И тем больше было ее удивление, когда он сам однажды подошел к ней. Сначала – из-за какого-то школьного проекта, не слишком важного, в котором ему мог помочь кто угодно, а он выбрал ее. Они начали общаться, и скоро Данил звонил ей уже просто так, потому что ему хотелось. Римма никак не решалась поверить своему счастью, искала подвох – и не находила. Она научилась принимать подарки судьбы, перестала стесняться, и тогда ей стало намного легче. У нее появились друзья, она без труда общалась с приятелями Данила, а его, кажется, нисколько не смущало то, что она не первая красотка их городка. А может, для него она была красивой?

Они никогда не обсуждали, что да почему, просто встречались и все, и обоим это нравилось. Римма любила его – преданно и отчаянно, так любить можно только впервые. Данил никогда не говорил ей, что чувствует, не объяснялся, но это было не в его характере. Порой это мучало Римму, а иногда казалось вполне естественным. Зачем вообще нужны слова, если ее душа знает все ответы?

Мир был ярким и удивительным, дни, проведенные рядом с ним, – незабываемыми. Первый поцелуй застал Римму врасплох, но вместе с тем стал своего рода печатью, гарантией того, о чем они не говорили. Данил всегда был внимательным и нежным. Она знала, что может остановить его, оттолкнуть. Но в ту ночь она и не собиралась этого делать… Впервые в жизни она позабыла и об осторожности, и о нотациях родителей, она позволила себе наслаждаться моментом, и это была лучшая ночь в ее жизни.

Вот тогда все и пошло не так. Данил неожиданно отстранился от нее, смотрел прямо сквозь нее, словно и не видел. Они почти не общались, но от общих друзей Римма выяснила, что он рассказывает об их ночи всем подряд. Он был для нее всем, она для него – завоеванием, причем недостаточно важным, чтобы добиваться ее снова.

Это был не тот Данил, которого она знала и любила. Римма все не могла поверить, что он такой – а не верить не получалось. Неужели она могла быть такой слепой? Неужели он был таким с самого начала, а она просто отказывалась видеть?

Воздушный замок рухнул. Та вера в себя, которую Римма обрела благодаря Данилу, была уничтожена. Остались только осколки разбитых надежд, косые взгляды общих знакомых и насмешки за ее спиной. Она пыталась спрятаться от всего этого, она носила только свободную одежду и завешивала лицо длинными волосами. Не помогало. Она чувствовала себя грязной, никому не нужной, осмеянной.

Она уже не могла улыбаться, просто не получалось. В голове стали мелькать не самые хорошие мысли – например, о том, как просто закончить весь этот ад одним шагом с крыши. Римма была на грани.

К счастью, родители вовремя заметили ее состояние. Они поспешно отправили ее в Москву к тетке – одинокой, жесткой и успешной. Она и спасла Римму, но не сочувствием, а одним простым принципом: «Не трать время на то, чтобы жалеть себя. Трать время на то, чтобы изменить себя. Времени мало, детка, работай на результат».

И Римма работала. Она пошла в новую школу, записалась в танцевальную студию, начала ходить по кастингам моделей. Было ли ей это важно? Нет, не слишком, и она даже не надеялась на успех, но ей нужно было оставаться занятой, постоянно отвлекать себя чем-то, только так она могла спастись от прошлого.

Ее усилия дали неожиданные плоды. Занятия танцами превратили ее из пухленькой, вечно горбящейся девочки в стройную длинноногую девушку, инструктор подсказала ей, что русый цвет – это не ее, и она решилась обрезать длинную косу, сменив ее на эффектную короткую стрижку. Угольно-черные пряди подчеркивали ее аристократичную бледность, а ее разноцветные глаза теперь казались совсем уж огромными и эльфийскими. За одной переменой последовала другая: очередной кастинг увенчался успехом, Римму пригласили на съемки.

Она работала, училась, позже – путешествовала. Она снова поверила в себя и могла без кокетства сказать, что она красива. Она побывала на всех континентах, а ее банковский счет за эти годы заметно подрос. Она была счастлива и лишь изредка, под настроение, позволяла себе обернуться назад и почувствовать легкую светлую грусть.

