Развеселить я их, конечно, не развеселил, но мрачных мыслей явно поубавилось. Разбойники, все еще опасливо поглядывая по сторонам, разложили остатки добычи по мешкам и, приторочив их к лошадям, направились в лагерь. Ехать старались медленно, я ехал немного впереди, разведывая дорогу, опасаясь очередной засады, но за пару часов пути не произошло ровным счетом ничего. Раненые были вполне в здравии и явно выживут, скорбь утраты боевых товарищей постепенно начала сменяться злостью на войска барона, регулярные зачистки которых стали уже порядком надоедать.
Я ехал впереди, поэтому заметил это первым…
Лагерь, наш лагерь. Его уже не было. Нападавшие сделали все быстро и уже успели скрыться, оставив только трупы и горевшие хижины. Медленно, словно во сне, я слез с лошади и медленно пошел сквозь него, оглядываясь по сторонам. Тела, много тел с отрубленными головами.
– Они их потом вывесят у входа в замок, для предостережения.
Как бы отвечая на мой немой вопрос промолвил один разбойник из моего отряда. А я шел ища ее. До последней секунды я надеялся, что ее захватили в плен и она сейчас в тюрьме барона. Я никогда не был ярым атеистом, но и не принадлежал к числу христиан. Тем не менее, невольно у меня начала вырываться молитва. Я молился за нее, за надежду, что она жива и невредима, но мои надежды разбились как бокал из тонкого стекла, падающий на твердый пол. Ее обнаженное тело лежало в неестественной позе. В такой позе живые лежать не могут. Она и не была живой. Они не просто надругались над ней. Забрали у меня последний прощальный поцелуй. Я присел рядом с мертвым телом без головы и нежно провел пальцем по животу. В отличие от меня, она еще была теплой, почти живой. А я балансировал на грани добра и зла, на грани любви и ненависти, жизни и смерти. Еще никогда в жизни я не испытывал подобное. Жидкий лед растекался по моему телу, вгоняя в озноб, вытесняя последнее тепло из тела. Но этот лед не сковывал, наоборот, разжигал, давал силу. Этому чувству было название: холодная ярость. Моя красавица, висящая в ножнах на спине, начала легонько подрагивать в предвкушении крови. Адочка, ты долго ждала Большой Крови, и это время пришло. Я в полной мере удовлетворю твою жажду. Сегодня ты будешь довольна, детка. Я медленно встал и невидящим взглядом в последний раз окинув лагерь начал готовить коня, скидывая золото и другое ненужное теперь барахло прямо на землю.
– Сииэ, ты куда?
Я молча кивнул в сторону замка.
– Сииэ, это глупо! Даже ты не сможешь убить ВСЕХ! Одумайся.
Я просто оттолкнул воина в сторону. Забыл, как его зовут, но это и не было уже важно, ничего не было уже важно. Мне уже не нужны были слова.
***
Перед замком был уже установлен частокол с насаженными головами. Ее была первой, на самом видном месте, примерно на уровне моей. Я спешился и отпустил коня, он мне уже больше не понадобится, я не планировал покинуть это место. Длинные, заляпанные кровью волосы, бледное лицо с закрытыми глазами. Даже в смерти Ларна была прекрасна. Я осторожно прикоснулся пальцами к ее лицу, как будто боялся, что оно рассыплется. Прохладное. Пальцы сами собой зарылись в ее волосы, воспоминания шквалом обрушились на меня. Ей всегда нравилось, когда я перебирал ее волосы. Обычно она с легким стоном запрокидывала голову и прикрывала глаза. Ее смех до сих пор звучал у меня в ушах. Прикрывая глаза, видел ее перед собой. Ларна мне улыбалась, глядя влюбленными глазами. Я прижался щекой к ней и почувствовал, большие крупные слезы на своем лице. Откуда они взялись? Ведь я не плакал с самого детства. Любовь? Не знаю, я никогда никого не любил, и уже не полюблю. С каждой соленой каплей я терял частичку себя. Что-то хорошее, милое, доброе, человечное навсегда покидало меня, оставляя пустоту, которая заполнялась горечью и ненавистью.
– Эй, быстро отойди! Нечего тут шляться!
