– Звучит разумно и логично… – Ляо кивнул. – Что ж ты раньше, такой умный, моделизмом не занимался?

– Это не важно, – Александр улыбнулся.

– А что важно?

– Две короткие палки из дуба, длиной в локоть, диаметром в три пальца. Дрель и кусок прочного шпагата. Лучше капронового.

– Какого?

– Э-э… Очень прочного. Типа такого, из которого парашютные стропы крутят.

– Хм-м… Ну пойдём… – Пожилой китаец отошёл к большому деревянному коробу, куда складывали разные заготовки и полуфабрикаты, не пошедшие в дело.

– Дуба нет, но вот хороший бук, – Ляо поднял толстую палку. – Сгодится?

– Бук тоже пойдёт.

Александр фуганком огранил брусок, затем ловко распилил ножовкой на куски нужной длины. Взял ручную дрель-трещотку, осмотрел зажатое в патроне сверло и вопросительно посмотрел на мастера.

– Чего еще?

– Шпагат. Надо определить диаметр требуемого отверстия.

Мастер поманил паренька к себе и вытащил из ящика свернутый кусок парашютной стропы.

– Хватит?

– Даже много… – Сашка оценил толщину стропы и попросил: – Можно сверло-восьмерку?

– Восьмерку? – Куан Ляо задумчиво поднял глаза к потолку и превратился в настоящее изваяние Будды.

Затем он перевел взгляд на Александра, посмотрел на него долгим, оценивающим взглядом, потом порылся в инструментальном ящике и протянул брезентовую сумочку-сверток.

– Выбирай.

Сашка развернул брезент, на глаз определил диаметр сверла, аккуратно зажал его в патрон и, аккуратно просверлив дырочки, принялся продергивать стропу.

– Зачем это тебе? – Куан, мгновенно узнавший нунчаку, поднял тяжёлый взгляд на воспитанника.

– У меня не сегодня-завтра беседа с почитателями моего таланта переговорщика, – с улыбкой пояснил Саша. – Дело в том, что своевременно посланные нахер никак не хотят двигаться добровольно, и кое-кого придётся подтолкнуть.

– Я надеюсь, трупов не будет? – спокойно поинтересовался Ляо.

– А это как получится, – ответил Саша. – Я ведь не Кама[15].

Мастер снова оценивающе взглянул на паренька, подумал и негромко произнес:

– Надеюсь, что не Кали[16]…

Вернувшись в спальню, он первым делом внимательно осмотрел тумбочку, не нашел ничего интересного, сбросил парусиновые ботинки-тапочки и лёг прямо в одежде на одеяло, бездумно глядя в потолок.

Постепенно спальню стали заполнять воспитанники дома. Кто-то возился с тетрадками, кто-то пришивал пуговицу, но вокруг Александра словно образовался вакуум. Никто не подходил и ничего не спрашивал, словно его и не было вовсе.

Через три часа в спальню вошел Виктор Афанасьевич и, объявив отбой, выключил свет.

Из-за того, что в коридоре горели лампы, а над дверью находилось световое окно, в спальне царил полумрак.

Негромко переговариваясь, воспитанники, утомлённые тяжёлым днём, постепенно затихали, и лишь Александр оставался в контролируемом трансе.

Вот скрипнула дверь, и шлёпающие шаги направились к кровати Сашки.

Он открыл глаза, и перед ним, словно кролик перед удавом, замер совсем ещё маленький мальчишка лет десяти.

– Тебя зовут, – прошептал он. – Эти…

– Где? – Александр сел на кровати и достал из-под подушки нунчаку.

– В парке, возле дальней беседки. – Мальчишка плотно сжал губы. – Ты не ходи. Они убить тебя хотят. Давай я позову Викафа?

– Не надо, малыш. – Александр неожиданно для себя встал перед мальчишкой на колени и слегка обнял угловатое тело. – Всё будет хорошо. – Рука прошлась по торчащим во все стороны вихрам. – Ты самый крутой мужик в этой скотобазе. Иди к себе и никого не бойся. А будут обижать, я с ними разберусь. Хорошо?

Саша быстро надел обувь, спрятал нунчаку в рукав куртки и, кивнув на прощание малышу, вышел из спальни.

Насколько он разобрался в памяти того, прежнего Сашки, «дальняя беседка» находилась в самом углу парка – там, где тёк крошечный ручеёк, впадавший в Волгу, и проходила поржавевшая кованая ограда.

