Но письмо так и не дошло. На следующий день, с этим письмом предстала передо мной мама. На ее лице был гнев и страх. Она трясла белые листы бумаги перед моими глазами и кричала мне прямо в лицо, выдыхая запах перегара.

— Поясни, что все это значит?

Я ахнула и закрыла рот рукой. Вот уж подумать не могла, что она читает каждое мое письмо.

— Признаюсь, я совершенно не замечала, что на даче у тебя кто-то появился. Думала, ты бегаешь к Нинке, скучаешь по кухарке Дарье. Но когда стопками посыпались письма в нашу московскую квартиру, я не удержалась. Я стала аккуратно вскрывать и читать их. Не переживай, твои письма всегда доходили до адресата. Но последнее повергло меня в шок. Зоя, я думала ты умная девочка, с головой на плечах. Я думала, что нормально воспитала тебя, достойно внедрила в твою голову правила поведения в обществе. А ты...

Я разрыдалась посреди комнаты. Теперь об этом постыдном поступке узнала и мама. Мне хотелось, чтобы она обняла меня, погладила по голове и сказала, что все обязательно будет хорошо. Но я лишь почувствовала на своем лице пощечину. Звонкий удар по лицу, ее крик и взгляд, наполненный ненавистью.

— Собирайся, сейчас же поедем к врачу, - сказала она, опустив голову и выходя из комнаты.

Казалось, она немного успокоилась, или же успокаивала себя тем, что врачи сделают так, как она того хочет. Мы сели на заднее сиденье папиной Волги и поехали по дождливой Москве навстречу неизвестности. Темные больничные коридоры, неприятный и долгий осмотр. Мама присутствовала на приеме у гинеколога и нервно теребила пальто. Грузная пятидесятилетняя женщина с добрыми глазами, достала из меня свои руки и вынесла вердикт:

Милочка, да у тебя уже срок ого-го! Шестнадцать недель, не меньше. Прерывать поздно.

Мила Тимофеевна, - мама подскочила со стула и ухватила докторшу за белый халат. – Прошу, сделайте что-нибудь! Нам ну никак нельзя рожать.

Она взмолилась, она, не стесняясь, предлагала Миле Тимофеевне все богатства мира, но врач уверенно качала головой и описывала все последствия и возможные осложнения. Я молча одевалась и слушала все, о чем говорила доктор, а затем вышла из кабинета, покорно опустив голову. Я ждала, что она опять меня ударит, накричит или к моему счастью убьет. Но мама хладнокровно шла рядом. Казалось, она уже тогда все продумала в своей голове.

Дома, ревели обе — и мама, и я. Отец выслушал наш сбивчивый рассказ, мама в красках описала поход к врачу и сказала, что такого позора не испытывала никогда в жизни. Отец действовал решительно. Не мямлил, не причитал, но так же и не спрашивал моего согласия на происходящее. А я... я была настолько напугана, что покорно соглашалась со всем, боясь последствий, опасаясь своей беременности как чего-то ужасного. Я сглупила, я облажалась, я повела себя неправильно. И теперь обязана за это ответить и все исправить.

Собирай свои вещи, Зоя. Вы с мамой отправляетесь в Воронеж, к моей сестре Валентине. Там ты будешь на домашнем обучении – каждый день будешь заниматься, вплоть до родов. Тебя будут готовить к выпускным экзаменам. В твоей московской школе уже все решилось – для своих одноклассников сказали, что ты тяжело заболела, но возможно вскоре поправишься и к экзаменам вернешься в свою прежнюю жизнь. Так как родить ты должна к маю, все идеально сходиться – ты родишь, оставишь ребенка в роддоме и вернешься в Москву. Поняла меня, Зоя?

Я внимательно слушала каждое слово отца, переваривая в голове план наших дальнейших действий. Что я могла тогда сделать? Умолять оставить ребенка? Послать все к чертям и уехать к Боре, в Подмосковье? Я не знала. Я не была уверена, что имею на это право. Опустив взгляд в свою обеденную тарелку с остывшим супом, я кивнула:

Да, папа. Я все поняла.

Все происходило так, словно мне делают одолжение. Мне шестнадцать, я беременна. В самый неподходящий момент. Мой ребенок не желанный – даже для меня самой. Я не глажу живот, я не люблю того, кто сидит во мне внутри, не знаю, что мне со всем этим делать и как отмотать время назад. На следующий же день мы уезжаем вечерним поездом в Воронеж. Поезд мчит в незнакомый город, в незнакомую квартиру дальней родственницы.

На улице холодно, водитель тащит наши тяжелые сумки к поезду. Мама подгоняет меня, чтобы мы успели. И я только сейчас понимаю, что так и не сказала Борису о своей беременности. Он отец нашего ребенка, он должен знать! Я мысленно решаю, что обязательно напишу ему из Воронежа, я нахожусь в полной уверенности, что у меня будет возможность написать ему письмо.

Папина троюродная сестра Валентина не очень обрадовалась нашему с мамой приезду. У нее своя насыщенная жизнь, она главный редактор городской газеты. У нее собрания, совещания, планы и выпуск горит, а мы мешаемся под ногами и раздражаем ее. Валентина вдова. Ее дети давно выросли и покинули родительское гнездо. Сын – занимается юриспруденцией, а дочь замужем за директором швейной фабрики. Она гордиться своими детьми и с презрением смотрит на меня и мой округлившийся живот. Она не верит, что из меня получится что-то путное, прямо намекая на это. А я все больше злюсь на себя, Бориса и ребенка.

Я плачу по ночам в подушку, ищу утешения в книгах, занимаю себя домашними делами. Я пытаюсь наладить общение с мамой, сказать ей, что я оступилась и больше всего я хочу, чтобы они опять меня любили. Но мама отмахивается от меня и говорит, чтобы я перестала реветь каждый день. Она больше не может смотреть на мои опухшие глаза. Каждый день она пьет вино или кофе с коньяком, заливая свое горе алкоголем.

Я же на тебя надеялась, Зоя! Мой единственный ребенок опозорил меня.

Мне не разрешалось покидать пределы квартиры, ни под каким предлогом. Домой ко мне приходили учителя. Как ни странно, они были хорошими и вежливыми. Никто не попрекал меня моим положением, все вежливо втолковывали в мою голову учебный материал. Так же, ко мне раз в месяц наведывалась акушерка. Она слушала сердцебиение ребенка, иногда осматривала меня и спрашивала как самочувствие. Все анализы она брала у меня дома и так же спешно уходила.

Каждый день я умоляла маму купить мне конверт и марки, чтобы я могла написать Борису. Так как я не выходила на улицу, без нее мне было не справиться. Отец строго-настрого запретил мне покидать квартиру Валентины.

— Зоя, ребенок будет отдан в лучший приют, и в скором времени, его обязательно усыновят хорошие родители, — обещала мама. — Папа обещал посодействовать.

— Мама, Боря обязан знать о моей беременности, — твердила я.

— Что это изменит не пойму? Ты хочешь наломать еще больших дров? – спросила мама, повышая тон. Но чуть смягчившись, согласилась. -  Ладно, напиши, а я передам письмо.

Я была почему-то уверена, что Боря обязательно что-то придумает. Возможно, он приедет ко мне и сделает предложение. Я была бы согласна жить в нищете, в его родной деревне, вместе растить ребенка и не поступить в МГИМО. Я была готова отдать ребенка в ясли и пойти работать на завод, чтобы обеспечить его существование. Я была готова на многое, но без чьей-либо поддержки я бы не справилась.