— Как Землякова? — удивилась я.

— Вот так. После родов, роженицей написан официальный отказ от малыша. Дальше, ребенок лежал в реанимации. После того, как он набрал вес — два с половиной килограмма, его перевезли в Московскую больницу. Первую. Больше данных нет.

Значит, он жив, - сказала я тихо самой себе.

Я находилась в шоке. Тот ли это мальчик, или старушка что-то напутала? Возможно, родители Зои постарались и стерли все следы, которые связывали бы их дочь и новорожденного мальчика.

Такой крохотный ребенок, - сказала я. - Неужели в шестидесятых выхаживали таких маленьких детей?

Архивариус поправила свои огромные очки на переносице и с укором посмотрела на меня.

Милочка, я работаю здесь с 1953 года. После смерти Иосифа Виссарионовича Сталина эта больница стала как бы собственностью правительства нашего города. Это было заочно, негласно, но никогда сюда не поступали и не лечилась обычные земные люди. Разве в ургентный день. В больницу закупили лучшее оборудование, препараты, сделали качественный по тем временам ремонт и лечили только своих.

— Вы не могли бы дать мне адрес Земляковой Ольги? – встрепенулась я.

— Да, сейчас запишу. Кстати, вы не первая, кто интересуется этим ребенком.

— Правда? А кто еще? — удивилась я.

— Года два назад, а может и больше приходил ко мне мужчина без запроса и так же просил данные по мальчику, - сказала архивариус.

Она протянула мне листик с адресом, я вежливо поблагодарила ее и поднялась с места, на котором сидела.

Скажите, как выглядел мужчина, который приходил к вам?

Милочка, моя память стирает все ненужные детали. Кажется, он был высокий, в затемненных очках и ковбойской шляпе. Или нет?

Она пожала плечами, хихикнула и села за свой письменный стол, продолжая заниматься делом, которое делала до меня. Я тихо попрощалась и вышла.

— Что-то узнала? — спросил Ваня, когда мы вышли на улицу.

— Он жив, Ваня. После того как поправился, был переведен в Москву. Думаю, скоро мы вернемся в Москву, так как ничего в городе нас больше не держит. Кроме одного. Роженицу звали Землякова Ольга. Не Косминина Зоя...

— Тут все проще простого. Родители не хотели светить фамилию, вот и вписали липовую роженицу, — сказал Ваня.

— Ты прав. Но я всеравно хотела бы увидеться с этой женщиной, пока мы не покинули город, — сказала я. — Чтобы убедиться, что я ищу нужного мне мальчика.

В надежде, что Землякова Ольга не изменила адрес пятидесятилетней давности, и что женщина вообще жива, мы с Ваней отправились на остановку. Я сидела в маршрутке и смотрела по сторонам. Забавно получается, что все концы все равно ведут в Москву. Интересно, это родители Зои побеспокоились, чтобы мальчика лечили в престижной московской больнице? Что стало дальше с мальчиком? Наверняка его усыновили. Страшно представить каким будет наша встреча с сыном Зои Степановны. Какой он, её сын? Как я преподнесу ему новость о настоящей матери?

Часть 15.

Близилась наша остановка. Ваня взял меня за руку и направился к выходу. Казалось, что мы находимся на окраине города. Вдали от шумных проспектов и улиц, вдали от суматохи и пыли. В этом районе вкусно пахли цветущие деревья, спокойно и безопасно катались на велосипедах дети и неспеша прогуливались взрослые. Мы прошли мимо однообразных высотных домов, направляясь в конец улицы.

Это здесь, - уверенно сказал Ваня, сравнивая листик с адресом, который написала архивариус с табличкой, висевшей на стене хрущевского серого дома.

В подъезде стояла невыносимая вонь — смесь запахов кошачьей мочи, сигарет и рвотных масс. Это было отвратительно, и меня саму чуть было не стошнило. После долгого звонка в двери, я уже собиралась уйти, как вдруг, двери открылись. На пороге стояла поддатая женщина неопределенного возраста. Её серые глаза растерянно смотрели на нас, она то и дело смахивала с лица черные пряди густых волос и слегка шатаясь, пыталась опереться о стену.

— Простите, Землякова Ольга Валентиновна здесь живет? – спросила я.

Прежде чем ответить, дама громко икнула.

— Да, в комнате сморит телевизор, — ответила та. - Где ж ей еще быть-то?

— Можно войти? - спросила доброжелательно я.

— С чего это? — взбунтовалась выпивоха.

Я достала пару сотен рублей и протянула барышне. Учуяв, что на эти деньги можно неплохо выпить, девушка радушно пригласила нас в квартиру, и даже показала нужную комнату.

Я аккуратно постучала и после приглашения вошла. Комната была небольшой, но довольно уютной, со старой мебелью советских времен. В кресле, перед телевизором, восседала старушка, с белоснежными волосами, распущенными по плечам, морщинистым лицом и печальным взглядом.

— Простите, вы — Ольга Валентиновна?

Женщина мило улыбнулась.

— Да, это я. А вы из ЖЭКа?

— Нет, — озадачено ответила я. — Я хотела бы поговорить с вами на одну деликатную тему. Можно?

— Спрашивай, — разрешила бабуля. - Если хотите, можно присесть на этот диван.

Она указала жестом на старенькую мебель, накрытую покрывалом. Я благодарно кивнула и села на диван. Рядом со мной оказался Ваня, которому тоже, похоже, была интересна судьба сына Зои Степановны.

— Скажите, Ольга Валентиновна, вы помните день 6 февраля 1962 года?

— Конечно. Почему Вы интересуетесь?

На её лице появилась тень страха и горести. Я решила кратко изложить суть моего прихода. Возможно, я надеялась, что старушка проникнется к истории Зои Степановны и выложит мне все, что помнит.

— Хорошо, расскажу, как было. Все равно в живых никого не осталось, власть сменилась, СССР развалился, и бояться мне больше некого. Мне было тридцать шесть лет, когда я забеременела третьим ребенком. Не покладая рук я трудилась на хлебозаводе, мой муж работал электриком, дети ходили в школу, и жизнь была вполне налажена. На работе меня направили на профосмотр, где и выяснилось, что срок моей беременности уже больше четырех месяцев. Что-либо предпринимать было поздно. Мы с мужем решили, что ребенку быть, воспитаем, как можем, хотя признаться честно было нелегко в материальном плане. Я не понимала, радуюсь я беременности, или меня это пугает. Я продолжала ходить на работу, таскать мешки с мукой, носить свежеприготовленные партии ароматного хлеба, не задумываясь как это может сказаться на моем ребенке.

Первых двоих детей я отлично выносила. Но всегда бывают промахи, правда? После тяжелой ночной смены, отправив детей в школу, я пыталась уснуть и расслабиться, как вдруг услышала что из меня что-то полилось. Я увидела кровь на белье и простыне. На тот момент срок моей беременности был ровно двадцать пять недель. Я была так далека от медицины, и поэтому до последнего надеялась на то, что моего ребенка спасут, что-нибудь сделают. Но в роддоме меня отвели в небольшую комнату и сказали рожать. О том, выживет ли ребенок мне не сказали.