– Твой школьный выпускной альбом.

Она роняет альбом на пластиковую столешницу.

– В начале выпускного класса ты заказал себе альбом, но так его и не забрал – по очевидным причинам. И я хранила его для тебя.

– Пятнадцать лет? – восклицаю я.

Теперь настала очередь Элли пожимать плечами.

– Я была главой комитета по выпуску ежегодника.

В школе Элли была вся такая аккуратная и правильная, носила свитера и жемчужные сережки, училась на отлично, однако вечно стонала, что завалит контрольную, которую всегда сдавала первой и получала безупречное «А», а потом до конца урока сидела в классе, делая домашнее задание. Она на всякий случай таскала с собой несколько идеально заточенных карандашей, а ее тетрадь неизменно выглядела так, будто Элли – первый день в школе.

– И почему ты теперь даешь его мне? – спрашиваю я.

– Мне нужно показать тебе кое-что.

Я замечаю, что некоторые страницы заложены розовыми стикерами. Элли облизывает палец и перелистывает страницы почти до конца.

– Ты никогда не спрашивал себя, как мы обошлись с Лео и Дайаной?

– Как обошлись?

– В ежегоднике. Комитет разделился. Оставить ли их фотографии на обычных местах, в алфавитном порядке, со всем классом, как и фото любого другого выпускника. Или расположить их в специальном разделе типа некролога, в конце.

Я отпиваю воды.

– Вы и в самом деле спорили об этом?

– Ты, вероятно, не помнишь – мы тогда не знали друг друга настолько хорошо, – но я спросила тебя, что ты об этом думаешь.

– Помню.

Я тогда рыкнул на нее, сказал, что мне все равно, хотя выразился, вероятно, более красочно. Лео умер. Мне было плевать, как будет выглядеть выпускной альбом.

– В конце концов комитет решил извлечь их из общего списка и создать некролог. Секретарь класса… Ты помнишь Синди Монро?

– Да.

– Она иногда бывала просто анальником.

– Хочешь сказать – геморроем?

– Разве анальник значит не то же самое? – Элли подается вперед. – Как бы то ни было, Синди Монро напомнила нам, что, технически говоря, главные страницы были отданы выпускникам.

– А Лео и Дайана умерли до выпуска.

– Да.

– Элли…

– Что?

– Мы можем теперь перейти к сути?

– Два сэндвича с проколотой глазуньей, – говорит Банни и ставит перед нами тарелки. – Приятного аппетита!

От сэндвичей поднимается аромат, который попадает в ноздри, теребит желудок. Я тянусь к сэндвичу, аккуратно беру его обеими руками, откусываю. Желток начинает растекаться по хлебу.

Амброзия. Манна. Божественный нектар. Выбирай термины сам.

– Не хочу погубить твой завтрак, – произносит Элли.

– Элли…

– Отлично. – Она открывает ежегодник на странице, которая почти в самом конце.

И я вижу тебя, Лео.

На тебе моя поношенная спортивная куртка, потому что, хотя мы и близнецы, я всегда был крупнее. Кажется, я купил эту куртку в восьмом классе. Галстук отцовский. Узлы ты категорически не умел завязывать. Тебе галстуки всегда завязывал отец, делая это с изяществом. Кто-то попытался уложить твои непокорные волосы, но они плохо слушались. Ты улыбаешься, Лео, и я не могу удержаться, улыбаюсь тебе в ответ.

Я не первый, кто преждевременно теряет брата или сестру. И не первый, кто теряет брата-близнеца. Твоя смерть стала катастрофой, но моя жизнь на этом не кончилась. Я восстановился. Вернулся в школу через две недели после той ночи. И даже участвовал в хоккейном матче в следующую субботу против «Моррис Ноллс» – это пошло мне на пользу, хотя, вероятно, играл я с чрезмерной яростью. Получил десятиминутное удаление за то, что чуть не вмял в стекло одного из команды противников. Тебе бы это понравилось. Я, конечно, был слишком мрачен в школе. Несколько недель все относились ко мне с повышенным вниманием. Когда у меня снизились отметки по истории, я помню, миссис Фридман по-доброму, но твердо сказала мне, что твоя смерть меня не оправдывает. Она была права. Жизнь продолжается, как ей и следует, хотя она и стала кошмаром. Когда ты скорбишь, у тебя, по крайней мере, есть что-то. А когда скорбь утихает, что остается? Ты продолжаешь жить дальше, но я жить дальше не хотел.