Двигаясь как можно тише, он прошёл весь парк и остановился в пятнадцати метрах от беседки, занятой местным криминалитетом.

На углу ограды горел калильный керосиновый фонарь, который довольно скупо освещал этот кусок парка, но постепенно глаза адаптировались, и Александр шагнул вперёд.

Глухарь, Сявка, Колесо, Червонец и Тик. Не было только Бори по кличке Ватман, который, кстати, совсем не был евреем, а всего лишь сыном водителя одесского трамвая, и в данный момент лечил свой нос в медицинском пункте, пугая случайно забредавших пионеров замотанной, словно кочан, головой. А предводитель всей компании Сявка-Параша или, как он себя сам называл, Сева-Лом, что-то негромко рассказывал друзьям, делая характерные движения руками, словно оглаживал женские прелести.

– Чего звали, Параша с опарашенными? Соскучились?

Лом – Сергей Гаршин, мгновенно ощерившийся, словно волчонок, прыгнул вперёд и полез куда-то за отворот куртки. Рука, скрывшаяся под одеждой почти по локоть, от точного удара едва слышно хрустнула, и нечеловеческий вой громко разнёсся по округе.

– Мочи его!

– Да! – азартно поддержал Александр, уже державший в руках нунчаку, поддержал главаря: – Мочи меня!

Скользящий шаг в сторону, и метнувшаяся, словно змея, деревяшка воткнулась в живот Глухого и на обратном движении рубанула в междуножие Червонца, отчего тот сразу остекленел глазами и без звука повалился на траву.

Тик и Колесо, вооружившиеся ножами, сунулись было к Белову, но тут же отскочили от бешеным пропеллером вращающихся нунчаку. Впрочем, им это не помогло: Тик получил удар по коленной чашечке и свалился, беззвучно открывая и закрывая рот, точно вытащенный на берег карась. Впрочем, его болевой шок был просто удачей, в сравнении с участью, постигшей Колесо.

Как Лом, лежавший на траве со сломанной рукой, смог вытащить револьвер, Александр так и не понял, но отшатнуться успел. Первая пуля прошла мимо, а второго шанса он давать не собирался, и со всей силой метнул нунчаку в стрелка.

Палки врезались торцом в горло малолетнего бандита, и рука, перед тем как нажать на спусковой крючок в последний раз, дёрнулась в сторону.

Колесо, получивший пулю в грудь, едва слышно всхлипнул и завалился на землю. Лом получил короткий добивающий удар в висок, и Белов оглядел поле боя. Побоища…

В сознании находились только Глухарь и Тик, так что Александр взял в оборот именно их.

– Давайте рассказывайте. Кто крышует, кто учит, кому на общак несете…

– Мы…

– Ну, ну, – палец Саши, твёрдый словно карандаш, воткнулся в точку на шее, и боль, скрутившая Глухаря, словно тряпку, сразу отступила. – Цигун, однако…

– Мы тебя, сука, на ремни…

– Правда? – Палец сместился немного ниже, и Глухарь просто взвыл от боли. – Говорить будешь?

– Да… – И малолетний подонок без утайки начал выкладывать все тайные расклады по детскому дому.

Как оказалось, главой неформальной мафии малолеток был Генрих Шпильрейн, поставлявший кадры для тверского «Общества».

Допрос продлился немногим более пары минут, и когда Александр начал серию уточняющих вопросов, на поляну выскочил воспитатель Шпильрейн собственной персоной.

– А-а, Генрих Карлович, – Александр встал и, подхватив нунчаку, шагнул вперёд. – А ведь я, помнится, не далее как вчера просил вас следить за своими подонками.

Шпильрейн мгновенно понял ситуацию, молча вытащил из-за спины финку и, чуть пригнувшись, мягко шагнул в сторону.

– О! Ножевой бой, – Александр, внимательно следивший за противником, покачал головой. – И всё равно вынужден отказать. Ну никакого желания танцевать. Да и стоечка у вас хреновенькая, и подготовка, скорее всего, на уровне Привоза… – Он ударил слева по опорной ноге, а нунчаку, перехваченная за плечом, без изысков хлестнула воспитателя в лоб, отчего тот молча завалился набок.

– Ну, вот, а теперь поговорим.