Мы сели в такси, которое должно было нас доставить в отель. Эдвард прижал меня к себе и удовлетворенно произнес:

- Ты и Италия – просто сказочное сочетание!

Я счастливо рассмеялась и, устроившись поудобнее в руках любимого, принялась любоваться проплывающими мимо красотами Милана.

- Ты устала? – спросил Эдвард, когда мы оказались в нашем номере.

- Нет. – Я распахнула огромное окно и, перегибаясь через подоконник, заглянула вниз.

- Вот и отлично! Тогда сейчас самое время для прогулки по виа Монтенаполеоне, - хитро прищурился он, подойдя ко мне.

- И что же у нас на виа Монтенаполеоне? – насторожилась я.

- Одни из самых модных бутиков во всем мире, - улыбнулся Эдвард.

- То есть ты предлагаешь мне заняться шопингом?! – не веря собственным ушам, уточнила я.

Он кивнул и улыбнулся еще шире, став похожим на Чеширского кота.

- В тебя вселился дух Элис? – рассмеялась я и упрямо добавила: – Мне не нужна новая одежда! Перед отъездом твоя сестрица полностью обновила мой гардероб!

- На сегодняшний вечер тебе нужно что-то совершенно особенное, - заговорщицким тоном возразил Эдвард.

- Эй, что за загадки?! – возмутилась я, притягивая его к себе за ворот рубашки.

Смеясь, он подхватил меня на руки и закружил по комнате, а затем повалился вместе со мной на кровать и прошептал, щекоча мне ухо своим горячим дыханием:

- «Ла Скала»… «Тоска» Джакомо Пуччини…

- Опера… - восторженно выдохнула я, боясь поверить в то, что сегодня Эдвард осуществит мою давнюю мечту.

- Но сначала нам нужно купить тебе что-нибудь изысканное, подобающее случаю, - вернул он меня с небес на землю.

Приобретение вечернего платья превратилось в небольшой спектакль, устроенный нами в одном из модных магазинов на виа Монтенаполеоне. Я надевала очередной наряд и выходила из примерочной, чтобы Эдвард смог оценить его. Он задумчиво разглядывал меня со всех сторон, просил пройтись, повернуться то так, то эдак, затем хмурился, поджимал губы и отрицательно качал головой, чем очень напоминал Элис: та реагировала точно так же практически на каждый купленный мною предмет гардероба.

Вообще весь этот ритуал с покупкой платья напоминал мне о подруге, время от времени пронзая мое сердце острой иглой разлуки с ней. Когда, надев очередное платье, я без задней мысли воскликнула: «Если бы Элис увидела меня в таком наряде, ее бы хватил удар!», Эдвард грустно улыбнулся и отвел глаза в сторону. Нам обоим требовалось время, чтобы смириться с ее отсутствием в нашей повседневной жизни.

В итоге я перемерила уже ворох одежды и грустно смотрела на собственное отражение: все было не тем, сидело не так, в одних платьях я смотрелась чересчур вычурно, в других – нелепо и даже комично.

– Белз, кажется, я кое-что нашел! - услышала я радостный голос Эдварда, протягивающего мне что-то сиреневое.

«Боже, если и этот наряд не подойдёт, то пойду голой! Вот будет скандал-то!» - подумала я, заходя в примерочную. Рассмотрев платье, я с ужасом поняла, что не сумею одеть его самостоятельно. Но не звать же Эдварда на помощь! Продавщицы и так смотрели на меня как-то снисходительно, посылая при этом моему любимому свои самые очаровательные улыбки.

Кое-как облачившись в это коварное платье, пыхтя и мысленно проклиная все на свете (и оперу с Эдвардом в том числе), я справилась с застежкой на спине и завязала бархатный пояс.

Выйдя из примерочной, я подошла к большому зеркалу, взглянула в него и замерла, не веря своим глазам. Тяжелый сиреневый шелк платья обольстительно облегал фигуру, подчеркивая все, что нужно; широкая мягкая драпировка лифа на тон темнее, чем само платье, бархатная лента пояса, V-образный вырез на спине и беззащитно оголенные руки - девушка, смотревшая на меня из зеркала, была идеальна.

Сильные руки Эдварда мягко прошлись вдоль моей талии, точно повторяя изгибы бархатной ленты, опоясывающей ее.

– Sei bella e pura perfezione (ты прекрасна, само совершенство), - прошептал он на итальянском, нежно целуя мое оголенное плечико…

***

Вот ноты звонкие органа

то порознь вступают, то вдвоем,

и шелковые петельки аркана

на горле стягиваются моем.

