельного света, внезапно угасли. Слеза протекла по его щеке, Ленин, ставший внезапно таким маленьким и старым, покачнулся, раскрыл рот и визгливо, по-собачьи, завыл. Клава зажмурилась от ужаса. «Ленин умрет. Свет погаснет», — вспомнила она слова погибшей Варвары. На ее глазах Ленин выжил из ума. Он дико выл, как больное, осатаневшее животное.

— Прикончить? — прошипела смерть, шурша своими сухими губами, словно кто-то проводил по снегу не чувствующей холода ладонью.

— Нет, — рявкнул Хозяин. — Жизнь будет теперь ему хуже смерти.

И Клава знала, что это — правда. Ленин, которого она знала, — с виду обыкновенный, прищуренный, веселый человек с рыжей бородкой, — побеждал Вселенную титанической силой своей мысли. Кем будет Ленин без этой силы, скулящий, трясущийся старик, забывший все свои огненные слова? Клава уже видела его сидящим перед окошком, глупо выпучившимся на свет, и Надежда Константиновна будет кормить его из ложечки кашей, как Клава кормила Ваню, будет читать ему вслух Энгельса, но он никогда, никогда уже не вспомнит, кем он был раньше, и какая у него была сила. Никто не вернет ему больше угасшую искру великого разума. Клава разжала веки, чтобы посмотреть на Ленина в последний раз. Шапка свалилась с его головы в сугроб. Он сидел, упершись кулаками в разрытый снег, и выл, блеюще и пронзительно, как воют дураки, останавливаясь только, чтобы схватить нового воздуха. И не было больше в бескрайней морозной пустыне никакого звука, кроме этого дрожащего, заикающегося воя. Потом и он оборвался — наступила вечная тишина.

Все было кончено. Снежные деревья украшали белую равнину иллюзорными воздушными садами. Трупы неподвижно темнели на снегу. В ущелье разверзшейся Словом Хозяина земли входила небесная чернота, как подземная вода проникает снова в некогда пересохшее речное русло. Хозяин стоял над полем последнего боя, огромный и непоколебимый, как гора. Он смотрел туда, по пути снежного провала, откуда приближалась ледяная тьма вселенского хаоса. Там был восток, но оттуда уже никогда не должно было подняться солнце.

— Смотри, девочка, — сказал он. — В мире не будет больше теней.

— Сволочь, — ответила Клава, которой незачем больше было жить.

Ольга сжала ей пальцами щеку и перерезала ножом горло. Палящая, острая боль пронзила Клаву, кровь хлынула из нее на снег. Клава тупо, как овца, немного вздрагивая и подергивая одним валенком, смотрела на эту вытекающую кровь. Неровные, грязные кляксы. Клаве не хватало воздуха, ей тяжело было даже смотреть на собственную кровь, просто понимать, что это такое. Умирая, она увидела как бы с высоты птичьего полета мальчика с собачьей головой, лежащего в сломанных лопухах. Она ощутила связь, соединявшую их, как боль, как давящую на вскрытое горло линию поднявшейся в воздух земли. А может быть, это была кровь, падающая из летящей Клавы безвозвратным, чернильным хвостом. Неведомая сила потянула Клавино лицо вверх, и она увидела Варвару.

Варвара была далеко, по ту сторону снежного ущелья. А ее маленький трупик по-прежнему лежал под рябиной. Это не ее трупик, поняла Клава, они меня обманули. Это было просто заколдованное чучело, чтобы выманить меня из дома. И хотя Клава знала, что сейчас умрет, вот-вот провалится в вечное, ужасное небытие, она нашла в себе силы улыбнуться, потому что Варвара все-таки была жива. Затем голова Клавы свесилась вниз, бросив волосы в лужу крови на снегу, смерть отпустила ее тело, и Клава провалилась во мрак.

Она уже не слышала чудовищный, обдирающий с мертвых кожу рев, который издал Хозяин, увидевший свою судьбу. Варвара крикнула, увидев смерть Клавы, верещаще, с воробьиным свистом, и черную деву Ольгу сразу охватил огонь. Она завертелась на месте, завизжала и провалилась под землю, колодцем протопленного снега ушедшую из-под нее в никуда.

