Этого не могло происходить на самом деле… но происходило.
***
Её монашеское одеяние навевало тоскливые мысли, при виде черного сукна с серыми вставками и белого воротника хотелось тотчас отвести от нее взгляд. Длинные каштановые волосы спрятаны под чепец, а тонкие пальцы перебирают четки. Размеренно и очень медленно, отщелкивая какой-то мотив.
Они ярко-красные и кровавым пятном выделяются на фоне черного платья. Ее называли ведьмой с рождения и говорили, что в ней течет кровь самого дьявола. Она родилась в самую темную ночь, когда луна прячется во мраке, а отряд Антуана Блэра захватывал земли Адора и сжигал мелкие деревеньки на границе с вражеским государством. Граф таскал свою жену за собой повсюду, любил ее дьявольской любовью. Никогда с ней не разлучался, но ушел в бой, а ее оставил под присмотром нескольких солдат. На сносях она уже почти была. А когда вернулся, не нашел… Выкрали ее адорские крестьяне, к столбу привязали и сжечь собрались. Избитую и окровавленную вынес ее из поверженной деревни Антуан. А наутро умерла графиня, родив ему дочь.
Всех мужчин Блэровские воины в том селении истребили, скотину угнали, женщин изнасиловали, а детей утопили в водах Эглана.
Когда Антуан увидел цвет глаз ребенка, то отступил от колыбели и велел за епископом послать. А мамки и девки крестным знамением себя осеняли и от колыбели шарахались, нашептывая молитвы. На этом напасти не закончились, едва епископ попытался прикоснуться к младенцу, как тотчас назад отпрыгнул. Словно какая-то сила оттолкнула его от ребенка, не позволяя дотронуться.
Сам епископ тогда испугался и вел длинную беседу с Антуаном о том, что пока не поздно надобно умертвить ребенка и сказать, что при родах померла малютка. В нее дух сожжённой Клеменции вселился. И дух этот изгнать надобно, не то поздно будет, и накличет она беду страшную на весь Блэр. Граф епископа не послушал, дочь людям показал, но все шептаться начали, что это дитя с ведьминскими глазами убило мать своим рождением и на них на всех тоже проклятия нашлет.
Антуан малышку окрестил Элизабет и отправил подальше от глаз людских и от сплетен в дальнее поместье в надежде, что со временем глаза свой цвет изменят, но чуда так и не случилось, со временем они становились все ярче, все зеленее, а люди злые, испуганные мятежи затевать начали, смуту разводить.
Граф подождал еще немного и отправил дочь от себя подальше в монастырь Молчальниц. Там она приняла бы постриг и навсегда отказалась от мирской жизни. Ей бы ничего не угрожало, и дожила бы до самой старости, а не была бы убита суеверными фанатиками. Он смотрел, спрятавшись за колоннами, как его малышке выжигают на ручке клеймо ведьмы, чтобы никогда в жизни она не могла покинуть стены монастыря.
Иначе быть ей узнанной людьми, как беглая монахиня Молчальница. Вот и все. Мирская жизнь малышки Элизабет была окончена, и он мог больше не волноваться о ее судьбе.
Так бы и было, если бы спустя пять лет в Блэр не пожаловал сам герцог Морган Ламберт и не предложил Антуану заключить перемирие. Объединить их народы, скрепить союз навсегда и заодно искоренить суеверия, будто Клеменция Блэр прокляла весь род Ламбертов.
Морган предлагал жениться на дочери Блэра. Но не ожидал, что ему откажут… Нет, не граф. Сам Антуан этого не ожидал. Он приехал тогда в монастырь на свидание к дочери.
– У тебя есть шанс выйти отсюда, есть шанс окончить кровавую бойню. Есть шанс начать жить, как нормальная женщина, родить детей.
Элизабет молчала, она смотрела отцу в глаза, и он не понимал, что означает этот взгляд. Ему вообще казалось, что дочь смотрит сквозь него.
– Выйдешь замуж за Моргана Ламберта, и война будет окончена.
Но она вскочила со стула, где сидела смирено сложив руки, и убежала в свою келью. Спустя время мать-настоятельница подала Антуану бумагу, в которой дочь наотрез отказывалась выйти за сэра Моргана Ламберта, сына убийцы ее матери и душегуба. Лучше отдать голос Всевышнему и навсегда остаться у него в услужении. Письмо Антуан передал в руки самому Моргану и даже испытал гордость за собственную дочь… а также и горечь понимания, что им против Адора никогда не выстоять.
