Сочные ковры зелени скатываются по склонам холмов в чашу озера. Берег окружен ивами и зарослями камышей. В гладком бирюзовом зеркале Исильгура растекается изумрудная клякса островка. Пробуждая долину от короткого летнего сна, из-за вершин холмов выглядывает солнце. Лучи перебегают по крыльям ветряной мельницы, перепрыгивая на глиняную черепицу. Двухэтажная обитель с остроконечной крышей ютится среди цветочных клумб за изгородью волчьих ягод.

Тихо прикрыв за собой дверь, на улицу выбегает тучная старушка. Она встала до рассвета и тут же на кухню. Себе завтрак состряпать не велика задача, но еще долго возится, заматывая пузатый горшок в старый платок. Горячая жареная картошка с мясом на обед, по вкусу, как он любит.

Веллина оглядывается на тёмный провал окна второго этажа, поправляя на голове платок. Тилли уснула только под утро, совсем измучалась бедняжка. Столько лет ни одной весточки от неё не приходило. В родной дом вернула внучку судьба не лёгкая.

Вчера после захода солнца хозяйка услышала стук в дверь. На пороге едва держась на ногах стоит израненная внучка. Белые некогда волосы, спутаны и перемазаны кровью, сосульками спадают на лицо, прикрывая тёмные глаза. Веллина остолбенела, словно идол.

– Может пустишь меня? – выдавила девушка, прижимая рукой к животу отрезанный подол лиловой юбки.

– Проходи, дорогая. Будь как дома Тилли. Где ж это ты так? А? – Веллина усаживает гостью в кресло в гостиной и бежит на кухню. Звон посуды разносится по дому.

Внучка оживляется, унюхав аппетитные запахи разогретой снеди. Живот громко урчит, напоминая о себе, но вместе с голодом возвращается боль. Рана вроде не глубокая, но кровь остановить пока никак не удается. Уже два алых ручейка ползут по бледной коже и просачиваются в обивку кресла. Слабость сковывает руки и ноги, веки наливаются тяжестью.

– Погоди не много. Не ждала совсем. Хоть чего-то покушать надо с дороги, – кричит Веллина.

– Бабушка! – всхлипнула Стилара.

– Ой. Что такое? Чего плачешь? – хозяйка семенит в гостиную. – Иии! – всплеснула руками, увидев девушку без сознания.

Старушка падает на колени, прижимая ухо к груди внучки. Слабые редкие удары сердца, дыхание еле слышно, а узловатые пальцы вязнут в чем-то липком возле подлокотника.

– Почему ты не сказала за кровотечение? – бубнит себе под нос бабушка и спешит к серванту. Там на нижних полках еще сохранились запасы порошков, которые сама молотила. Старые пыльные бутыли и горшки со стертыми надписями выпрыгивают из хранилища.

– Ой-ой-ой. Как же его найти? – причитает Веллина, поднося подсвечник к распахнутому серванту, где на полу в три ряда выставлены лекарства.

Вроде это средство должно залечить рану. Хозяйка откупоривает маленькую бутыль и пальцем пробует зачерпнуть порошок. Но сосуд пуст, лишь жалкие остатки лекарства, соскребенные со стенок и дна высыпаются на рану. Кровь замедляет бег, сворачивается, но рана все еще кровоточит. Без помощи ей не обойтись. Но ближе всех живет только господин Дескерри, а с его вспыльчивым норовом просить ничего не хочется. Хотя стоит попробовать ведь она же ему помогает.

Узкая дорожка вьётся через клумбы за изгородь к деревянному мосту. Старые доски недовольно скрипят, прогибаясь под тучной хозяйкой. Свежий ветерок разносит запахи леса, и мелкая рябь бежит по воде. Спокойная жизнь старой затворницы, как озеро Исильгур, течет неспешно. Если бы не явилась Стилара, она бы спокойно выращивала цветы да собирала урожай с огорода. Надо будет как-то подумать мост укрепить, а то рассыплется в один прекрасный день.

Кваканье из камышей звучит все ближе. Впереди многовековыми исполинами дубов ощетинился лес. Заслышав торопливые шаги, стайка шумных птичек вспорхнула ввысь. Взволнованная Веллина бежит к соседу, как никогда прежде. Кусты шиповника цепляют старое платье искривленными ветвями, словно хотят сорвать его.

