– А вот это очень интересно, – сказал президент Рузвельт и пристально посмотрел на вице-президента Уоллеса. – Генри, вы только что прилетели из Москвы – что вы можете сказать нам по этому поводу?
Вице-президент Уоллес, прибывший на это совещание, что называется, «с корабля на бал», то есть прямо с прилетевшего из СССР самолета, сидел в дальнем углу стола задумчивый и погруженный в какие-то свои мысли. Он сейчас не был похож на самого себя – энергичного, улыбчивого и никогда не унывающего человека. Услышав вопрос президента, он тяжело вздохнул.
– Мистер президент, – произнес Уоллес, – прежде чем давать вам советы и рассуждать о нашей стратегии войны на Тихом океане, я хотел бы попросить вас закончить это совещание. Я понимаю, что вопросы, которые здесь обсуждаются, очень важные, но, поверьте, информация, которую я привез вам из Москвы, во много раз важнее.
Рузвельт, немного подумав, кинул головой и, извинившись перед приглашенными, попрощался с ними. Удивленные и донельзя заинтригованные Карден Холл и адмирал Лехи, перешептываясь, первыми направились к выходу. Гарри Гопкинс – видимо, догадавшись, о чем здесь сейчас пойдет речь – пробормотал себе под нос: «Старшие братья, я так и знал…», пошел вслед за ними. Последним Овальный кабинет покинул полковник Донован, бросив злобный взгляд на вице-президента…
20 июня 1942 года, Полдень. Соединенные Штаты Америки, Вашингтон, Белый Дом, Овальный кабинет.
Присутствуют:
Президент США Франклин Делано Рузвельт;
Вице-президент Генри Уоллес.
Когда дверь в Овальный кабинет закрылась, Рузвельт взял со стола длинный и тонкий мундштук, вставил в него папиросу, прикурил и внимательно посмотрел на своего вице-президента.
– Генри, – сказал он, – я понял, что у тебя состоялся откровенный разговор с русским лидером. И ты узнал из него такое, чего даже уважаемому мной Гарри Гопкинсу не следует знать. Хотя, по-моему, он уже кое о чем догадывается.
– Да, Фрэнк, – Уоллес зябко пожал плечами, – ты ведь знаешь, что я в свое время был другом русского философа Ника Рериха и вместе с ним ждал прихода мудрых гуру из Шамбалы. И, похоже, они явились…
Рузвельт чуть не поперхнулся табачным дымом и положил недокуренную папиросу на край пепельницы.
– Гарри, не тяни, рассказывай – что тебе сказал дядюшка Джо?
– Фрэнк… – попытался улыбнуться Уоллес, но улыбка его была больше похожа на гримасу, – я понял, что Сталин – это такой человек, который видит нас всех насквозь, словно просвеченных рентгеновскими лучами. Это я к тому, что у него теперь есть свой «стоп-лист», и доступ к этим сокровенным знаниям для нас зависит от того, какой в будущем стает наша Америка. Если она останется Америкой вашего «Нового Курса», то Сталин согласится сотрудничать с нами без всяких ограничений. Во всяком случае, именно об этом было сказано в нашем разговоре в Кремле. В противном случае он придержит эти козыри в своем рукаве, чтобы выложить их потом в игре против ваших преемников. Я понял, что русские могут заглядывать в будущее, черпая оттуда уникальную информацию. В общем, Фрэнк, мистеру Сталину известно будущее Америки, и это будущее в первую очередь не обрадует именно тебя, как президента США. Я встречался и разговаривал с людьми, которых мистер Даллес в прошлый раз назвал «чертиками». И теперь я знаю то, что знают они.
Расстегнув портфель, вице-президент Уоллес вытащил из него толстую папку.
– Вот мой доклад на эту тему, предназначенный только для тебя, Фрэнк, – произнес он, протягивая ее Рузвельту. – Там же лежат предложения Сталина об условиях заключению между СССР и США нового, долговременного союза.
Рузвельт, стараясь удержать дрожь в руках, взял папку и с стал жадно перебирать лежавшие в ней бумаги. Время от времени он, схватив заинтересовавший его документ, впивался в него глазами. В Овальном кабинете наступила тишина. Вице-президент безучастно смотрел в окно. Он чувствовал страшную усталость. И не от того, что Уоллес за долгую дорогу из Москвы в Вашингтон практически не сомкнул глаз. Его давила к земле чудовищная тяжесть знаний, которые он получил в ходе визита в Страну Советов. Действительно, правильно написано в Библии: «От многих знаний – многие печали».