Оги говорит, что я поэтому одержим подробностями и не хочу принимать то, что очевидно другим.

Я смотрю на твое лицо. Когда я начинаю говорить, голос мой звучит странновато:

– Почему ты мне это показываешь?

– Ты посмотри на лацкан Лео.

Элли протягивает руку над столом и показывает пальцем на маленькую серебряную булавку. Я снова улыбаюсь.

– Скрещенные «К», – говорю я.

– Скрещенные «К»?

Я все еще улыбаюсь, вспоминая твое глупое увлечение.

– Это называлось Конспиративным клубом.

– В вестбриджской школе не было Конспиративного клуба.

– Да, официально не было. Предполагалось, что это нечто вроде тайного общества.

– Значит, ты об этом знаешь?

– Конечно.

Элли берет в руки ежегодник. Открывает на одной из страниц в начале и поворачивает ко мне. Я вижу свою фотографию.

Поза напряженная, улыбка натянутая. Бог ты мой, я похож на фаллоимитатор! Элли показывает на мой пустой лацкан.

– Я не входил в клуб.

– А кто входил?

– Я же говорю – предполагалось, что это тайное общество. Никто не должен был знать. Организовали такую дурацкую группу ботаников-единомышленников…

Я замолкаю, когда она снова принимается переворачивать страницы.

Я вижу фото Рекса Кантона. У него стрижка ежиком и щербатая улыбка. Голова чуть наклонена набок, словно кто-то его удивил.

– Вот я о чем, – начинает Элли. – Когда ты назвал Рекса, я первым делом нашла его в ежегоднике. И увидела вот это.

Она показывает на крохотный значок «КК» на его лацкане.

– Ты знал, что он состоял в клубе?

– Но я и не спрашивал, – качаю я головой. – Я же тебе сказал – предполагалось, что это маленькое тайное общество. Я не особо этим интересовался.

– А других членов ты знаешь?

– Они не должны были говорить об этом, но… – Я встречаюсь с ней взглядом. – А Маура есть в альбоме?

– Нет. Когда она перевелась, мы изъяли ее фотографию. Она была членом клуба?..

Я киваю. Маура приехала в Вестбридж к концу предпоследнего года учебы. Она была для нас загадкой – высокомерная суперсексапильная девица, которая, казалось, не проявляет ни малейшего интереса к школьным обычаям. На уик-энды она ездила на Манхэттен. С рюкзаком путешествовала по всей Европе. Она была непонятная, таинственная, и ее влекли опасности. В общем, девицы подобного типа встречаются со студентами колледжей и преподавателями. Мы все были для нее слишком провинциальными. Как тебе удалось с ней подружиться, Лео? Ты мне никогда не говорил. Помню, я как-то пришел домой, а вы вдвоем делали домашнее задание за кухонным столом. Я глазам своим не поверил. Ты с Маурой Уэллс!

– Я… мм… посмотрела фото Дайаны, – произносит Элли.

У нее перехватывает горло. Элли со второго класса начальной школы была лучшей подругой Дайаны. Наша дружба с Элли завязалась и на этом – на общей скорби. Я потерял тебя, Лео. Она – Дайану.

– У Дайаны нет булавки. Я думаю, она сказала бы мне о клубе, если бы состояла в нем.

– Она бы не стала вступать в клуб, – возражаю я. – Разве что присоединилась, когда начала встречаться с Лео.

– Ну хорошо, так что это за Конспиративный клуб? – Элли принимается за свой сэндвич.

– У тебя будет несколько минут, когда мы позавтракаем?

– Да.

– Тогда давай прогуляемся. Это облегчит объяснение.

Элли кусает сэндвич, желток стекает ей на руки, она вытирает ладони и лицо.

– Ты думаешь, есть какая-то связь между этим и…

– Тем, что случилось с Лео и Дайаной? Может быть. А ты что думаешь?

Элли берет вилку и размазывает желток.

– Я всегда думала, что их смерть – несчастный случай. – Она смотрит на меня. – Считала, что иные твои гипотезы… маловероятны.

– Ты мне никогда этого не говорила.

Элли пожимает плечами:

– А еще я думала, что тебе лучше иметь союзника, чем кого-то, кто будет тебе твердить, что ты рехнулся.