— Ольга? — не веря, спросил Хозяин, глядя на черную, тающую дыру в земле возле лежащей ничком Клавы, на то место, где только что стояла его дважды рожденная демоническая сестра.

Потом он медленно развернулся и пошел на Варвару, глухо хрипя, и с каждым шагом хрип его делался все страшнее, а сам он — все огромнее. Варвара выставила раскрытые ладони перед собой и сжала пальцы.

— Я не верю в тебя! — рычание Хозяина превратилось в громовой рев. — Ты умрешь, у тебя нет больше силы! Я убил уже твое солнце!

Варвара молчала, напрягшись всем телом и не смыкая своих ясных, расширенных от ужаса глаз. Она казалась такой крошечной и беззащитной. Хозяин закрывал от нее уже полмира, а за спиной у Варвары был восток, окутанный беспросветной темнотой умершего солнца.

Хозяин крякнул, ткнул руками в воздух, как вилами, и высокая стена огня прошла через Варвару в землю. Однако Варвара не загорелась, только окуталась дымом сожженного снега. Загорелись деревья за ее спиной. Хозяин гулко, бешено заревел, так что затряслась земля, а потом вдруг громко застрекотал, будто огромный кузнечик. Два морозных вихря ножницами рассекли воздух, обращая воздух в форму крошащейся смерти, стирая снег в ледяную пыль, волосы и сарафанчик Варвары мгновенно побелели от измороси, тучу снега и земли вымело из-под ее ног и понесло по ущелью в космическую бездну. Варвара сползла вместе со склоном немного вниз, но продолжала стоять в той же позе, вытянув перед собой руки со сжатыми пальцами. Хозяин никак не мог найти ее смерть, спрятанную в сломанных лопухах невесть где под неподвижным телом существа, которое не могло существовать.

И тут начался свет. Он был сперва такой слабый, словно это просто блеклые звезды вышли из-за туч. Но свет непрерывно становился яснее, он шел не с востока, а совершенно с другой стороны, из-за спины Хозяина, от того места, куда в последний раз ушло похороненное солнце.

— Выйди, Лазарь, — тихо пошевелила губами Варвара.

И солнце вышло. Оно вышло ночью, как никогда не выходило. Оно вышло мертвым, как нельзя было выйти. И все, что было вокруг, озарилось его ужасным, всесжигающим светом. Хозяин встал, застыл на склоне трещины в земле, как оборвавший гусеницу хрипящий танк.

— Ближе, — тихо пошевелила губами Варвара.

И солнце придвинулось ближе. Снежные поля потемнели от проступающей из них воды, на горизонте ясно, просветленно загорелись деревья. Огненный ветер ударил Хозяину в спину и пробил его насквозь, словно тот сделан был из песка. Он взревел, скрипяще, как сломанный мотор, и упал, так и не дотянувшись до ног Варвары, он сполз по склону ущелья на дно, пылающей, разваливающейся лавиной. Земля со снегом наворачивалась на него, как волны сыпучего моря, в котором тонул теперь его вечный труп. Варвара опустила руки, но не смотрела вниз, на пламя, рвущее тело врага. Она смотрела вдаль, где на поверхности воды, в которой стояли теперь все деревья, дрожало слепящее, зигзагообразное отражение всенощного солнца.

Сперва Клава почувствовала на щеках тяжелый, морозный ветер бездонных глубин. Потом она открыла глаза. Была зимняя ночь, усыпанное звездами небо, тишина, черная кремлевская стена, Красная площадь, спящая во мраке Москва. Клава сидела на полу неведомого деревянного корабля, тихо скрипящего под напором ветра. Рядом с ней была Варвара.

— Ты тоже мертвая? — это было первое, что сказала Клава.

— Мы живые, — ответила Варвара, обняв Клаву руками и прижавшись к ней стылым от ветра лицом. На Варваре поверх сарафана был наброшен коротенький тулупчик, волосы ее пахли морозом. Не веря своему счастью, Клава на всякий случай тихо заплакала.