И музыка передо мной танцует гибко,

и оживает все до самых мелочей:

пылинки виноватая улыбка

так красит глубину ее очей!

Б. Ш. Окуджава, «Музыка»

Торжественно, благоговейно, особенно, неповторимо - в эти слова мне хотелось облечь испытываемые мною ощущения. Красота внутреннего убранства оперного театра «Ла Скала», таинственное свечение позолоты, мягкая игра света в хрустальных подвесках люстры, сонм прекрасных женщин в шелках и бархате, блеск бриллиантов и нежное свечение жемчугов, перешептывание, тихий смех и кокетливые заигрывания - казалось, что мы вернулись на столетие назад.

Я читала либретто оперы, пытаясь понять все хитросплетения, что будут разворачиваться на сцене, но постоянно отвлекалась. Но меня нельзя было в этом упрекнуть, ведь я сидела рядом с самым неотразимым мужчиной, облаченным в черный костюм и белоснежную рубашку. Он держал мою руку в своей, и уже от ощущения его тепла я не могла ни на чем сосредоточиться.

Прозвенел третий звонок, и зал стал постепенно погружаться в темноту, тишину и ожидание. Все взоры были устремлены на сцену, где в этот миг медленно поднимался тяжелый парчовый занавес.

Раздались первые музыкальные аккорды, и я потерялась, растворилась в водовороте звуков, летевших ввысь, звучании слов, переливах мелодии. Голоса вели за собой, шептали, рассказывали, плакали и смеялись, они погружали в свой мир, в свою боль, в свое отчаяние, в свои надежды и радости. Я не понимала слов, но это и не было нужно: я чувствовала душой, сердцем, которое болезненно сжималось в груди, и слезы сами собой текли из глаз.

E lucevan le stelle,

ed olezzava la terra

stridea l’uscio dell’orto

ed un passo sfiorava la rena.

Entrava ella fragrante,

mi cadea tra le braccia.

O dolci baci, o languide carezze,

mentr’io fremente le belle forme disciogliea dai veli!

Svanì per sempre il sogno mio d’amore.

L’ora è fuggita, e muoio disperato!

E non ho amato mai tanto la vita!* - Тоска.

Столько боли и тоски было в этих словах, что я, никогда не испытывавшая этого чувство ранее, вдруг ощутила всю их силу и судорожно сжала руку Эдварда.

Он посмотрел на меня, мягко смахнул слезы с моей щеки и тихо прошептал:

- Не плач, Белла, не надо, это всего лишь спектакль. Я обещаю тебе, что с нами никогда ничего подобного не случится. Ты ведь веришь мне?

Он смотрел на меня так нежно и его слова звучали так уверенно, что я улыбнулась сквозь слезы и тихонечко сказала:

– Конечно, я верю тебе.

После спектакля мы возвращались в отель пешком, вечер был теплым, а улицы, освещенные фонарями и звездами, делали город сказочным, вечным, каким он и был на самом деле.

Мои каблучки отбивали веселый звонкий ритм по старинной брусчатке. Вокруг шумели люди, в маленьких ресторанчиках играла музыка, чувственные грудные женские голоса пели о любви и разлуке. Торговки продавали маленькие букетики фиалок, Эдвард купил один и протянул мне со словами:

- Это тебе, Mio viole (моя фиалка).

Мы были счастливы, влюблены, и нам хотелось обнять весь мир. Мы смеялись, целовались, не обращая ни на кого внимания. Этот вечер, город и вступающая в свои владения ночь были только наши.

***

Ты - женщина со вкусом лунной ночи

Горчишь корицей сладко по утрам.

Ты звездами рисуешь многоточья,

По-детски веришь солнечным мечтам!

Ты - млечный луч, ты - тайна и загадка,

В твоих глазах легко так утонуть!

Хоть в этом мире все до боли шатко,

С тобой одной поймешь немую суть!

Ты - нежность облаков в пикантном свете,

В твоих руках надежда и покой!

Когда ты рядом, не нужны ответы,

В земных грехах останешься святой!

Перед дверью в номер Эдвард подхватил меня на руки, как невесту в день свадьбы, перенося через порог. Комната была погружена в темноту, которую слегка рассеивал тусклый лунный свет. Любимый аккуратно поставил меня на ноги, но объятий не разомкнул. Казалось, мир замер в этот момент. Зажатая в плотное кольцо его рук, я чувствовала себя его частью, его повторением, его воплощением.