Римма не собиралась возвращаться. Она давно уже отпустила Данила, предавшего ее, и всех их общих друзей, с легкостью отвернувшихся от нее. Она не таила злобу и не рвалась к мести. И она уж точно не хотела такого подарка на день рождения!

Так что состояние Вест теперь серьезно беспокоило ее, но с этим можно было разобраться позже. Римма подожгла письмо от пламени свечей и бросила его на каменный пол: при всем сумасшествии сестры, она все равно любила Вест и не собиралась подставлять перед полицией. После этого Римма уверенно подхватила ключ, даже не касаясь ритуального кинжала. Откуда у Вест вообще такие вещи?!

– Наконец-то! – проворчал Данил. – Я уж думал, вы там заснули!

– Простите, последний раз я отстегивала цепи, когда брала тележку в гипермаркете! – огрызнулась Римма. – Мне все это тоже не очень-то приятно!

Она постоянно оглядывалась по сторонам, опасаясь, что Вест здесь и может в любой момент напасть. Однако пока все указывало на то, что они в подвале одни.

Когда цепи были сброшены, Данил попытался сделать шаг от стены, но чуть не упал, и Римме пришлось подставить ему плечо.

– Проклятье, – процедил он сквозь сжатые зубы.

– Что с вами?

– Похоже, та дрянь, которой меня накачали, все еще держит!

– Давайте я вызову «скорую»…

– Не надо пока никого вызывать! Я хочу просто свалить отсюда, потом будем разбираться. Вы на машине?

– Да, у дома стоит, – кивнула Римма.

– А мою машину вы там не видели?

– Нет.

– Должно быть, осталась у склада… Отвезите меня в больницу!

Он стоял рядом, касался ее, смотрел ей в глаза – и все равно не узнавал ее! От этого было так обидно, что хотелось даже бросить его здесь. Не бить этим проклятым кинжалом, а просто оставить в подвале, и пусть ползет к выходу сам. Римме слишком сложно было поверить, что человек, расчертивший ее жизнь на «до» и «после», может вот так ее не узнать.

Она не собиралась поддаваться этому капризу. Годы самостоятельной жизни научили ее быть сильной, и Римма осталась верна себе. Продолжая поддерживать Данила, она провела его через подвал к лестнице, а оттуда – к выходу из дома. Тушить свечи Римма не собиралась: вряд ли угли, оставшиеся от здания, могут загореться по второму разу. А может, оно и к лучшему, если загорятся. Все равно жуткое черное строение было мало похоже на дом из ее воспоминаний.

Уходя, Римма не выдержала, обернулась. На фоне черного неба перед ними возвышался черный дом – едва различимый во тьме, мертвый, как будто чужой. Возвращение сюда никак не могло стать возвращением в прошлое, потому что прошлое уходит навсегда.

Данил тем временем продолжать возмущаться:

– Не знаю, чья это шуточка, но просто так я дело не оставлю! Та идиотка, что это затеяла, пожалеет, что на свет родилась!

– Меня не обвиняете – и на том спасибо, – вздохнула Римма.

– Не я буду разбираться, какую роль вы во всем этом играете, для такого есть полиция!

– Очень мило.

Он покосился на нее, извиняться не стал, но наконец замолчал. Некоторое время они ехали в тишине; Римма отчаянно сжимала руль, заставляя себя сосредоточиться лишь на настоящем моменте. Нельзя думать о тех годах, символом которых был Данил. Нельзя обвинять его за то, что он ее не узнал. Нельзя бояться за судьбу Вест, для этого будет более подходящее время. И уж точно нельзя плакать из-за того, что ее тридцатый день рождения был безнадежно испорчен – она ведь слишком взрослая для этого!

Большую часть дороги Данил угрюмо молчал, и лишь когда они подъехали к больнице, он тихо сказал:

– Пожалуй, я был слишком резок с вами – если вы, конечно, действительно не имеете к этому отношения.

– Отстаньте, а? – устало попросила Римма. – И без вас день хреновый.

– Вы просто сказали, что это ваш дом…

– А похоже, что сейчас это чей-то дом? Это был мой дом, до того, как он сгорел. После того, как он сгорел, там даже тараканам, подозреваю, неуютно.