Со стремительностью света я вернулся в реальный мир из мира иллюзорного. Несколько солдат, подозрительно оглядывали меня. Грязные, усталые вояки в пятнах крови, словно после тяжелого боя. Ярость с новой силой вспыхнула во мне. Я улыбнулся холодной улыбкой и нарочито неторопливо направился к ним, доставая на ходу Адочку. Время игр закончилось, пора убивать…
Крики боли, разлетающиеся в стороны части тел, трупы, много трупов. Я не бежал, просто медленно шел, мне теперь некуда было торопиться. Солдаты, выбежавшие из ворот, как игрушечные разлетелись в стороны. Ада сплела смертоносную стальную сеть, через которую никто не мог прорваться. Войдя в город, я направился прямо к замку барона…
Дорогу перегородили несколько лучников. Не с теми огромными луками, которые пробивали человека насквозь, а с обычными тисовыми коротышками. Наивно было думать, что этим можно меня остановить. Плавное круговое движение рукой и большинство стрел разлетается в стороны. Ни одного серьезного попадания, лишь поверхностные царапины. Усилием воли подавив боль, я кинулся к лучникам, разрубая луки вместе с руками, державшими их. Еще несколько солдат выбегают из подворотни, прямо навстречу своей смерти, Адочка поет, наслаждаясь кровью, питаясь душами убитых врагов.
Огромная сеть накрывает меня, и я начинаю дергаться, пытаясь освободиться, как обычная рыбешка. Меч падает из рук, и я достаю нож, чтобы разрезать сеть, но ячейки становятся мельче, затягиваясь все туже, и я уже не могу пошевелиться. Подбегают солдаты и начинают бить, руками и ногами. Получив пару сильных ударов по голове, почувствовал, как сознание уплывает куда-то вдаль…
***
Я дернулся, от резкой боли в ноге. Крыса отбежала ровно настолько, что я, прикованный к стене, не мог до нее дотянуться и, присела, выжидающе глядя на меня. Эта тварь донимала меня все два дня, что я провел в подземелье, не давая толком уснуть, заставляя постоянно быть начеку. Она ждала долго и упорно, ждала, пока меня сморит сон, чтобы вцепиться в мое тело своими острыми зубами. Тварь… я сплюнул в ее сторону. Крыса даже не пошевелилась, только глаза, казалось, злобно заблестели. Я привстал, насколько позволяли мои кандалы и начал разогревать затекшие мышцы. Скоро должны были принести еду, и я собирался быть в форме, не хотелось повторения предыдущей кормежки. Дикая, никак не хотевшая уходить, головная боль и, похоже, пара треснувших ребер. Сволочи, постарались на славу. Били от души, тем не менее аккуратно, чтобы не убить и не покалечить.
Я опустился на пол и прикрыл глаза, со стороны, казалось, что мое тело безвольно висит, прикованное к стене. В коридоре раздались шаги: двое охранников приготовили мне еду и очередные побои. Дверь скрипнула, и они тихо вошли в камеру, переглянулись и подошли ближе. Ближе, еще ближе. Вот оно! Я ударил ногой по колену одного охранника, тот сразу же рухнул на пол. Второй подскочил, пытаясь приласкать меня дубинкой по голове, я перенес свой вес на цепи и двумя ногами ударил его в лицо. Первый, мычал, пытаясь встать, я не мог дотянуться до него руками, но ноги-то у меня были свободны. Слегка оттолкнувшись от стены, я как раз достал до его гортани носком правой ноги. Двум смертям не бывать, а то, что мне обеспечена смертная казнь, я не сомневался. Так что, лишние два трупа добавят репутации, и в следующий раз охрана два раза подумает, прежде чем избивать меня. Я опять повис на цепях, крысе я был пока не интересен, другая охрана спохватится не скоро, так что можно спокойно подремать.
– Какая неоправданная жестокость. И откуда в Вас столько ненависти к людям, молодой человек? – пожилой мужчина в дорогом костюме смотрелся довольно чужеродно в сырых и невзрачных стенах темницы.
– Жизнь заставила.
– Неужели Вас принуждали ко всем этим убийствам? Каждый сам выбирает Путь в этом мире. Кто-то добро, другим по душе зло, третьи стараются сохранить нейтралитет, хотя, по большому счету это просто-напросто невозможно.
– Да вы, как я погляжу философ, – я усмехнулся и присел, насколько позволяли цепи.
– Пожили бы с мое, тоже научились бы философствовать.
– Чего вы от меня хотите? Покаяния?