Старушка останавливается вытереть пот у невысокого забора, увитого плющом. За калиткой между фруктовыми деревьями скользит аллейка, вымощенная булыжником. Аккуратные ряды абрикос и вишен провожают до самого дома. С трудом верится, она сама густые заросли превратила в цветущий сад.

С легким скрежетом точильный камень проходит по кромке металла и ложится на круглый стол. Большой палец стирает мелкие пылинки с холодного лезвия топора. Весёлый яркий луч разрезает полумрак мансарды, освещая пыльный бок старого сундука, на котором сгорбившись расселся крепкий мужчина. За распахнутым настежь окошком разрастается гул сотен голосов.

К главной площади перед дворцом Правосудия, словно к сердцу кровь, стекается толпа прохожих из сосудов-улиц и переулков. В Тесгарде публичная казнь для горожан, как ярмарочное представление или приезжий цирк, повод собраться вместе и повеселиться.

Стража не спеша выводит смертников на помост, чтобы люди могли как следует поглазеть на преступников. Теперь ждут только его. Сегодня любимый день – экзекуция колдунов-жрецов. Этим магам, которые поставили свой дар на службу алчных богов повезло, что у короля доброе сердце. Будь его воля, отсечение головы заменили б на мучительную смерть через пытки в темнице дворца Правосудия.

Внезапно шум затих, и глашатай, надрывая горло, начинает зачитывать приговор. До выхода остаются считанные минуты. Одев маску, Дескерри любуется мышцами рук в зеркале, обрамленном тяжелой резной коричневой рамой. Специально рукава чёрной рубахи обрезал, чтоб красоваться перед алчной до зрелищ публикой. Жаль ростом не удался, тогда с помоста б вообще, как великан.

Металлическое лицо горит серебром и два пурпурных ручья из овалов глазниц, словно кровавые слезы. Каких-то пару лет назад эта маска была хорошо известна одноглазым обитателям Дальних островов, среди которых самым важным был Золотой самородок. Здесь Линч беспощадно истреблял племена циклопов, защищая золотые прииски Тесгарда. Закинув топор на плечо, он стучит сапогами по лестницам дворца. В ответ слышится эхо под высоким сводом и статуи богини Мудрости в нишах между этажами провожают его не видящим взором.

Люд, собравшийся поглазеть на казнь, даже за плотным кольцом пикинеров разглядывает невысокого мужчину в черных штанах и рубашке. Приосанившись, он идет к месту казни. Не спеша палач восходит на эшафот. Серебристая маска напоминает гротескное печальное лицо с кровавыми слезами. Голова слегка кружится то ли от жары, то ли от пристального внимания толпы, опьяняющего не хуже выдержанного вина.

– За содеянные преступления верховный королевский суд приговорил…, – глашатай старается перекричать толпу зрителей, приветствующую экзекутора, словно народного героя. А тот лишь подымает вверх ладонь и горожане утихают.

Кроме него и герольда на помосте замер, будто статуя, жрец богини Мудрости. Сухой мужчина с аккуратной бородкой присматривает за магами-отступниками. Цепь, сковывающая пленников, гасит колдовские силы, но надо быть начеку. Четверо парней служители бога Войны гордо расправляют плечи, словно их приставили к почетной награде. Адавару всегда поклоняются дерзкие любители золота и власти, они жаждут ценных вознаграждений и готовы убить любого, кто встанет у них на пути.

Пара не молодых женщин в тёмных балахонах потупили взоры. Ведьмы Харшаса опаснее юнцов-адептов, жрицы Хаоса используют магию более изощренно, чем грубая сила огня. В гробовой тишине звенит натягиваемая цепь, когда двое дюжих стражников в начищенных до блеска доспехах отводят огненного мага в центр лобного места и одевают на голову мешок. Колдун вяло повинуется, гордо расправив узкие плечи.

Плотник не зря ест хлеб, после его инструмента на плахе ни единой зарубины. Только бурые пятна впитавшейся крови напоминают о предыдущих гостях. Преступник сопротивляется, когда его пытаются наклонить. Подкованный сапог Линча больно впивается под колено парню и тот с грохотом валится. Четыре руки в латных перчатках наспех укладывают его на плаху. Палач демонстративно оглядывает запруженную горожанами площадь. Под присмотром «плачущей» маски даже неугомонные дети в задних рядах умолкают, будто воды в рот набрали.