Война началась почти в тот же день и продолжалась несколько долгих лет, пока Блэр не был окончательно повержен, а сам Антуан убит и растерзан на куски, разбросанные врагами по степям и лесам, а голову графа еще долго таскали нанизанной на копье и показывали оглушенным и онемевшим от ужаса жителям Блэра, которые все же преклонили колени перед победителями. Войско Адора приближалось к монастырю, окружая его со всех сторон. Элизабет Блэр смотрела, как конница подъезжает к воротам, из окна своей кельи и перебирала в руках четки. Она молилась, чтобы смерть забрала ее раньше, чем они переступят порог обители.
А потом начался жуткий кошмар, потом начался ад, который она никогда в своей жизни не забудет. Солдаты ворвались в святую обитель. Они насиловали монахинь и жестоко убивали. Они поглумились даже над мертвыми телами и развесили их в монастырском дворе и на колоколах.
Только Элизабет не тронули. Ее вытянули из кельи и поволокли к клетке… а она смотрела расширенными от ужаса глазами на раскачивающиеся на ветру трупы монахинь и беззвучно кричала, широко открыв рот, под тихий и жуткий звон колоколов.
***
Я подскочила на соломе, судорожно хватая холодный воздух пересохшими губами. О Боже! Это всего лишь сон. Этот кошмар всего лишь привиделся мне, и на самом деле я здесь в темнице… Я никакая не Элизабет. Я все еще Лиза. И тут же усмехнулась сама себе. Кошмар в кошмаре. И неизвестно, что страшнее. Нашла, чему радоваться.
По лестнице опять кто-то спускался. И, скорее всего, это пришли за мной. Я вскочила на ноги и прижалась к стене, всматриваясь в полумрак и приближающиеся блики факелов, кругами расходящиеся по каменному полу.
Вниз спускалась стража вместе с сэром Чарльзом. Почему-то именно его появление меня совершенно не обрадовало. Он мне напоминал инквизитора при исполнении.
– Элизабет Блэр, именем Адора и герцога Ламберта, вы должны прибыть в здание суда и выслушать обвинения, а затем и вынесенный вам приговор.
– Какой еще приговор? Уже? Или суд – это так, для видимости? Зачем тогда суд, если приговор уже вынесен?
Меня никто не слушал. Свои слова он произнес, как какую-то формальность, а потом меня схватили под руки и выволокли из темницы. Я упиралась, пыталась сопротивляться, но это было совершенно напрасно. Их сила превышала мою в десятки раз. Я была слаба, голодна и обессилена всеми кошмарами, что произошли со мной.
– Пожалуйста. Давайте договоримся. Вы мне просто дадите позвонить. Я… я просто позвоню, за мной кто-нибудь приедет, и я забуду про эту игру и про вас. Честно. Клянусь. Прошу вас… пожалуйста.
Они тащили меня вначале по лестнице, потом по длинным коридорам с висящими на каменных стенах факелами. Я сбила ноги, подвернула лодыжку и еле волочилась, но это никого не волновало. Когда после темного коридора я очутилась в просторной зале, залитой ярким светом, мне пришлось даже зажмуриться и тряхнуть головой.
– Ведьма боится света! Это явное доказательство! Смотрите, она жмурится!
– Конечно, жмурюсь! Мне больно! Я в темноте просидела несколько часов! Это обычная физиология и реакция зрачка на свет!
Меня тут же ударили чем-то по ногам, и я упала на колени, охнув от неожиданности.
– Кто позволял ей говорить? Почему у ведьмы до сих пор есть язык? Заткните ей рот!
Я даже не поняла, кто схватил меня за волосы и запихнул мне в рот кляп. Я вертела головой, но выплюнуть его так и не могла. Осмотрелась по сторонам, привыкая к свету. Вокруг меня женщины и мужчины в костюмах и ярких платьях, они сидят в ложах и смотрят на меня, как зрители в театре. Зала и напоминает чем-то даже не театр, а цирк. Я стою на своеобразной арене, внизу столы. За которыми сидят мужчины в белых напудренных париках. У них почти у всех одинаковые жирные морды, словно их откармливали с одного корыта.