Бегло просмотрев бумаги в папке и отдельно перечитав несколько раз перевод письма Сталина, Рузвельт вздохнул и вопросительно посмотрел на Уоллеса.
– Генри, мы с тобой знакомы уже немало лет, – сказал он, – скажи мне откровенно: этому… – президент указал на лежащие перед ним бумаги, – можно верить? Я не про «шалости» полковника Донована, меньше всего думающего о том, как победить этого нехорошего парня Гитлера и джапов, которые, правда, сейчас побеждают нас… Тут все ясно: в нашем огороде необходимо произвести основательную прополку. К тому же события в Британии и возросшая угроза на Тихом океане не оставляют нам другого выбора. Полковник Донован – он ведь не один такой. В наших политических кругах найдется еще немало персонажей, которые могут решить, что договоренность с Гитлером и установление в США фашистской диктатуры – наименьшее из двух зол. Эти люди будут пострашнее адмирала Ямамото. Дело в том, что японец сражается за свою страну, а эти – лишь за личное благополучие, пусть даже оно будет достигнуто ценой свободы всего американского народа. Впрочем, это дело для Генерального прокурора. Хотя…
Рузвельт на мгновение задумался и внимательно посмотрел на Уоллеса.
– Знаешь, Генри, мне кажется, что все же не стоит давать этому делу официальный ход. Я думаю послать его завтра с инспекционной поездкой на Западное побережье. Допустим, в Сан-Франциско. Пусть он разберется в условиях базирования там остатков нашего флота. Но ведь Калифорния – это так далеко… И бывает, что с самолетами в дороге случаются разные неприятности.
– Я понял тебя, Фрэнк… – Уоллес нагнул голову, словно отдавая последние почести еще живому полковнику Доновану. – Я уже сегодня начну набрасывать роскошный некролог для «Вашингтон пост», в котором расскажу о безвременно ушедшем от нас славном воине и настоящем патриоте.
– Вот и отлично, Генри, – Рузвельт улыбнулся краешком губ, – а пока нам надо подумать и о делах военных. На днях я приказал адмиралу Лехи приступить к разработке плана мероприятий, необходимых для обеспечения безопасности нашего Тихоокеанского побережья и свободы нашего судоходства в прибрежных водах обоих американских континентов, от мыса Горн до Аляски. Если мы сумеем договориться с дядей Джо, то у нашего флота быстро появится много новых образцов вооружений, которые станут неприятным сюрпризом для японцев. И нельзя оставлять без внимания Канаду. Там в любой момент может сложиться весьма неблагоприятная ситуация. Нам придется считаться с тем, что, вероятно, придется дать добро на военную операцию при первом же подозрительном движении со стороны мистера Кинга.
– Меня больше беспокоит наше будущее… – Рузвельт тяжело вздохнул и вытащил из папки фотографию весьма неприятного на вид негра. – Это некто Барак Хуссейн Обама. Появившись на свет как следствие внебрачной связи белой и приехавшего в Америку кенийца, он сумел пробиться по карьерной лестнице, и в 1997 году стать сенатором от штата Иллинойс. В конечном итоге в 2008 году этот мулат, которого у нас не взяли бы даже разносчиком почты ни в одну приличную контору, вполне законно был избран сорок четвертым президент США от нашей, между прочим, демократической партии, а в 2012 году – переизбран на второй срок. При нем федеральный государственный долг достиг космической цифры в пятнадцать триллионов долларов и продолжает расти на один триллион долларов каждый год.
– Я уже знаю об этом, Фрэнк, – с горечью вздохнул Уоллес. – Это просто чудовищно – триллион долларов в год!
– Да, Генри, триллион долларов в год, – сказал Рузвельт и захлопнул папку. – Ты хочешь, чтобы твои внуки жили в такой Америке? Я, например, нет. А ведь к этому нас в конечном счете приведут такие, как полковник Донован и стоящие за ним политические круги. И мы должны сделать все, чтобы им в этом помешать. Не так ли, Генри?
